— Меня часто спрашивают… — поделился Христофор Михайлович, и Ленон навострил ручку, готовясь записать очередную порцию мудрости. — «Папаша, огоньку не найдется?». Как же они могут не знать, что если лошадь убивает капля никотина, то человек подавно этой гадости должен избегать! А уж если и курить, то выдыхать исключительно в конскую морду!

Да и вообще, если призадуматься, весь транспорт начался с лошадей. Это их изобретение! Они специально подсадили людей на это дело, чтобы они стали меньше двигаться, ослабли и были более подвержены их зловредным козням. Поэтому, если человечество хочет выжить, то оно должно избегать транспорта любой ценой. Я даже несколько книг на эту тему написал. Одну из них — которая называется «Жизнь и ходьба» — только недавно разрешили. А другая — «Моя ходьба» — хоть и была переведена на немецкий под названием «Meine Gang», но потом была запрещена во многих странах мира за дискриминацию общественного и личного транспорта. Да кому он вообще нужен? Терпеть его не могу! Особенно, велосипедистов! Жужжат спицами своих колес, будто какой-то рой пчел!

— А лифт? Это ведь тоже общественный транспорт? — пришло в голову Ленону. Услышав эти слова, Христофор Михайлович призадумался, и тут же на его лице, будто нежеланный прыщ, выскочил панический страх:

— Лошадь Пржевальская! Как же я теперь в столовую подниматься буду, зная это? Неужели теперь придется залезать по пожарной лестнице?

В то время как Ленон под впечатлением лекции стоял как вкопанный, Гаузен отреагировал на это совершенно по-другому. Прослушав речь ученого целиком, он тут же со страшной силой позабыл ее. А затем, не в силах сдерживать возмущения, обрушился на профессора:

— Старик, ты чего гонишь? Тебе что, копыто в голову вдарило? Ты что, с хаслинского верблюда свалился? В каком месте у тебя подкова застряла? Лошадь — полезное животное! Если бы не лошади — меня бы уже не было в живых!

— Таким несдержанным надо проводить злоботомию! Разок скальпелем по черепу — и на всю жизнь добрый! — обиделся на оскорбления ученый. — И вообще, это вам только кажется, что они приносят пользу, молодой человек! Это их хитроумный план! Они могут предать вас в любую минуту! Мне ли не знать! Я ученый с мировым именем и преподаватель с огромным опытом!

— По-репо-даватель! — разобрал по частям малознакомое слово Гаузен. — А это что, скелеты тех, которым ты уже репу расколотил, что ли?

— Да как вы смеете! — возмутился Христофор Михайлович. — Где вы тут видите хоть один разбитый череп? Здесь? Может, здесь? Или здесь? — профессор стал с бешеной для его лет скоростью носиться от одного скелета к другому. Не заметив, он толкнул Ленона, который с грохотом свалился прямо на лошадиный скелет.

— Я же говорил! Я же говорил! — торжествующе восклицал профессор. — Эта лошадь чуть не угробила твоего друга!

Похоже, что наглядное подтверждение его теории волновало его куда больше, чем порча научного экспоната.

— Да какая кобыла тебя укусила, старик? — не отставал Гаузен.

— Ну почему же укусила? Уронила… — произнес Христофор Михайлович и прищемил язык, понимая, что проболтался. Ученый молча схватился за голову, будто воспоминания злосчастного дня в один миг вернулись к нему, не взирая на разделяющие их годы.

— Я тоже раньше не любил уток, — покаялся Ленон. — Но я превозмог предрассудки и теперь обожаю их всем сердцем. Может, у лошадки в тот день было просто плохое настроение? Разве тяжело просто взять и простить? Гаузен, помоги мне поднять скелет, — шепнул он, и конструкция вскоре заняла свое место в прежнем, за исключением нескольких неважных костей, виде.

— Столько лет исследований, и все впустую! — продолжал сокрушаться Христофор Михайлович.

— Мне кажется, впустую проходят только годы, лишенные дружбы и любви. Но еще не поздно все наверстать. Разве так сложно ее погладить? — продолжил уговаривать расстроенного профессора Ленон.

Христофор Михайлович робко протянул руку, но прикоснуться не решался.

— Ну же, смелее. Не укусит же она? — подбадривал его юноша.

— Прости меня, лошадка… — погладил скелет Христофор Михайлович и прослезился.

Тут Ленон достал морковку, которую он прихватил с собой на случай, если проголодается, и протянул ее ученому:

— А теперь ее можно покормить.

Ученый сначала недоверчиво покосился на морковку, но потом все же сообразил, как ее можно применить. Он начал всовывать овощ между челюстей лошади, а потом зажимал их, «откусывая» по маленькому кусочку и, радуясь, при этом, как ребенок.

Гаузен, наблюдавший за этой нелепой, на первый взгляд, картиной, все же нашел ее весьма трогательной. Но тут юноша вспомнил цель своего визита в НИИ.

— Пусть отведет нас к Савушкину, — шепнул Гаузен Ленону, видя, что тому лучше его получается управляться с пожилым ученым.

— Светофор Мигайлович, — взмолился Ленон, от волнения перепутав имя профессора. — Вы уж нас простите, что мы вас потревожили, но нам срочно нужно попасть к Леониду Васильевичу.

— К Савушкину? — неохотно оторвался от увлекательного занятия Христофор Михайлович. — Что же вы раньше не сказали? Мне отчет к нему нужно занести, да все никак времени нету.

— Мы принесем, — с готовностью вызвался Гаузен и в дополнение к документам получил подробнейшие инструкции, как достичь таинственного директора, который возглавлял научный комплекс, названный в его честь.

Благодаря точному описанию и пропуску, который им дал Христофор Михайлович, Ленон с Гаузеном в скором времени достигли до кабинета самого Леонида Савушкина. Оба юноши ждали этой встречи с нетерпением, но по разным причинам. Ленон всегда мечтал увидеть вживую кумира своего детства, а Гаузен надеялся, что эта встреча решит судьбу Салочки, и, возможно, Лин. Войдя внутрь, им удалось застать хозяина кабинета за работой.

Леонид Савушкин оторвался от дел и строго посмотрел на пришельцев.

— Кто вы такие и что вам надо? — спросил он, отложив прелюдии подальше.

— Да вот, вам Светофор Мигалыч принес отчеты за текущий промежуток, — не моргнув глазом, переврал Гаузен имя профессора и грохнул кипу бумаг прямо перед носом директора, поймав на себе его суровый взгляд.

— И попросил передать образец лекарства от синдрома Протея для экспериментов, — не дрогнув, продолжил Гаузен и решил разыграть карту до конца. — А также отдать недавно прибывшую девушку, которую вы удерживаете здесь в плену.

— Все мы пленники Земли, — задумчиво пробормотал Савушкин.

— Не придуривайся, старик! Ее зовут Лин. Или Фелиндия! Из ордена Всемзнания! Она могла направиться только сюда! — разозлился Гаузен. Услышав эти слова, Савушкин побледнел и снова внимательно осмотрел гостей, особенно его взгляд задержался на велитской одежде Гаузена, которая пробивалась сквозь белый халат.

— Простите моего несдержанного друга, — в кои-то веки осмелился высказаться за Гаузена Ленон, испугавшись, как бы их обоих не выгнали отсюда. — Он много чего придумывает. Ведь вы в детстве тоже хотели стать писателем? Даже чуть книгу не написали… — вспомнил Ленон и прикусил язык, так как не был уверен в этих сведениях, вычитанных ранее из Книги Знаний.

— Какую книгу? — напрягся Савушкин. — Откуда вам про это знать? Да я много кем хотел стать, и было время, когда мне казалось, что все, о чем я мечтал, обязательно сбудется. Но ведь никто не знает об этом. Я никому про это не рассказывал!

— Мне следовало догадаться, что и у вас все начальство насквозь прогнило, — проскрежетал зубами Гаузен, посчитав, что Савушкин морочит им голову.

— Гаузен! — пристыдил спутника Ленон. — Я вычитал это в твоей книге. Нам нужно показать ее Леониду Васильевичу — ведь он ученый! Ему нужны доказательства, — уговаривал юноша, а Савушкин нерешительно привстал с кресла, заинтригованный их разговором.

Немного поразмыслив, Гаузен положил на стол книгу, на всякий случай придерживая рукой, чтобы Савушкин не вздумал ее присвоить.