— Я думал, что ты меня… — начал было юноша, но в смущении замолчал.

— Я тебя что? — обеспокоилась девушка.

— Да так, ничего, — замялся Гаузен, и некоторое время они ехали молча, пока юноша не вспомнил другую свою просьбу:

— Ну, так что, могу я называть тебя Лин? — вновь предпринял попытку Гаузен.

— А почему хотя бы не Лина? — предложила девушка.

— Лина — это как-то длинно, — неуверенно возразил Гаузен.

— Ну ладно, можешь звать меня Лин, — согласилась, наконец, девушка. — Тем более, меня в ордене все так зовут.

— Что ж ты раньше упиралась! — прошептал Гаузен, лишний раз подумав о том, как он все-таки мало понимает этих женщин.

— И не надейся, что я буду звать тебя Гонзиком, — добавила девушка.

— Вот уж это я как-нибудь стерплю, — все еще сердито отозвался Гаузен. — А у вас в ордене все такие несговорчивые? — вдруг вырвалось у него.

— Да что ты вообще знаешь об ордене Всемзнания? — вспыхнула девушка.

— Ну, я слышал, что у вас, когда ложатся спать, вместо подушек кладут под голову книги, — предположил юноша.

— Это еще что за ерунда! — возмутилась Лин, но Гаузен не сдавался.

— Да ладно, чего уж тут! Каждый культ — он со своими странностями. Вот в Хаслинии поклоняются огненному богу Шальварку и всю пищу жарят только на огне. А суп готовят, пока кастрюля не выкипит хотя бы на половину, чтобы, как они говорят, вода пропиталась огнем. Ерунда какая-то! Вода и огонь несовместимы! Вот у вас в Альдории все понятно без вопросов. Мне тут рассказывали, будто вы настолько любите чтение, что даже на обед едите жареных книжных червей, — тут девушка прямо задохнулась от возмущения, но это было еще не все, что Гаузен знал об ордене Всемзнания. — А еще я слыхал про одного служителя вашего ордена. Так он был такой жадный, что всю жизнь искал колодец, исполняющий желания. И когда нашел, то ему нужно было бросить туда монетку и загадать желание. Ему пришлось пересилить себя вместе со своей жадностью и выбросить монетку в колодец. Но когда он ее кинул, сил сдерживать свою жадность у него совсем не осталось, и он бросился вниз в колодец за монеткой. А ведь мог бы пожелать себе горы золота!

— Гаузен, тебе никто не говорил, что твой язык похож на лопату? — раздраженно прервала юношу Лин.

— В смысле, это потому что я острый на язык и каждое мое слово вызывает смех? — наобум ляпнул Гаузен.

— Нет, это все из-за того, что каждым своим словом ты копаешь себе могилу! — рассержено выпалила девушка и обиженно добавила:

— И вообще мы жадные только до знаний. У нас даже поговорка есть — лучше книга в руке, чем монета в кошельке.

Некоторое время они опять ехали молча.

— Чего молчишь? — не выдержал, в конце концов, Гаузен.

— Если отвечать на каждое слово, — все еще сердилась Лин, — то люди бы не замолкали, как птицы в лесу.

— Даже птицы по ночам спят, — разумно подметил Гаузен.

— А филин? — вспомнила исключение девушка.

— Филин — эта такая пучеглазая птица, что у нее глаза не закроются при всем желании, — с непоколебимой уверенностью в собственной правоте заявил юноша.

— А я смотрю, ты хорошо разбираешься среди себе подобных, — скептически отозвалась Лин.

— Я что, похож на птицу? — не разобрал намека на собственное невежество юноша.

— Ага, на вороненка, — не поворачиваясь, заявила девушка будничным тоном подобным тому, каким обычно говорят о погоде.

— Это почему сразу и на вороненка? — запротестовал Гаузен. Он надеялся на орла, ястреба или, на худой конец, коршуна.

— Такой же нахальный, темноволосый и вечно суешь свой нос не в свое дело, — разоткровенничалась девушка.

— Это я-то сую руки не в свой нос? То есть не в свое дело, — смутился Гаузен. — И это после того, что мы вместе пережили?

— Вот именно! — подтвердила Лин. — Если бы не пережили, я бы о тебе так не говорила!

— Ну, ладно, — решил отступить Гаузен, которому уже надоело спорить. — Хватит уже клеваться насчет всякой ерунды. Если тебя раздражают мои вопросы, то тогда сама расскажи мне что-нибудь!

— Что рассказывать? — насторожилась Лин.

— Ну, расскажи, к примеру, про историю твоего ордена, — предложил Гаузен.

— Тебе действительно интересно об этом послушать? — удивилась девушка.

— А ты постарайся, чтобы не было скучно! — решил приободрить он девушку. — Если я засну от скуки, упаду с лошади и сломаю себе шею, то вся вина от произошедшего будет на твоей совести.

— Хочешь сказать, я зануда!? — обиделась Лин.

— Нет, ну просто любопытно, — снова пошел на попятную Гаузен. — Я ни в коем случае не хотел сказать, что твой орден состоит из одних только зануд… То есть мне хотелось бы узнать, о том, что за люди основали твой орден и как они с тобой связаны. А если не хочешь рассказывать о себе, то расскажи о том, что дорого тебе самой…

Последние слова несколько смягчили сердитый настрой Лин, и она решила выбрать историю, которую, похоже, знала лучше остальных:

— Если тебе интересно знать про наш орден… А про наш орден ты, по-видимому, не знаешь ничего, то следует начать с самого основания. Точнее с человека, который основал Орден Всемзнания… Вообще-то эту историю у нас рассказывают маленьким детям, но, я думаю, и тебе будет вполне по силам разобраться в ней, — не удержавшись от остроты, начала девушка.

— А почему все-таки орден Всемзнания, а, например, не Всезнания? — переспросил Гаузен, которого немного задело то, что девушка усомнилась в его умственных способностях.

— Потому что знать все невозможно, но знания нужны всем, — пояснила девушка. — И вообще, не придирайся! Основатель Демиан всегда говорил, что главное — не в букве, а в смысле.

— С этим я, пожалуй, соглашусь, — сказал Гаузен, у которого с правописанием было не очень хорошо еще с монастырских времен, и дал девушке продолжить:

— Демиан родился в Альдории в небольшой деревне в доме, где жила семья свинаря…

— Ну, по крайней мере, у него была семья и дом, — подумал Гаузен про себя, но не удержался от уточнения:

— А свинарь — это нечто среднее между пахарем и свинопасом?

— Нет, так в его селении называли колбасников, — поспешно объяснила девушка, стараясь не отвлекаться от основной нити повествования. — Среди других жителей он выделялся разве что светлым умом, но так как он был таким же чумазым, как и остальные дети, это мало кто замечал. А еще он очень любил рыбачить. И вот однажды…

— Его проглотил гигантский морской змей! — предложил свою версию Гаузен, которому захотелось слегка оживить повествование.

— Не перебивай! — одернула юношу девушка. — Однажды заметив, что рыба клюет на шевеление концов червя, он обнаружил, что у червя их только два — спереди и сзади. Тут маленький Деми обратил свое внимание на муравьев и увидел, что у них целых шесть отростков, то есть лапок. Да еще червяков приходилось выкапывать, а муравьи копошились прямо под ногами. Тогда-то Деми решил, что для рыбалки муравьи — лучшая наживка…

— Что-то больно уж внимательно он этих букашек рассматривал, — заподозрил неладное Гаузен. — Наверное, он их поедал тайком, а всем говорил, что ходит на рыбалку!

— Да как ты смеешь сомневаться в честности Демиана! — возмутилась Лин. — Каждый отрывок в этой истории несет в себе глубокий смысл, недоступный для непосвященных!

— Похоже, что этого Деми посвятили еще в глубоком младенчестве. Головой об деревянный пол, — подумал Гаузен наперекор Лин, но вслух сказал:

— И вообще, Деми — это девчачье имя!

— Да много ли ты разбираешься в девчонках?! — парировала Лин, которая, похоже, уже начала привыкать к придиркам Гаузена. — Сначала маленький Деми пытался ловить муравьев руками, но они больно кусались. Посмотрев на свои руки, покрытые от укусов волдырями, маленький рыбак задумался.

Ему пришло в голову, что муравей — это тот зверь, которого можно ловить в одиночку, но не по одиночке. И что если муравьи сами не идут к нему в руки, то пусть идут куда-нибудь еще. А переманить всегда легче, чем заставить. И, благодаря глубоким размышлениям, на него снизошло озарение.