— А может и впрямь заминирована? — всплыло предостережение девушки в голове Ленона, где ужас перед непредвиденными последствиями боролся с его естественным любопытством. Но тут ему пришло в голову, что если бы в книге на самом деле была установлена бомба, то он бы подорвался еще по дороге домой, когда он случайно споткнулся и упал, и ему заметно полегчало.
— Какая древняя, — вновь подумал Ленон, рассматривая книгу. — Может быть, в ней найдется что-нибудь про классиков?
Закончив ощупывать кожаный переплет, он наконец-то открыл ее прямо посередине. Юноша не стал переворачивать страницы в самое начало, так как написанные строки сразу же приковали его внимание:
«Некоторые знатоки поэзии поговаривают, что Лермонтов — это прямой потомок дружившего с феями сказочного персонажа Томми Лермонта. Можно было бы даже предположить, что и сам поэт — тоже выдумка, если бы не многочисленные свидетельства очевидцев. Только благодаря им мы можем восстановить полную картину его далеко не зря прожитой жизни.
Когда Пушкин, другой великий поэт, умер, Лермонтов не смог явиться на похороны и написал записку, озаглавленную «На смерть поэта»:
Не вынесла душа поэта!
Не стыдно ли царю за это?
Царю стыдно не стало, и он разжаловал поэта до прапорщика. Впрочем, подобный каламбур не сильно развеселил нашего стихотворного печальца. Последующий за разжалованием период творчества Лермонтова историки называют ПРАПОРциональным. К нему, в частности, относятся следующие строки:
Очень мало дыр, но залатаю
На груди мундира-старикана.
Утром мне на плац проснуться рано,
А не то полковник наваляет.
Тридцать шестые годы не спроста считаются переломными в творчестве Лермонтова. Впрочем, нельзя сказать, что пережитые несчастья сломили классика. Они лишь слегка расплющили, раскатали и немного придавили его как пудовая гиря колобка. В это время Михаил Юрьевич из-за душевной травмы получает перелом духа в двух местах с частичной утратой идеалов. Впрочем, сгубило его совсем не это, а любовь. Любовь к парной минералке. Как известно, Гоголя тянуло больше к огню, а вот Лермонтова — наоборот. И поэт все чаще обращался к минеральной воде, чтобы поправить и без того пошатнувшееся здоровье.
Во время очередного визита на воды Лермонтов промахнулся на дуэли. Поэт стрелял в небо и в скорости попал прямо на небосклон гениев от поэзии, где обитает и по сей день».
Ленон любил всяческую классику и даже из Чехова читал не только «Каштанку», а из Толстого — не только «Буратино», поэтому эта история сильно заинтересовала его. Пораженный прочитанной биографией, он оторвался от книги.
— Это ведь то, о чем я думал, — пришло в голову юноше. События были описаны так, как он их раньше себе представлял. Правда, до этого он сильно сомневался в своих познаниях, но как-то не представлялось случая проверить их подлинность.
— Жаль, что в те времена минералку в бутылках не продавали, — с грустью подумал юноша. — Ему не пришлось бы ехать на воды. Может быть, великий романтик был бы жив до сих пор…
Тут Ленон вспомнил известное произведение великого поэта, где шла речь про войну с французами.
— Интересно, почему там нет ни слова про Наполеона, как у Льва Толстого? — вспомнил юноша бородатого классика. — Наверное, оттого, что «Наполеон» плохо рифмуется с «Бородино», — решил Ленон. — Но ведь «Бонапарт» и «Бородино» — очень даже созвучны друг другу, — не прекращал удивляться он.
Тут юноша понял, что он окончательно замечтался и решил открыть форточку, чтобы просвежить свои мысли. От прочитанного Ленону захотелось пить. Но, посчитав деньги и позднее время, он решил не бежать за бутылкой минеральной воды, а налил себе из-под крана. Он включил струю холодной воды на полную мощность, чего его домохозяйка в своем присутствии не позволяла, и в стакане появились пузырьки воздуха, будто это была настоящая газировка. Но радость юноши была недолгой. Он вспомнил, что Антонина Казимировна также запрещала ему пить из-под крана.
— А вдруг я от этого заболею бешенством, и когда она вернется, то обо всем догадается и очень сильно рассердится? — пришло в голову Ленону. Побоявшись нарушить еще один запрет, он лишь прополоскал горло и вылил воду обратно в раковину.
Вернувшись в свою комнату, он взял книгу, но заметил, что она открыта в другом месте.
— Наверное, ветер перелистнул страницы, — подумал Ленон, кинув взгляд на раскрытую форточку. Но юноша не стал искать в книге предыдущее место, так как написанное вновь захватило все его внимание:
«Наполен решил напасть на Россию. А там было очень холодно. А рабочая батарея была только у Раевского. И сидит Раевский у себя в палатке, греется. И вот стучится император Франции к нему в палатку: — Раевский, одолжи батарею погреться!
А Раевский в ответ ему как гаркнет:
— Если тебе так холодно, чего ж ты тогда себе в Африке воевать не остался? Пошла прочь, морда обезьянья! Вали себе обратно в Африку!
Наполеон был настолько возмущен подобным недружеским отношением, что в гневе покинул чужую страну, даже побрезговав ее завоевывать. Потому-то война и закончилась».
Ленона как будто током дернуло. Но оторвался он от книги не только потому, что не любил хамство во всех его проявлениях, а оттого, что поймал себя на мысли, что буквально недавно вспоминал Наполеона.
— Бывают же совпадения, — неуверенно пожал плечами Ленон.
От волнения Ленон решил устроить себе еще один перерыв и перекусить. Порывшись в холодильнике, он взял яблоко. Но этого оказалось мало, чтобы полностью заглушить аппетит, и юноша понадеялся успокоить желудок очередной порцией чтения:
«Кто не знает знаменитого стихотворения: «Я пришел к тебе с приветом…»? Автор строчек Афанасий Афанасьевич Фет написал их не просто так. Фет, не то чтобы как Лермонтов пристрастился к минералке, полной полезных солей, но возвращаться из гостей несолоно хлебавши он точно не любил. Поэт был немцем по происхождению и как немало представителей германского народа, был непрочь покушать как следует. Он действительно приходил в гости с приветом, а уходил с набитым пузом.
Фет был восторженным певцом природы, особенно ее съедобной части. Он любил вбирать ее ароматы, вкусы, запахи и никогда не отдавал обратно. Фет старался попробовать на зуб все, что под руку попадалось, и обгрызал подвернувшийся лакомый кусочек до последней косточки. А что уже не влезало в рот, поэт, уходя, любил припрятать под своей обширной бородой. Недовольные этой привычкой коллеги за глаза звали поэта Ананасием Буфетом.
Будучи по натуре совсем беззлобным, Фету приходилось частенько удивляться, насколько мелочными и придирчивыми бывают в быту окружающие его люди. Иногда его попрекали даже лишней ложечкой сахара.
— Если вам так хочется, то сахар в чай кладите сколько угодно. Но карманы-то набивать зачем?! Был бы кусковой — еще полбеды, но песок из карманов прямо на пол сыплется! Да от вас потом белые дорожки по всему дому идут! От муравьев спасу нет! — возмущались иные хозяева.
— Ну, при чем же здесь Муравьев-Апостол? Его вообще не за это повесили, — простодушно отшучивался поэт, не принимавший обид близко к сердцу. Несмотря на застарелые привычки, поэзия занимала все его мысли. Но не всегда его литературные и сопутствующие им опыты заканчивались у классика удачно. Так, однажды он написал следующие строки:
Я нес варение
Из ячменя,
И несварение
Ждало меня.
Впрочем, Фет не только отнимал, но и делился с собратьями по перу разными хорошими вещами. Так, с Тютчевым у него был день рожденья в один день, но отмечали, конечно, всегда у Тютчева. Но однажды Фет опоздал.
В тот день он занял место в очереди в кондитерскую, где собирался купить Тютчеву в подарок торт. По некоторым причинам, о которых мы умолчим, он отлучился, а когда вернулся, то увидел, что его место в очереди занял какой-то прохожий.
