Солнце просвечивало стену насквозь, раздутые от воды клетки были совсем рядом! Енисеев даже ощущал, как вода, повинуясь осмотическим законам, поднимается вверх, превращаясь из холодной грунтовой в теплую, а потом – на поверхности листьев – в пар. Огромные массы жидкости двигаются в одном направлении с ними, но к ним не пробиться…

Впереди в поле зрения внезапно выпер огромный зеленый шар размером с воздушный мешок братьев Монгольфье. Находился шар не на стволе, а на ветке близ ствола. Енисеев обогнал Дмитрия, показывая дорогу, уткнулся головой в пористую стену. Руки тряслись, глаза стали сухие, как слюда. Вся поверхность дерева искрилась, как в детском калейдоскопе. Дмитрий что-то спросил, Енисеев разевал рот, но пересохшее горло только сипело. В черепе начали рваться бомбочки. Он слышал, что Дмитрий трясет его, но спасительно провалился в небытие.

Дмитрий перехватил бластер удобнее, из приклада выдвинулось острое лезвие. Зеленая ткань шара затрещала, из надреза полезло белесое. Уворачиваясь от брызг, Дмитрий яростно вспарывал межклеточные перекрытия. Сок выбрызгивался, шипел, вздувался ядовито-белесо-зелеными шарами.

Енисеев очнулся – лицо облепила слизь, не давая дышать. Голова трещала, он весь был сказочно мокрым, воздух как в русской бане, такой же влажный и жаркий. Зеленый купол уходит вверх, как в планетарии, вместо звезд так же медленно, как звезды, двигаются стада тлей. Ослабленное стенами солнце заливает этот мир призрачно-зеленым светом. Но всего лишь светом, а не сухим убивающим жаром!

Огромные квадратные клетки темнеют по краям, в середине каждой колыхается темное ядро. Весь галл расчерчен на мелкие ячейки и кажется укрытым маскировочной сетью. В плотном воздухе отражаются тени колыхающихся за галлом листьев. Сгущения воздуха двигаются, как зеленые призраки, меняют форму, размывают на части, трансформируются, и в каждом призраке Енисеев находил что-нибудь знакомое.

Тлей было множество, ближайшие от Енисеева поспешно вытаскивали хоботки, спешили отодвинуться. Стена еще пузырилась, безобразный нарост выпускал зеленые слюни, шипел, пузырился, но сок быстро схватывался, застывал. Пленка уплотнялась, внутри пузырьков быстро появлялись темные жилки, комочки.

Саша лежала в трех шагах, над ней склонилось зеленое чудовище. Оно переворачивало неподвижное тело, рычало, выбирая место, не укрытое пластиковым клеем. Енисеев рванулся к ним, но упал лицом вниз. Ноги были в зеленой застывшей массе. Отчаянно рванулся, забился, начал искать нож. Пальцы скользили по зеленой слизи, покрывшей его с головы до ног. Наконец сообразил, что он тоже сейчас чудовище, страхолюдина что надо.

– Дмитрий, – прохрипел он, с трудом заставляя слушаться голосовые связки. – Сбрось сок, пока не пристыл… Потом придется с мясом…

– Где ты видишь мясо?

Только Саша выглядела чистенькой, как облепленное яичко. К пластику сок не прилипал, а ее лицо Дмитрий наверняка прижимал к груди, когда пролезал в галл.

– Как ты нас протащил? – спросил Енисеев виновато. – Ничего не понимаю.

– Самому бы вспомнить, – буркнул Дмитрий. Голос у него был как у рассохшегося дерева. – Наверное, на инстинктах, как у твоих муравьев. К счастью, двери тут автоматически захлопываются… то бишь зарастают! А то бы весь пар выпустил…

Морщась, он сдирал с себя липкие ленты застывающего сока. Енисеев поспешно обдирал нечаянно приобретенный скафандр, кожу щипало, словно сдирал ее вместе с зелеными потеками. Дмитрий шипел, ругался, наконец решил со злостью:

– Остальное пусть Овсяненко. Хоть с мясом, но там анестезин и прочие чудеса медицины.

Слабый стон заставил его подпрыгнуть. Губы Саши чуть шевельнулись. Лицо ее исхудало, нос заострился, как у покойника.

– Увлажняемся, – сказал Енисеев напряженно, – и делаем бросок до Станции. Тут я ничего не могу, это не озеро. Овсяненко должен получить ее как можно скорее.

Дмитрий, не глядя, сцапал ближайшую тлю. Увлажнив, как велел Енисеев, себя изнутри, вторую безжалостно разорвал над Сашей. Она закашлялась, лицо дернулось, словно хотела вытереть залитое сиропом лицо, но руки были скованы пластиком.

– Будем жить, – определил Дмитрий угрюмо. – Выкарабкаемся… Банька здесь, а? Только жабьего цвета. С детства жаб не люблю.

– При чем здесь жабы? – спросил Енисеев.

– От них бородавки.

Сам он стоял зеленый, в крупных бородавках засохшего сока. Воздух вокруг него ходил темными сгустками. Призраки в зеленых стенах были перенасыщены влагой и сладостью. Галл был молодым, дней двадцать от роду, но стада паслись разновозрастные, двух-трех поколений. Дмитрий, судя по его лицу, начинал догадываться или постигать муравьиным инстинктом удивительное приспособление растений и тлей друг к другу. Будяк дает условия для тлей, сюда ни божьи коровки, ни златоглазки не проберутся, но зато здесь они в изоляции, молодым листикам не вредят… Да и соку пьют намного меньше: здесь и так мокро, сыро.

Если бы Мазохин не был таким твердолобым, подумал Енисеев, сам ужасаясь возникшей идее, Станцию можно упрятать в такой галл! Растение давало бы защиту, сладкие соки, микроклимат, то есть все то, что пока на Станции добывается с трудом, да и то чужими – из Большого Мира – усилиями. А люди бы защищали растение от врагов. Ведь даже тли не просто паразитируют, как закричал бы радетель справедливости, а в уплату снабжают ауксином – растение растет быстрее, обгоняет соседей, первым зацветает, первым засевает окрестности семенами! А остальным, опоздавшим, шиш – места уже заняты…

Енисеев тоже взял молоденькую тлю, напился. Дмитрий нежно вытирал липкий сок с Сашиного лица. Она застонала, приоткрыла глаза. Дмитрий обрадованно сказал бодрым голосом добровольца из ограниченного контингента войск в дружественной стране:

– Держись, все хорошо. Тебя починят, обещаю. Не в таких переделках бывали!

«В таких не бывали, – подумал Енисеев горько. – Здесь мы влипли. По моей дурости влипли. Перегнул, дурак! Решил, что если все знакомо, то и безопасно».

– Где мы… – прошелестел слабый голос. – Здесь странно… и хорошо.

– Хорошо, – согласился Дмитрий. Он осторожно снял пузыри крови с ее губ. – Если тли сами отгрохали эту пещеру, я не удивлюсь. Конечно, разум, как говорит Енисеев, ни при чем, все дело в простейших инстинктах! Но, скажу вам, инстинкты – это уже кое-что!

Енисеев показал зубы в усталой усмешке. Саша через некоторое время снова вынырнула из забытья, проговорила с закрытыми глазами:

– Ксеркса в генералы… Морозов и то лишь полковник… Надо стукнуть куда следует…

– Спи-спи, – Дмитрий нежно погладил ее по щеке. – Енисеев, что делать дальше?

– Двинемся к Станции. До нее далеко?

– С полчаса хорошего бега. Но теперь добежим. Даже если по солнцу.

Саша сказала тихим, как ветерок, голосом:

– Ребята, я ничего не слышу… Только вижу, губами шлепаете… Я оглохла?

Дмитрий показал на пластик, что прикрывал ей уши, но глаза его были встревоженными. Белые губы десантницы шевельнулись, лицо ее снова застыло. Дмитрий захлопотал вокруг, едва не квохча. Енисеев следил за тенями на зеленой стене, высвечивая путь солнца. Пробыть бы здесь еще четверть часа, добрались бы легко. Надо и рацию иметь для таких случаев… Правда, они сами спасатели. Остальных даже тли перебодают еще на выходе из Станции.

На спине выступил пот, начал растекаться тончайшей пленкой. Дмитрий тоже пропитался влагой, потолстел, глаза его живо блестели.

Енисеев обвел тоскливым взглядом пещеру. Когда-то видел проект квартиры будущего, где в стенах кондиционеры, увлажнители воздуха, терморегуляторы, кормопроводы. В этой пещере это все есть, но есть и много больше. Тли – существа нежнейшие, быстро погибают на сухом воздухе, особенно на солнце. Даже прячась на тыльной стороне листа, они обречены постоянно тянуть сок, чтобы не пересохнуть. В галле потребляют сока в десять раз меньше, воздух тут влажный. А живут в галле в три-четыре раза дольше… Но ведь тонкокожие люди в этом мире больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!