А Дмитрий подвешивал над тропой уже пятую гусеницу.
Вечером они собрались в пещере-спальне-лаборатории Енисеева. Дмитрий гремел:
– Они дурней не только мартышек, а… Червяк бы сообразил! Я сам становился на четвереньки, лазил вверх-вниз, наглядную агитацию проводил, только на них никакие положительные примеры не действуют!
– На моих тоже, – убито подтвердила Саша. Ее лицо снова побледнело, вытянулось, как у кузнечика. Она тоже личным примером поднимала энтузиазм муравьиных масс, но в призывах затратила чересчур много нервной энергии.
– Я все делал, – заявил Дмитрий обвиняюще. Его палец упирал в грудь мирмеколога. – Все! Только что сяжками не шевелил!
Енисеев предложил задумчиво:
– Может быть, дело именно в этом?
– В чем? – не понял Дмитрий.
– В сяжках. Пошевелим ими правильно…
– Где я возьму сяжки? Приклею?.. Ладно, Енисеев, не остри. Я и руками могу сказать все, что хочешь, только бы поняли. А понимают только то, что уже знают. О жратве, добыче, погоде, неприятеле…
Енисеев сказал терпеливо:
– Ребята, успокойтесь. Это муравьи. Не люди, даже не млекопитающие. У них другой отсчет времени. Если повторять наш эксперимент изо дня в день, то через какую-то тысячонку-другую лет кто-то и положит песчинку.
Их лица вытянулись, как в кривом зеркале. Енисеев засмеялся, сказал очень серьезно:
– Не исключено, что случится раньше. Через восемьсот, даже пятьсот лет. Личный пример играет исключительную роль!
Дмитрий смотрел подозрительно. Мирмеколог явно вжился, начинает острить, повеселел…
– А вдруг не получится и через миллион лет?
– Это еще вероятнее, – ответил Енисеев бодро. Он смотрел чистыми честными глазами. – Отрицательные результаты, естественно, бывают чаще. Однако они почти так же важны науке, как и положительные. Дескать, такой путь бесперспективен. Не только вы, но и тысячи других ученых в мире уже не пойдут такой дорогой. И не только сегодня, но и в будущем, через сотни и миллионы лет! Все будут опираться на результаты негативного опыта Дмитрия Алексеевского…
Дмитрий раздосадованно отмахнулся:
– Негативного! Я хочу позитивного.
– Ребята, наука должна быть точной. Это экстрасенсы могут выдавать желаемое за действительность, только не мы. Ладно, поговорим завтра, у меня даже язык замирает. Спокойной ночи…
Утром, едва выйдя из оцепенения, он заявил, разминая застывшее тело:
– Есть идея! Недаром говорят, что утро вечера мудренее.
Дмитрий уже завтракал, с хрустом вгрызаясь в потрескивающую, как хитин, корочку жареного мяса. Саша каторжанилась, бегая по стенам, чтобы не натыкаться на жующего Дмитрия.
– Ночью приходят идеи? – поинтересовался Дмитрий с сомнением. – А мне хоть стреляй над ухом. Раньше хоть бабы снились, а при этом анабиозе всегда на нуле.
– Вы с Сашей станете лидерами среди ксерксов. Не пугайтесь, только для дураков муравьи одинаковые. Самые смышленые – стаз охотников. Но даже среди них есть лодыри, хитрецы, супермены… суперанты то есть. За супермуравьями… суперантами идут, им подражают. Вы должны стать этими суперантами!
– Енисеев, а при таком холоде… в голове ничего не повреждается?
– Дима, – укорил Енисеев мягко, – сейчас ты рядовой. Неважно, что лейтенант… или ты что-то круче?.. здесь все на уровне полковников. А для муравьев именно ты станешь полковником!
Дмитрий в задумчивости наморщил лоб:
– А Сашка?
– Полковницей, – бодро ответил Енисеев. – Муравьев на всех хватит!
С утра Дмитрий принес гусеницу, Саша наполнила корыто сиропом. На обеих трассах муравьи собрались кучками, суетились, перебегали друг по другу, звучно щелкали при столкновении панцирями.
На первый взгляд они все казались одинаковыми, разве что одни крупнее, другие – мельче, затем Дмитрий обратил внимание на некрупного, но очень быстрого муравья:
– Вон активист! Смышленый и наиболее… реактивный.
Саша не поняла, почему Дмитрий с мирмекологом заулыбались, обменялись понимающими взглядами. Два года назад, когда после экспедиции они проходили курс восстановительной терапии, все трое однажды улизнули прогуляться по Москве. Они с Дмитрием вырвались раньше, ждали Сашу. Народ в час пик двигался сплошным потоком, а у «Метрополя» по крутой дуге устремлялся к арке метро.
– Вон бежит Саша, – сказал Дмитрий очень уверенно.
Крохотная фигурка сошла на проезжую часть, двинулась по прямой. Автомобили туда не заезжали, экскурсионные монстры ушли, но пешеходы дисциплинированно делали огромный крюк…
– Зрение у тебя! – восхитился Енисеев.
– Не зрение, вижу Сашкин характер, – засмеялся Дмитрий. – Она в группе раньше других реагирует на малейшее изменение. Видишь, сразу сообразила, что так можно… Активная и реактивная.
Сейчас, переглядываясь, посмеивались, глядя на Сашу, начинающую сердиться, Енисеев предложил:
– Назовем этого муравья Сашей. Надо же как-то отличать?
Саша оскорбленно вскинулась, ее глаза полыхнули огнем:
– Почему Сашей? Что за намеки? Где у меня сяжки?
Дмитрий ласково обнял ее за плечи:
– Это самый сообразительный и реактивный мураш! А какой красавец! Длинные лапы, что растут прямо из– под челюсти, прямая спина, круглоглазый, хитрый, а низ брюшка…
Енисеев поспешил вмешаться:
– Он из группы активных фуражиров-охотников. Это муравьиная элита. Каста в касте! Водит колонны пассивных фуражиров, посылает группами, быстрее всех сканирует обстановку…
– И еще психованный, – добавил Дмитрий некстати. – Чуть что, разевает жвалы.
Саша с сомнением следила за муравьем Сашкой. Как и Дмитрий, уже убедилась, что среди муравьев одни более, другие менее, одни безрассудно бросаются на любого жука, другие пасуют перед тлями… Как-то их руководитель, этот странный Енисеев, чтобы показать разницу между муравьями, перегородил тропу широкой полоской отпугивающего запаха. Фуражиры, что возвращались в муравейник, скисли, остановились, некоторые запаниковали, стали оглядываться, выворачивать шеи, словно ждали помощи… Наконец на тропе появился некрупный и ничем не примечательный фуражир. Напоровшись на невидимую стену, точно так же остановился, ощупал сяжками воздух, а потом решительно перебежал через запретную полосу, удвоил скорость на уже знакомой дороге. Остальные, как овцы, обрадованно понеслись следом.
– А вон того муравья, – вдруг сказала Саша настойчиво, в ее голосе появилась мстительная нотка, – предлагаю назвать Димой. Я его давно заметила, но надо же как-то выделить? Муравей вполне положительный. На аппетит не жалуется, порочащих сведений о нем нет… По крайней мере, еще не собрано. Храбрец. С интеллектом не очень, но разве это порок? Скорее достоинство. Мазохин же преуспевает!
Дмитрий заорал, протестуя, но Енисеев с уверенной властностью клички утвердил. Саша к тому же забросила насчет дефицита юмора, и Дмитрий смирился, хотя остаток дня дулся на обоих.
Дня через два песчинки под корытом чуть сдвинули. Муравьи, привыкшие делать по два-три рейда за сиропом, растерялись, снова закружились, сшибаясь лбами.
Дмитрий оставил гусеницу без присмотра, пошел сочувствовать Саше. Ксерксы раздраженно бегали под кормушкой, наступали на глыбы кварца. Тут же топтался могучий Дима, которого Дмитрий все чаще честил за несообразительность. Он все больше находил достоинств в неторопливом, крепко сбитом ксерксе, уже ожидая от него чуть ли не решения дифференциальных уравнений, которые, кстати говоря, сам решать не умел.
Когда он помог Саше восстановить пирамиду на прежнем месте, их тут же отпихнул реактивный и сообразительный, быстро вскарабкался, напузырился сиропом. Подбежали другие, а положительный и не имеющий порочащих связей наполнился медом только пятым.
Снова и снова разрушали пирамиду, тут же на глазах суетящихся фуражиров восстанавливали. Где-то на сороковой попытке именно муравей Сашка взял жвалами глыбу кварца, пронес пару шагов и уронил в основные насыпи. На этом его помощь кончилась, раздосадованные испытатели не могли понять обалдевшего Енисеева.
