Многих петов попросту переманили от муравьев. Некоторые сами смекнули, инстинкт в этом направлении работает обостренно, и к весне нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на твердое как камень, либо желеобразное, либо многоногое суставчатое. Но если в прежнем мире попугайчики, кошечки да собачки привычно малого размера, то здесь половина попрошаек часто оказывалась в два– три раза крупнее хозяина.

Мазохин охрип, обессилел, но неожиданно нашел полную поддержку Енисеева. Мирмеколог заявил, что эти милые попрошайки далеко не безобидны. Некоторые не прочь скушать и хозяина! Людей спасает только то, что они не включены инстинктом в разряд съедобного.

Сам Енисеев на ночь запирал свою пещеру на прочные засовы. С ним обычно ночевали испытатели, а также Сашка и Димка. Оба сяжечника, как заявил Дмитрий, умасливая начальство, входят в команду и подчиняются только Енисееву. Просыпался первым обычно Буся, начинал скакать по спящим, торопился собирать клещиков, пока ленивый Кузя спит. Второй вскакивала Саша. Нордическая днем, во сне она расслаблялась, панически пугалась щекотки. Возможно, даже сны ей снились настоящие женские, но вряд ли она сама, пробуждаясь, их помнила.

К собственному стыду, Енисеев признавал, что оба испытателя уже на короткой ноге с животным и растительным миром, знают сотни видов жучков, клещей, ногохвосток, умело с ними общаются, а вот он зациклился на муравьях. К тому же одних предпочитает другим, как будто понерины виноваты, что не так социально развиты, как формика или лазиусы!

В конце марта Енисеев спустился в комнату связи. Уже неделю ходил с испорченным настроением, откладывал – повод найдется всегда. Вот только переложить ни на чьи плечи не удавалось. Есть вещи, которые мог делать только он.

Экран засветился, высветился кабинет старого образца. Морозов сидел за письменным столом такой же массивный, горовидный. Он, подумал Енисеев сочувствующе, до того привык ежесекундно бороться с чудовищной гравитацией – с момента рождения, когда покинул невесомость в околоплодной жидкости, – что, судя по его виду, даже не помнит о ней, гравитации. Однако лоб и скулы смертельно бледные, а щеки и подбородок налились дурной кровью, окрасились в нехороший багровый цвет.

– Здравствуйте, Аверьян Аверьянович, – сказал Енисеев, глядя на Морозова с великим сочувствием, переходившим в жалость. – Как ваше здоровье?

Морозов дослушал, пока система записывала голос мирмеколога и переводила в другой регистр, ответил досадливо:

– Мое отличное, это понятно! Я здесь. Как ваше? Как вообще состояние духа? Исследования, что ведут наши медики, это одно, но меня больше интересуют личные ощущения.

– Да как вам сказать, – помялся Енисеев, не зная, как заявить шефу, что жалеть надо вовсе не их. – Жизнь идет… Я к вам вот по какому поводу. Пора вернуться к идее экспедиции. Мы просчитали варианты. Полет на воздушном шаре наиболее экономичен, прост, безопасен. Мы разработали маршрут, наметили программу исследований.

Морозов спросил в упор:

– А зачем?

– Что… экспедиция?

– Да.

– Ну, я же говорил… Появится возможность ставить научно-исследовательские станции и в других регионах. Это важно, так как в районах Средней Азии растет другая пшеница, эксперименты по повышению урожайности надо ставить на месте…

Он сбился, замолк. Морозов подождал чуть, пророкотал, ничуть не удивившись смятению мирмеколога:

– Как решаете проблему передвижения?

– Туда на циклонных ветрах, – ответил Енисеев с облегчением, – обратно – на антициклоне.

– Опасность?

– Ненамного выше, чем здесь. Практически все время будем в воздухе. На воздушный шар захватим все необходимое. Даже с запасом. Только птицы могут мешать, но мешок сделаем из прочной ткани, пропитанной репеллентом, разрисуем…

– Вы уверены, что обратный ветер доставит вас в ту же точку?

Енисеев уловил саркастическую нотку в голосе огромного начальства. Морозов смотрел неотрывно, словно старался прочесть мысли мирмеколога.

– Мы поставили довольно габаритный пропеллер, – ответил Енисеев убеждающе. – А пропанового топлива берем с запасом. На обратном пути будем корректировать! Уверены, что попадем точно на это место, в десятку! Не просто в этот пень, а на середину пня.

Морозов в раздумье побарабанил пальцами по столу. Звук был такой, словно пронесся табун лошадей Пржевальского.

– А не пытаетесь ли проверить возможность автономии? Рисковая затея… Скажу откровенно, не нравится мне. Другим может не понравиться еще более. Да-да, уже слышали про идеи Фетисовой.

Енисеев ахнул:

– Аверьян Аверьянович! Это же ребенок!

– Она в прошлом году получила звание капитана…

– В философии ребенок! Для нее любая философская идея, пусть самая нелепая, из-за новизны кажется откровением. Неужели на свете есть такие идиоты, что принимают ее речи всерьез?

– Есть. Мне кажется, они собрались в нашей конторе. Если вас заподозрят, Евсомий Владимирович… Не лично вас, а колонистов, то могут быть приняты экстренные меры.

– Какие? – спросил Енисеев сдавленно.

Морозов долго молчал, Енисеев чувствовал, как внутренности начинает сковывать холодок страха.

– Цивилизация людей, – донесся голос с экрана после долгой паузы, – очень молодая цивилизация. Евкотий Владимирович, у нас пока только две простейшие реакции на опасность. Убежать или ударить первыми. Ваша колония не такой уж большой зверь, чтобы от вас бежать… Вы знаете, когда вспыхивает эпидемия чумы, принимаются чрезвычайные меры. Санитарные!

Он тепло улыбался, но с экрана на Енисеева пахнуло зимой.

Через неделю Морозов появился на экране еще более осевший, став похожим на пирамиду Хеопса, простоявшую еще сто тысяч лет, потемнел, выглядел изможденным.

– Евглистий Владимирович, – сказал он, его глаза блеснули из глубины темнеющих пещер, – чем-то вы все-таки богу потрафили… Или не богу, но кому-то близкому к богу. У вас, случайно, нет связей на самом верху? Идею экспедиции удалось пробить на всех уровнях.

Енисеев поразился:

– А разве было не решено? Всю зиму гондолу оснащали, сами воздушный мешок склеивали…

– Это ничего не значило. Слишком многое поставлено на карту. Могли отменить в любой момент… Ладно, к делу. Утвержден состав экспедиции. Не дергайтесь, Евчертий Владимирович! Ни вы, ни Мазохин – не суверенные князья. Решаем здесь. Из того состава, что предложили вы, исключен Васильев. Спокойнее, говорю снова… Фетисова под вопросом. Евзипий Владимирович, сверху виднее, как говорится в песне.

– То старая песня!

– В старых песнях великая мудрость… Знаю-знаю, что песня дурацкая, шуточная. Евфайлий Владимирович, в этом деле есть целый ряд неучтенных вами факторов. Лучше вам о них не знать. К тому же здесь увязаны вопросы большой политики. Плюньте, не вникайте во все. Вы же ученый, у вас собственных дел хватает.

Енисеев вспыхнул. Ярость уже бурлила, но мирмеколог удержал резкие слова. Морозов закончил осторожно, словно ступая по тонкому льду:

– И последнее, что меня огорчает особенно… Руководство экспедицией решено вам не поручать.

Енисеев задохнулся, будто от удара под дых. Лицо Морозова было осунувшееся, усталое, и Енисеев заговорил медленно, стараясь не срываться на крик:

– Дело не во мне. Отправиться надо через месяц, потом нужного нам ветра не будет. Новый руководитель должен будет вникнуть в слишком многое. Такого человека я не знаю. А кого прочат в начальники? Мазохина?

Морозов наклонился вперед. Отчетливо были видны его глубокие морщины, обвисшая сухая кожа. Енисеев вдруг понял, что железный Морозов держится из последних сил. Гравитация ли, удары молний или болезни – но старый могучий дуб резко сдал, вот-вот рухнет.

– Еще не решено, – ответил Морозов, и теперь Енисеев уловил нотку глубочайшей усталости, – еще не решили… Хуже другое. По ряду соображений, ничего не имеющих общего с целями экспедиции… руководителем намечено назначить человека из Большого Мира. Его пришлют дополнительно. С абсолютными полномочиями.