– Надолго это? – прокричал он, едва не срывая голос.
Енисеев был в трех шагах, но шум заглушил Морозова.
– Надолго это сумасшествие? – заорал Морозов, страшно вздувая жилы на лбу. – Такую погоду испортили!
– Они ждали именно такую! – закричал Енисеев, приблизив руку к уху Морозова. – Тепло, влажно… После дождика легче копать, им это важно. Молодухам надо срочно рыть норки, пока их не скушали. И ветра здесь не слышно, для них тоже важно. Летуны плохие, ветер сразу прервет свадьбу!
– Сколько длится гулянка?
– Недели две. А иногда и все лето.
– Нам столько ждать нельзя! – прокричал Морозов.
– Придется раненько встать! – выкрикнул Енисеев. – Они будут спать…
– Угомонятся? – не поверил Морозов. – Мне кажется, всем загулам загул. Как-то я был на свадьбе моего друга Толиба в Душанбе…
– Муравьи, как и мусульмане, вина не пьют, так что ночью им холодно. Давайте вернемся… Этот день потерян.
– Не загрызут по дороге?
– Рискнем. Вообще-то им не до нас, но сейчас они не зря взвинчены. Идет охота на их детей!
Перебежками, то и дело становясь в чемоданчики, падая и прижимаясь к древесине, они проскользнули к ближайшей норе. Там их сбивали с ног, растирали по стенам, топтали, но все-таки основная масса ксерксов металась наверху. Кое-как добрались до конференц-зала, куда уже стянулись остальные.
Ночью не спали, при свете пропановых горелок готовили воздушный шар. Продуманный план полетел вверх тормашками, теперь надо было успеть перестроиться до первых лучей солнца.
Вкалывали без привычных шуточек, трепа. От пропановых горелок шло тепло, к ним часто подбегали греться. Время от времени оттуда доносился испуганный вопль: сверху валилось огромное мохнатое чудовище вроде птицы Рох, начинало метаться, хлопая горящими крыльями, разбрасывая людей, аппаратуру…
На беду один из ксерксов, ночных сторожей, увидел добычу, набросился, на его призыв выбежало еще несколько страдальцев от бессонницы. Растащив обгорелых мошек, муравьи остались, с вожделением глядя на хлопающих крыльями вокруг пропановых горелок ночных бабочек, мошек, комаров. Едва какая разиня приближалась к огню слишком близко, ксеркс подпрыгивал, лязгал жвалами, хватал и с торжеством тащил в нору.
Морозов торопил людей, сам таскал за двоих. Бледные бесцветные лица сотрудников вскоре начали наливаться красками. В небе зажглись кучевые облака, словно скирды сена, подожженные стрелами половцев. Солнце не пропановая горелка, не пригасишь даже на время. Морозов скомандовал:
– Пора! Иначе улетим с этими, крылатыми… Евбокий Владимирович, ничего не забыли?
– Разве что присесть на дорожку.
– Присядем мысленно.
Из шахты выбрались усталые Дмитрий и Саша. Они пинками и уговорами подгоняли сонного Диму, тот останавливался, в задумчивости водил сяжками, подставлял бок, как гигантский поросенок. Между сяжек сидел нахохлившийся Буся, уже ленивый, сытый, доверху напиханный клещиками.
Когда почти вся команда забралась в гондолу, из темных ходов на холодный утренний воздух начали выходить первые ксерксы-солдаты. Морозов разъярился: при перекличке снова исчезли оба испытателя!
Дмитрий и Саша, как оказалось, успели разыскать в катакомбах деревянной горы интеллектуального муравья Сашку, разбудили, вывели сонного на поверхность и тоже всеми дозволенными и недозволенными средствами заставили озадаченного ксеркса залезть в гондолу. Он упирался, требовал объяснений, но Саша – продукт хитроумной цивилизации – была изобретательна и настойчива. Ей помог Дмитрий, и простодушный Сашка, несмотря на свой хваленый интеллект, не успел опомниться, как очутился в гондоле, а Дмитрий с торжеством посадил ему на башку Кузю.
Сбитые с толку ксерксы растерянно пошли, шевеля сяжками, по верхней палубе. Дима наткнулся на Цветкову, и Дмитрий завистливо присвистнул, когда простоватый ксеркс начал ощупывать радистку. Дима сильно в чем-то сомневался, что-то недопонимал, его сяжки застывали, возвращались на подозрительные или неидентифицированные места, старательно сканировали, трогали, обнюхивали…
– Дает! – вздохнул он, толкнул локтем Сашу. – Как на таможне… Помнишь, иранцы нас трусили, наркотики искали? Я тогда нажрался местных блюд с украинским салом, а те все не могли разобраться, чем от меня несет…
– От тебя несло не только пряностями, – уточнила Саша. – Эта юная принцесса, боюсь, вместо феромонов юного ксеркса побрызгалась французскими духами…
– Как она могла! – воскликнул Дмитрий с отвращением.
– Слишком красивая. Ты хочешь, чтобы она была еще и умная?
– Но ксерксы могут ее неправильно понять…
Он хотел броситься на помощь, Саша ухватила его за рукав комбинезона:
– Оставь…
– Но ей сейчас достанется!
– Вон Енисеев смотрит. Это его дело.
– Он тоже шуток не любит! И баб не любит… У нас не экспедиция, а летающий монастырь.
Он подбежал к близкой к обмороку Цветковой, вклинился галантно, потрепал Диму по голове, увел помертвевшую радистку от контроля излишне бдительного ксеркса. Он пожалел, что не дал ей подержать милого Бусю, но и отбирать у Димы как-то неловко, друг все-таки, пусть пока играется…
Вокруг гондолы бегал, нервно оглядываясь на темнеющие норы, Мазохин, он отвечал за порядок. Когда из каверн пня на поверхность полезли огромные самки, Мазохин побелел, едва не бросился заталкивать их обратно.
– Отдать концы! – рявкнул Морозов. – Скорее, скорее! Как в армии!
Освобожденная гондола подпрыгнула. Туго надутый воздушный мешок стремительно повлек ее наверх. Один могучий ксеркс успел вцепиться жвалами в трап, повис. Дмитрий выстрелил репелллентом, ксеркс дернулся, жвалы скрежетнули по металлу, и муравей полетел вниз.
Шар уносило вверх так стремительно, что Морозов едва не загасил горелку, кинувшись уменьшать пламя.
На короткое мгновение Енисеев увидел, как над ними из бесформенной синевы неба выступила огромная решетка, налилась резкостью, красный раздутый шар стремительно несся к ней, прямо на толстые стальные тросы толщиной с его туловище. Когда верхушка шара угрожающе приблизилась, Морозов бросился уменьшать огонь. Оглушительно громко выстрелило. Огромная стена уходящих в расплывающуюся бесконечность столбов дрогнула и стремительно пошла вверх и в стороны, открывая широкую щель.
Шар вырвался на свободу. Встречный воздух дул с силой урагана. Енисеев видел на севере отвесные горы, шар несся вверх вдоль странных гор. Наконец Енисеев увидел вершину странной формы, с огромными пещерами и нависающими скалами, и, когда шар оставил горы внизу, потрясенно понял, что эти горы – наблюдающие за стартом люди, открывшие на несколько мгновений ворота в металлической сети, которая прикрывает Полигон…
Перегнувшись через борт, Енисеев увидел, как сеть снова упала на прежнее место. Внизу предметы уменьшались, горы превратились в людей, странно расплюснутых, двигающихся очень медленно. Сам Полигон оказался крохотнейшей площадкой, вокруг него стена, вокруг стены гладкое вытоптанное место, только с одной стороны вплотную к Полигону подходит гигантское здание.
Шар стремительно несся вверх. Сам Полигон и люди-горы вскоре превратились в нечто крохотное, а немыслимая каменная гора, от которой шли волны тепла, тянулась в высоту и тянулась, равномерные провалы – в каждом поместится Полигон – шли через одинаковые интервалы.
Наконец гора резко оборвалась, открыв абсолютно ровную, как срезанную гигантской бензопилой вершину. По краю тянулся железный забор, огораживая со всех четырех сторон. В одном углу сгрудились гигантские люди. Все как один смотрели через бинокли им вслед.
Морозов тоже смотрел на них через окуляры бинокля, лицо его было угрюмым. Шар поднимался выше. Наконец здание института осталось далеко внизу, а человеческие фигуры растушевались и пропали. Шар несло быстрее, внизу потянулся незнакомый пейзаж, пошли непонятные исполинские сооружения. Исчез привычный лес трав. Шар несся над верхушками мегадеревьев, исполинских настолько, что путешествие от верхушки до основания займет, если пешком, несколько суток…
