– А куда именно?
– Просто вниз. Мы ведь проверяем выживаемость?
– Евкивий Владимирович, давайте без ухарства. А то я смотрю, вы уже перещеголяли кое в чем наших бравых десантников… Вон Саша как на вас смотрит…
Саша фыркнула негодующе. Енисеев поспешно отвел глаза в сторону:
– Мы даже в реке не утонем, если в нее попадем.
Морозов сам уменьшил огонь в горелке. Он любил управлять подачей пропана, чувствуется мощь, а руководитель сам должен держать руку на рычаге. Двигатель гудел, взревывал, а этих звуков так недоставало еще с той поры, как из кабины стратосферного истребителя Морозов пересел в директорское кресло.
Шар начал терять высоту. Верхушки мегадеревьев поднимались навстречу, проносились под гондолой, вырастая и вырастая, наконец зеленая гора пошла слева на уровне «Таргитая». Впереди поднимался новый зеленый кряж, уже различались отдельные иголки, каждая с бревно, однако Морозов сделал маневр, шар подпрыгнул, гора проплыла внизу, затем гондола резко пошла вниз.
«Таргитай» летел в странном мире, где справа и слева на космических расстояниях высились темно-коричневые колонны, рядом с которыми Останкинская телебашня была бы камышинкой. Зелень осталась далеко вверху, здесь только колонны, что вырастали из серого тумана, длились и длились, пока не исчезали в зеленом тумане, в котором уже и не угадывались ветки.
Они снижались быстро, воздушный поток нес их между колоннами. Ближе к земле колонны становились толще, необъятнее.
Однажды шар прошел совсем близко возле одной, это было вставшее на ребро горное плато с обязательными ущельями, разломами, холмами…
Наконец из серого тумана внизу опять выступила зелень, ветки. Пошли мегакустарники. Их «Таргитай» миновал быстро, дальше замелькали этажом ниже разноцветные узорные листья папоротника, еще ниже – травы помельче, победнее…
Гондола чиркнула днищем. Над ухом Енисеева гулко хлопнуло, прозвенел вопль: «В яблочко!» Резко дернулся пол. Гондола несколько раз перевернулась, замерла на привязи. В Большом Мире все было бы всмятку, здесь же как ни в чем не бывало все прилипли к иллюминаторам. Наконец Енисеев на правах эксперта распахнул люк.
Они находились в исполинском мегалесе. Далеко смутно виднелись серо-коричневые стены мегадеревьев, что уходили в небо, между кустов рос и настоящий лес: будяки, чертополох, молочай, одуванчики…
– Выгружайтесь, – велел Енисеев, ощущая непривычный подъем. – Бросок во-о-он к той Останкинской телебашне.
Вчетвером, точнее – впятером, ибо Дмитрий не расставался с Бусей, они побежали, перепрыгивая через бугры, сканируя местность взглядами, обходя сторонкой неопознанных насекомых.
Зеленый ствол незнакомого растения поднимался прямо из земли. Метров тридцать в поперечнике, без листьев, без привычных волосков по стволу, молодой, зеленый, он тянулся ввысь, а через каждые сорок-пятьдесят метров стебель прочно опоясывали валики междоузлий.
– Вперед и выше! – скомандовал Енисеев.
Каждый нерв в нем гудел от возбуждения. Он с удивлением и недоверием прислушался к своему голосу. Командные нотки? У него?
Омертвевшие клетки выступали наружу твердыми плитками, укрывая нежную ткань. Карабкаться было легко, вес не тянул, и Енисеев обнаружил, что несется вперегонки с Дмитрием и ксерксами. Интеллектуальный и бесхитростный резко ушли вперед, а с Дмитрием бежали ноздря в ноздрю. Дмитрий уже запыхался, с недоверием бросал взгляды на мирмеколога. Наконец спросил подозрительно:
– Ты не на допинге случаем?
– Случаем нет, – ответил Енисеев бодро. – А что?
– Резвый больно.
– Ничего, твои мускулы еще пригодятся.
Он остановился на высоте сорокаэтажного дома, ощупал зеленую стену. Дмитрий тоже осматривал каждый дюйм, стараясь понять, что ищет мирмеколог. Когда нерешительно раскрыл рот, собираясь сказать о своем открытии, Енисеев ткнул пальцем:
– Вот здесь проруби отверстие.
– Вместо толстой стены натянута пленка, – сказал Дмитрий раздосадованно, – но закрашена под стену… Ты догадался?
– Знал. Растение эти окна специально оставляет, чтобы муравьи могли пробраться внутрь. У них такой сговор.
– Сговор?
– О взаимопомощи, – ответил он таинственно.
Дмитрий только ткнул лезвием, как изнутри пахнуло теплым влажным воздухом. Продрав зеленый занавес, он сунулся в дыру. Там был цилиндрический зал в двадцать метров диаметром. Пол блестел крохотными капельками на подогнанных одно к одному волокнах. Стены уходили ввысь. На большой, как в церкви, высоте виднелся мясистый, поросший зелеными сталактитами потолок. Нежно-зеленые стены с солнечной стороны и темные – с теневой пропускали ослабленный свет. Справа по стене мелькали тени: рядом под ветром покачивалась соседняя «останкинская телебашня».
– Здесь остановимся на ночь? – догадался Дмитрий.
– Здесь. Или в любом другом зале. На выбор!
Дмитрий высунулся наружу, долго орал, махал руками, привлекая внимание. Наконец его рассмотрели в бинокли, и по исполинской зеленой трубе покарабкалась вверх целая альпинистская экспедиция.
Овсяненко взял пробы воздуха, сока, неохотно признал место пригодным для ночевки. Пока все обустраивались, Дмитрий тщательно обследовал зал, словно искал подслушивающие устройства, обнаружил на стыке стены и пола место, которое с сомнением назвал замаскированным лазом. Не успел и глазом моргнуть, как интеллектуальный муравей без раздумий вонзил жвалы в сочные волокна. Брызнул белесый сок. Сашка потянул за край зеленого брезента, послышался треск. Муравей попятился, не выпуская из жвал зеленую перегородку.
– Все меня опережают! – воскликнул Дмитрий удрученно.
Он бросился помогать, вдвоем расширили отверстие, а когда дыра оказалась достаточной, в щель неторопливо пролез ксеркс Дима, отпихнув интеллектуала и двуногого друга.
– Ну вот, – сказал Дмитрий совсем упавшим голосом, – теперь меня и микробы лапами загребут…
Ксерксы спустились в новый зал по внутренней стене, а Дмитрий, чтобы хоть в чем-то опередить их, спрыгнул. Муравьи, как ни странно, прыгать не умели. Даже не решались просто падать с мегадеревьев, а всякий раз проделывали изнурительный путь вниз, даже если верхушка муравейника была прямо под той веткой мегадерева. Правда, вроде бы есть такие муравьи, которые бесстрашно спрыгивают с веток, – формика зовутся, но таких Дмитрий не встречал, а собственным умением падать с деревьев гордился так же, как мирмеколог – способностью мыслить.
Дмитрий в прыжке опустился прямо в середине зала. Шагнул и… застыл. Подошвы попали на упавшую сверху каплю сока, теперь уже клея. Пока он с проклятиями отдирался, ксерксы умело обследовали этот новый зал, тоже отыскали такой же замаскированный ход, прогрызли, один за другим юркнули в новую дыру.
– А еще муравьи! – горько кричал им вслед Дмитрий. – Никакой братской взаимовыручки! Наговорили о вас: дружные, самоотверженные… Предатели!
Буся обеспокоенно возился на его плече, сочувственно стрекотал. Кое-как отодравшись от клея, Дмитрий двинулся к зияющей дыре в полу. Подошвы отрывались с громким чмоканьем, словно работал мощный насос, каждый шаг давался с боем, словно Дмитрий шел к трудному светлому будущему строить четвертый сон Веры Павловны. Хорошо, не загустел сок, остался бы, как муха на липучке, куковал бы, пока опозоренного отыскали бы эти штатские!
С проклятиями, беря каждый шаг, как Фауст, с боем, добрался до дыры. Этажом ниже на стыке стены и пола ксерксы с энтузиазмом прогрызали новую дыру. Мокрые брызжущие соком волоконца летели во все стороны.
– Вообще-то понятно, – пробормотал Дмитрий, – я бы тоже увлекся, обо всем забыл… Да и не остановить меня такими пустячками! Потому вы и не беспокоились.
Он приготовился спрыгнуть к ним, сокращая расстояние, но в последний момент все-таки спустился по стене.
