Этот бой был коротким. Ховраха ранили в плечо, разбили щит Гакону, но все подкрепление легло под ударами пяти. Гонта и Ховрах торопливо добавили трупов к стенам, нагромоздили горы, чтобы не дать зайти со спины. В большой палате раздавался зычный голос Рогдая. Воевода выстраивал своих людей, отдавал последние приказы.

Мрак отбросил секиру, поспешно перевалил через подоконник двух убитых. Рядом швырял в соседнее окно трупы Любоцвет. Поймал взгляд Мрака, застенчиво улыбнулся:

– Пригодились такие широкие окна!.. А у нас – узкие, не окна, а бойницы.

Откуда ты, подивился Мрак, теперь уже узнать не успеем. А вслух сказал сожалеюще:

– Тебе не стоило в это ввязываться. Молод… Да и не твоя это битва.

Улыбка Любоцвета была странной и печальной.

– Моя, – возразил он погасшим голосом. – Я ведь бьюсь за Додона, а не против…

– Как это? – насторожился Мрак.

Любоцвет заколебался, щеки окрасились румянцем. Похоже, готовился в чем-то признаться, но от двери послышался воинственный крик. В палату ворвались новые воины. Гонта и Ховрах загородили дорогу, и Любоцвет, не успев ответить, с мечом в руке бросился на помощь.

Зазвенели мечи, и нападавшие отхлынули, оставив пятерых убитых. Снова их погнали вперед, и снова разбились, как волны о гранитную стену. Еще трижды воевода гнал их в бой, но на этот раз даже Ховрах не дал себя ранить, хотя вынужденно прижался к стене, а за ним отодвинулись и другие.

Трупы лежали один на другом, кровь стекала широкими струями и ручьем вытекала из палаты. Измученные, залитые потом и кровью, они прижались спинами к стене, ждали нового приступа. От хриплого дыхания Ховраха и Гонты Мрак не слышал, что кричал из-за спин своих телохранителей Додон.

Наконец на том конце палаты воины расступились. В дверном проеме появился огромный воин, выше остальных на голову. Весь в бронзе, рогатый шлем закрывает и лицо, только для глаз осталась узкая щель. Голова как валун, толстые руки опускались ниже колен. Ноги были короткие, кривые.

– Руд! – проревел он страшно. Поигрывая боевым топором, он двинулся через палату. – Бей!.. Руби!..

– Моя очередь, – сказал Ховрах хрипло. Он с усилием отпихнулся от стены. Ноги его подгибались, а палицу он едва не волочил по земле. – Моя пора…

Гонта прошептал что-то. Мрак поддержал, глаза вождя разбойников закрывались, по лицу пробегала быстрая, как ящерица, судорога. От середины зала донеслись злые голоса воина-поединщика и Ховраха, потом должен страшно зазвенеть металл о металл…

Но почему-то не было ни криков, ни воплей. Когда Мрак повернул голову в сторону схватки, Ховрах и воин стояли друг против друга, напряженно разговаривали. Ховрах загибал пальцы, воин сперва следил, потом ругнулся, сунул меч в ножны, начал загибать пальцы по-своему. Некоторое время спорили, потом заулыбались с облегчением, внезапно обнялись – наконец-то звякнуло металлом, – разошлись в разные стороны.

Гонта смотрел на Ховраха вытаращенными глазами. Прошептал, когда тот вернулся:

– Что ты наплел этому мордовалу?

– Почему мордовалу? – сказал Ховрах с неудовольствием. – Какой-то ты грубый сегодня! Не с той ноги встал? Вполне достойный витязь. Вежественный! Родню чтит… Они все-таки мои племянники со стороны троюродной сестры. Ну, не совсем племянники, но мой дед и его дед в молодости вместе грабили храм на Хмурой горе, жриц тамошних обрюхатили всех до единой, даже телицу при храме… ну, словом, мы почти родственники, сам видишь.

Мрак прохрипел сожалеюще:

– Да, родня – это сила. Жаль, что я нездешний.

– А мне жаль, – сказал Гонта мрачно, – что я здешний. Так и не повидаю твоих лесов.

Мрак едва успел подхватить с пола палицу. Та норовила выскользнуть из мокрой ладони, как большая тяжелая рыба. Воздух был пропитан тяжелым запахом свежепролитой крови, и люди шли тяжело, словно двигались в воде. Гонта сказал тоскливо:

– Боги, все еще не конец! Какие же они…

– Медленные? – подсказал Ховрах.

– Как черепахи.

– А какие это черепахи? – полюбопытствовал Ховрах.

Он задержал дыхание, выставил щит, приняв удар сразу трех тел, с усилием оттолкнулся от стены, на этот раз отпихнув настолько, что тремя ударами расшиб им головы. Рядом сопели Мрак и Гонта, рубились молча, зло, сосредоточенно.

Любоцвет дрался красиво, меч его блистал как молния, а сам он двигался быстро и ловко. На нем пока не было ни одной царапины, только погнулись пластины доспехов на плечах.

– Не могу, – проговорил вдруг Ховрах хриплым голосом. – Уже скоро обед…

Он выловил в луже крови щит, поднялся. Топор сжимал посередке, не было сил держать за конец топорища. Мрак непонимающе смотрел, как он зашагал через трупы к выходу. Там его встретили блеском топоров, Ховрах заорал дурным голосом, врубился в стену тел, щитов, копий, пошел крушить, как будто разбивал крепостные врата.

– Что с ним?

– К обеду боится не успеть, – объяснил Гонта саркастически. – Жрун ненасытный.

– К обеду… Какому обеду? – переспросил Мрак. – А, в небесном чертоге?

– Ну да. Там вроде бы только раз в день кормят. В полдень.

Он бросил короткий взгляд в окошко. Оттуда веяло прохладой, но солнце еще стояло высоко.

– И самому, что ли… – сказал он задумчиво.

С усилием подняв оба меча, он заспешил к Ховраху. От усталости даже не переступал тела павших, обходил. Мрак вытер пот с лица. Воздух был жаркий, липкий, напоенный запахом теплой крови, лопнувших внутренностей, нечистот.

Впереди был непрекращающийся звон, лязг, грохот, от криков звенело в ушах. На Ховраха и Гонту наконец навалились скопом. Те подались, но Ховрах внезапно взревел страшно, врубился в самую середку, пошел сеять смерть, как рассвирепевший буйвол. Гонта попытался прийти на помощь, но его теснили, острия копий били сильно и часто. Доспехи звякали, но узкие острия находили щели, больно вонзались в тело. Дальше не пускал доспех, но кровь из многих мелких ран текла обильно, он чувствовал в голове слабый звон и обманчивую легкость.

Ховрах ревел и рубил во все стороны. Он оказался у самого входа, его окружили в пять рядов, били копьями, топорами, палицами, но Ховрах все орал, ругался, его топор все еще сеял смерть, он весь был покрыт кровью, уже и своей, но сил будто прибавилось, и воины падали к его ногам как снопы. Он опирался о них ногой для лучшего удара, бил быстро и почти без промаха.

– Ховрах, – прошептал Любоцвет потрясенно, – я не думал, что он такой герой!

– К обеду спешит, – ответил Мрак непонятно.

– К обеду? Какой сейчас может быть обед?

– Ховраху не ляпни, – предупредил Мрак. – Обидишь… до конца жизни.

Двое подкрались со спины, с размаху ударили копьями. Ховрах взревел, начал поворачиваться. Топор уже прочертил дугу, копья переломились с треском. Ховрах на излете достал одного краем в лицо и, продолжая страшно реветь, как раненый медведь, ухватил другой рукой за обломок второго, дернул. Воин, не успев выпустить копье, налетел на Ховраха. Тот ударил головой в переносицу, и несчастный рухнул на спину, раскинув руки и с залитым кровью лицом.

Еще трое упали, обливаясь кровью, а другие попятились в страхе. Кто-то вскрикнул отчаянно:

– Да что же он?.. Заговоренный, что ль?

Из Ховраха хлестала кровь, как вино из пробитого стрелами бурдюка. Но и бледнея, он ревел мощно, вращал топором и сверкал глазами. Со спины подкрался Кажан, невесть почему решивший принять участие в драке. Молча отвел назад обе руки с зажатым копьем, ударил с такой силой, что все услышали треск плоти и ломаемых костей. Копье погрузилось почти до половины. Ховрах зарычал, поперхнулся хлынувшей изо рта кровью.

Кажан выпустил копье, попятился, не отрывая устрашенного взора. Ховрах ухватился за древко, рванул, и все замерли, когда из широкой раны показалось залитое кровью зазубренное острие, а за ним сизые и коричневые внутренности. Кажан вскрикнул и суетливо юркнул за спины устрашенных воинов.

– Я… тебя… найду, – прохрипел Ховрах.