Она сказала как можно более проникновенным голосом:

– А ты считаешь только себя пригодным стать тцарем?

Это ударило его в лоб как обухом. Даже пошатнулся, в глазах появилось понимание того, на что намекнула Светлана. Взревел страшно:

– Анас!.. Ко мне!

Появился крупный воин, он заменял отрока, заглянул вождю в глаза.

– Приказывай, повелитель.

Светлана отметила, что к Горному Волку уже обращаются как к тцарю, но смолчала. Тот в состоянии раздавить ее двумя пальцами, а помешать некому.

– Проверь… сейчас же проверь всех людей Руда и Медеи. Все ли у них целы, кто ранен, кто исчез. Наши люди не могли погибнуть, не перебив вдвое больше!

Анас не успел поклониться, как ниже по лестнице прогремел медвежий рев Руда:

– Кто посмеет проверять моих воинов, тот не увидит заката!

Он с руганью вытащил огромный топор, а его воины, похожие на медведей и кабанов разом, выставили перед собой копья, а топоры перехватили удобнее для боя в тесном помещении.

Горный Волк нехорошо улыбнулся:

– Ты – труп!

Он потащил из-за спины длинный меч. Его люди тоже стояли за ним расширяющимся клином. В их руках недобро блестели мечи и копья.

Руд сделал шаг навстречу, и тут вперед метнулся высокий волхв Руда. Он раскинул руки, закричал таким мощным голосом, что затрепетало пламя дальних светильников:

– Остановитесь!.. Пусть Горный Волк проверит всех наших воинов. Он поневоле скажет, что был не прав. А Руд, если чувствует себя оскорбленным, вправе потребовать мзду за обиду. Так?

Горный Волк смотрел подозрительно:

– Какую мзду?

Руд, не опуская топора, прорычал:

– Если мои воины все на месте…

– И не ранены, – прервал Горный Волк. – И оружие не в свежих зазубринах…

– Согласен, – прервал, в свою очередь, Руд. – Смотри. Но когда убедишься, что не мы убивали, то отдашь мне свой меч!

Горный Волк невольно опустил взгляд на великолепный меч в своих руках. Длинный и с узким лезвием из черного булата, он рассыпал лиловые искры, при свете луны на металле выступали колдовские знаки, а под солнцем исчезали, рукоять из сплава меди, серебра и олова, в ней победно горят кроваво-красные камни.

– Согласен, – выдавил он с неохотой. – Царский трон стоит даже такого меча.

Руд кивнул своим людям:

– Отведите в наши покои. Пусть увидит всех.

Все это время Светлана стояла в сторонке, лицо было грустное: она-де, хозяйка, плохо принимает гостей, раз те чем-то недовольны, но в душе кувыркалась через голову, ходила на ушах, визжала и подпрыгивала почище Кузи. Горный Волк посмотрел безумными глазами. Белки налились кровью, как у разъяренного быка. Ей показалось, что он хочет что-то сказать, но лишь скрипнул зубами и ушел вслед за Рудом, махнув рукой.

Светлана, изо всех сил сохраняя лицо скорбным, пошла в сопровождении служанок вниз, к Золотой палате. Служанки засуетились, ибо поверхом ниже слышались раскаты громового голоса Руцкаря Боевого Сокола.

Он в самом деле был красив, широк в плечах, громогласен, налит здоровой силой. Когда Светлана спустилась по лестнице, Руцкарь, выпучив глаза, орал на Ховраха, а тот стоял с потерянным видом, смотрел в пол и что-то невидимое растирал подошвой.

– Что стряслось? – спросила, поморщившись, и хотела идти дальше, но взгляд зацепился за потемневший край рубахи Ховраха. Там была засохшая кровь.

– Он опять опоздал! – ответил Руцкарь яростно. – А Сипану пришлось стоять на страже всю ночь и за него. И вообще вид у него, будто из болота вылез! Не брит, не стрижен и на ушах висит!.. Сапоги в дерьме… а сапоги надо чистить еще с вечера, а утром надевать на чистую голову! Отвечай, когда к тебе разговаривают!.. Молчать, если говорит воевода!.. Вывести бы тебя в чисто поле, поставить лицом к стене да зарубить к бесовой матери! Твое разгильдяйство уже привело к гибели человеческих жертв!.. Правда, это люди Горного Волка, но если бы наши? Молчать, когда тебя спрашивают!

Светлана спросила участливо, глаза все еще не отрывались от кровавого пятна на рубахе Ховраха:

– Ты ранен?

Ховрах помотал головой. Видя, что все равно ждут ответа, отвернул голову в сторону, чтобы не свалить нежную тцаревну запахом.

– Не.

– А был ранен?

– Не, – ответил Ховрах еще энергичнее.

Воевода рявкнул:

– Этот? Единственная рана у него была, когда он сломал палец, ковыряясь в носу!.. Но крику было на все поле.

– Ну ладно, – ответила Светлана задумчиво. Она еще скользнула взглядом по темным пятнам. Вчера их вроде бы не было. Впрочем, этот ленивый страж мог перепачкаться кровью, когда на кухне воровал мясо.

Светлана то ликовала, то тряслась как заяц. До обеда слышался раздраженный крик Волка, однако и мощный рев Руда сотрясал стены, как порывы урагана. За Рудом всюду следовали два-три быкообразных воина. Их маленькие глазки предупреждали Горного Волка, что им наплевать на честный бой. Они всадят копья в бока, ударят в спину, если их вождь будет в опасности.

Все люди Руда, к злости Горного Волка, оказались целы и невредимы. Он придирчиво проверил их оружие, вплоть до поясных ножей, но уже видел, что искать ночного противника надо в другом месте. Пришлось отдать меч, но злобу затаил. Когда сядет на трон, не только вернет меч, но и отдаст своих жен, дочерей, а также земли и всех людей, сам же станет мишенью для неопытных стрелков.

Не легче пришлось Медее: ее тоже обвинили, что это ее девки, не в силах победить в честном бою, режут настоящих мужчин по ночам. Даже Руд намекнул, что на такое ночное действо больше способны звери, а всякому известно, что женщина и есть зверь, только говорящий. Медея вспылила: не все те мужчины, кто носит портки. Ее поляницы выстоят против неуклюжего мужичья, возомнившего себя воинами. Кто сомневается – пусть проверит. Голик и Кажан как-то сумели остановить пролитие крови, но от их посредничества Светлана лишь ощутила смутную досаду.

Все же пир на другой день не шел, а ссоры вспыхивали с утра и до позднего вечера. По всем коридорам и поверхам стояли вооруженные стражи Волка и Руда. Поблизости обычно находились поляницы. Все подозрительно присматривались друг к другу, ловили каждое оброненное слово.

Рогдай, измученный и с темными мешками под глазами, поздно вечером пришел к Светлане. Поклонился с порога, молча напоминая, что считает ее тцаревной, а уж своей племянницей потом, дождался ее кивка, лишь потом подошел, сел рядом, обнял за плечи:

– Крепись, малышка.

Светлана прижалась к нему, такому большому и крепкому, несмотря на возраст. По телу пробежала дрожь. Хотелось зарыться в его роскошную седую бороду, сверкающую, как горные снега, чистую и огромную, втянуть лапки и пересидеть бурю. Голос ее был жалобный:

– Дядя, а что на самом деле?

– Если бы я знал.

Она с удивлением посмотрела в его усталое лицо:

– Если это не они передрались, то я уж думала, это ты… или кто-то из твоих людей.

Он ответил с горечью:

– А они есть? Додон удалил от себя как умелых воевод, так и героев. Медея верно сказала, что не всяк мужчина, кто носит портки. Рыба гниет с головы, моя радость.

Бережно гладил ее по голове, и она ощутила в этом жесте полную беспомощность старого воеводы. Раньше всегда учил, как держать спину прямой, взор надменным, слабости не выказывать даже перед служанками, а сейчас молча признается, что сделать ничего нельзя.

– Я сняла ночную стражу, – сказала она, вздохнув. – Пусть спят все.

– Зачем? – вскинул он брови.

– Все равно мы не хозяева в своем дворце.

Он нахмурил брови:

– Гм… но бездельничать тоже ни к чему. Воины должны всегда быть при деле. Ладно, завтра проверю оружие. Всыплю, у кого топор не остер, шелом не блестит, ремни перетерлись… Отдыхай, моя радость. В тебе больше силы, чем в Додоне. Я вижу, как в тебе проступает кровь Громослава, мягкого снаружи, но со слитком небесного железа внутри! Я люблю тебя.