Рогдай покряхтел, осушил чару одним махом, сказал решительно, будто в холодную воду кинулся:

– Светлый тцар… Надо бы объявить народу, что эти земли отныне подарены Медее. Одним ударом двух зайцев… даже трех. Волка не пустишь обратно, буде объявится, народ перестанет служить Волку и не будет бояться помогать Медее… Да помогал, помогал, чего уж теперь таиться! И сама Медея будет обязана твоей милости.

Медея помалкивала, а Гонта внезапно стукнул кулаком по столу:

– Это каких таких зайцев? Кого этот трухлявый пень называет зайцами?

Голик утихомиривающе выставил ладони:

– Не надо ссориться. Так говорится в народе, а наш воевода целиком из народа, это ж за версту видно.

– Нет, пусть скажет, – заупрямился Гонта. – Медея, скажем, еще потянет на зайчика… гм… но чтоб меня сравнивали с косым? Или на что он намекивает?

Мрак поморщился:

– Ладно тебе. Он и меня назвал зайцем.

– Ты скромный, за себя не вступишься. Я за себя тоже не могу, но за друзей… А тут еще прямо сказал, что нас всех трех зарежет одним ударом. Это что?

Он с грохотом отодвинулся на стуле, смотрел горящими как уголья глазами. В них была готовность прыгнуть с мечом наголо хоть на тцаря, хоть на его воевод.

Додон сказал плачущим голосом:

– Да что вы в самом деле! Все так хорошо шло! Я завтра же велю объявить, что земли Волка со всеми городами и весями отныне принадлежат воительнице Медее. Со всеми пашнями, лесами, озерами, а также главной крепостью Волка – Гнездом. И что отныне я в ней вижу опору трона, а не угрозу мирным землепашцам нашей страны.

Гонта сел, все еще сердито всхрапывая и гневно вращая глазами. Рогдай буркнул напоминающе:

– А второй зая… гм… защитник трона – это я про этого храброго витязя – мог бы послужить при дворе.

– Собачки служат, – буркнул Гонта.

– Отчизне можно служить и как собачка, – ответил Рогдай сурово. – Мы усе здесь верные псы страны родной.

– Так то отчизне! А ты кому, старый хрыч, предлагаешь?

– Тоже отчизне… в лице нашего тцаря и его двора.

Гонта хмыкнул, но Мрак видел, как сдвинулись брови разбойника. Гонта раздумывал, как и что выторговать еще, прикидываясь то раздраженным, то недовольным, то обидчивым.

Додон помалкивал. Не личит светлому тцарю вести беседу с разбойником. Дело тцаря – казнить или миловать, но не общаться на равных. А беседа бывает только на равных, или же такая беседа уже именуется иначе.

– Нет, – сказал Гонта. – Я готов послужить отечеству… пусть даже как пес. Но не как дворцовая собачка. Я могу взять на себя охрану кордона со стороны Артании. Ты, тцар, будешь снабжать нас мукой, припасами и монет подкинешь, а мы мелкие отряды артанцев сами сдержим, а буде большое войско соберется, загодя тебя упредим.

Додон лишь качнул головой, а Рогдай воскликнул:

– Согласен! Светлый тцар всемилостиво изъявляет. Да-да, изъявляет.

Взвыли трубы, вдоль стены пошли девки с бубнами. Ряженые козлами и медведями принялись скакать, кувыркаться, орать похабные шутки. Над ними смеялись, швыряли кости. Сквозь их ряды протолкался Голик, разодетый так пышно, что тоже казался одним из ряженых.

Встречаясь взглядом с Мраком, пугливо ронял взор, а Додону низко поклонился:

– Великий тцар! Дозволь слово молвить.

– Говори, – буркнул Додон.

Голик взглянул искоса на страшноватых гостей:

– Дело радостное, потому сам скажешь непременно. А мне, скромному твоему слуге, пока дозволь словцо наедине измолвить.

Додон величаво поднялся:

– Пируйте, гости… гм… дорогие. Я вернусь с добрыми вестями.

Стражи почтительно подняли кресло вместе с тцарем на плечи. Кто-то охнул, тцар еще больше потяжелел за время обеда, и его унесли. Голик семенил следом. Спина была напряжена, будто вот-вот в нее воткнется брошенный сильной рукой нож.

Гонта бросил насмешливый взгляд вслед, покосился на Медею:

– Все они цари… любят ездить на плечах простого люда.

Медея презрительно фыркнула. Ее колесницу возили кони, хорошие кони, не чета простому люду.

Они продолжали насыщаться после долгих дней походов, а Додон, когда кресло занесли и оставили в уединенной комнате, взмахом длани отослал стражей.

– Что стряслось?

Постельничий поклонился снова.

– Наши воеводы отвоевали у проклятых славов могилу Льдана. Это сын Яфета… ну, со стороны его жены… Ладно, неважно, с чьей стороны. Ну, те потом отбили, но мы успели выкопать кости героя.

– Тьфу, – скривился Додон. – Я уж надеялся, ты придумал, как извести этих… героев. А ты про какие-то кости.

– Светлый тцар! – воскликнул Голик. – Это и есть способ. Во-первых, все видят, какие мы молодцы. Чтим предков, даже из-за костей деремся аки псы. Сейчас повозка как раз двигается через перевал. Народ оповещен, уже сходятся к дороге, дабы зреть, детям рассказать.

– Гм…

Додон в сомнении поскреб затылок. Голик убеждающе воскликнул:

– Сие воодушевит простых людей. Они падки на такое. Побряцать ратной славой дедов, то да се, слава отечества…

Додон наконец замедленно кивнул:

– Ладно. Готовь коней. Пусть народ видит, как сам тцар встречает кости героя. И как склоняет колени в прах, чтобы почтить своего прародителя. Это нужно! Это воспитывает почтение к родителям.

– Да, это будет зрелище, – согласился Голик. – Народ сбежится отовсюду. Тцар на коленях с обнаженной головой встречает со слезами на глазах прах героя… об этом будут рассказывать! Но если гонец примчался, загоняя коней, сегодня, то повозка дотащится только через три дня. Можно успеть приготовиться, народу объявить, дух людей поднять…

– Во-во, молодец.

– И еще одно, великий тцар. Дело в том, что на самом деле мы не совсем уж и возвращаем кости героя на родину. Это народу так речено, а мы ж знаем, что тогда еще не было ни Славии, ни Куявии, ни Артании. Была Гиперборея. И Льдан погиб не так уж и далеко от того места, где родился. Если сказать еще точнее… или правдивее, если хошь, то на самом деле мы перевозим кости героя на чужбину.

Додон молчал, смотрел строго. Голик развел руками:

– Мои волхвы прочли старое заклятие. Если кости Льдана перевезти на чужбину, то первый же, кто их там увидит, падет злой смертью.

Додон отшатнулся:

– Вот оно что? Так ты, злодей, жаждешь, чтобы я так и помер в пыли и со склоненной главой? Из-за каких-то костей какого-то… Ах ты ж… что удумал! Признавайся, душегуб!

Голик терпеливо выждал, продолжил тем же тоном, словно надоедливая муха пожужжала и улетела:

– Тцар будет еще более велик и славен в народе, ежели честь первым встретить кости героя доверит… Ну-ну, понятно же? Тоже герою, который спас тебя и все тцарство.

Додон с уважением покачал головой:

– Ну, злодей… До какой подлости додумался! Вот что значит главный постельничий. Дай я тебя, дорогуша, расцелую.

Он обнял, сердечно расцеловал постельничего. Тот украдкой отвернулся, сплюнул, вытер губы рукавом. У Додона от неумеренной жизни рот вечно был слюнявым, а от зубов несло гнилью.

– Так и сделаем? – спросил он.

– В точности, – решил Додон. – А кости Льдана захороним вблизи дворца. Народ будет бить лбами его могиле, а часть поклонов перепадет и нам. Авось из гроба не заметит.

– Зароем поглубже, – предложил Голик зловеще.

Медея и Гонта настороженно смотрели на возвращение Додона. Тот раскраснелся, сиял, глаза хитро бегали. Стражи опустили его кресло на помост, Додон простер длани. Воцарилась почтительная тишина.

– Льдан! – сказал он торжественно. – Кости великого Льдана наконец-то возвращаются на родину. Наши воеводы отвоевали в бою, теперь везут на захоронение в Куяву.

Ответом было недоуменное молчание. Потом пробежал шепоток, кто-то неуверенно выкрикнул здравицу мудрому тцарю. Хриплые голоса поддержали, и вскоре весь зал бушевал в восторге, когда всякий старался перекричать других, дабы тцар заметить изволил.