– Наконец-то, – прошептал он. – Отмучился…

Ноги отказывались повиноваться, но он заставил себя двинуться в пролом, затем потащился, громыхая каменными ступнями по вздыбленному полу. Оказывается, не удалось бы пересидеть в каменном мешке без окон или в жарких странах Песка! Не так, так иначе, но смерть свое возьмет…

На той стороне мрачного зала лежал, разбросав лапы, громадный зверь. Морда была втрое крупнее бычьей, покрыта панцирем, но зверь лежал недвижимо, из пасти как выползла струя черной крови, так и окаменела.

– Кто это вас так, ребята? – сказал Мрак с угрюмым удовлетворением. – Вроде бы не я… Или все-таки я? Что-то с памятью моей сталось…

Он заставил себя тащиться дальше. Холод поднялся уже до середины голени, но колено еще из плоти, суставы хрустели, но сгибались. Он тащился, сцепив зубы, счет его нелепой жизни шел уже не на дни, даже не на часы.

Из-за одной двери послышалось пение. Тягостное, леденящее душу. Он качнулся в ту сторону, покрепче перехватил топор.

Дверь распахнулась с треском. В мрачной палате, освещенной красными факелами, стоял жертвенный камень, а вокруг медленно шли по кругу четверо волхвов в черном. Их фигуры с надвинутыми на лица капюшонами вселяли дрожь. Мрак зябко повел плечами.

И тут увидел на камне человеческое тело, накрытое белым. Руки были вытянуты, лицо вскинуто к потолку. Глаза закрыты. Так же лежала там, во дворце Перуна. И здесь, у темных сил, она все такая же покорная жертва.

– Бей! – хрипло вскрикнул он.

Хотел кинуться на них, но тело отказалось повиноваться. От ног поднимался холод смерти. Уже выше колен тело обратилось в камень, отяжелело, ноги не гнулись. С руганью, едва не плача от отчаяния, он каменно зашагал вперед. Волхвы оглянулись, один небрежно отмахнулся. Из его ладони вылетел сноп искр, метнулся в сторону Мрака.

Воздух сгорал на пути волховской силы, а когда искры ударились в его тело, запахло горелым мясом, но еще больше – паленым камнем. Мрак изогнулся от боли, но все так же каменно шел на волхвов преисподней.

Волхв только успел распахнуть глаза, как что-то тяжелое размозжило ему череп. Второй в недоумении забормотал, удар оборвал его на полуслове. Третий прямо из ладоней метнул слепяще белые лучи, и топор угодил ему прямо в лоб.

Четвертый оказался мудрее: ринулся к выходу. Мрак, не в состоянии гнаться на каменных ногах, что омертвели до развилки, метнул вслед топор. Угодил в затылок рукоятью, но волхв рухнул как подкошенный, руки разбросал, не копыхнулся.

– Что значит добрый удар, – пробормотал Мрак, – никакое подлое колдовство не устоит…

Правда, поправился про себя, если бы не та поддержка, на которую все намекают, то удар мог бы не получиться таким хлестким.

Он обернулся к Светлане. Ее безупречно чистое лицо было спокойным, глаза закрыты. Пухлые губы чуть приоткрылись, словно в последний миг прошептала чье-то имя.

– Спи, – прошептал он мертвеющими губами, – любимая, спи…

Звериная боль разламывала череп. В висках стучало, перед глазами колыхалась красная пелена. Во рту было сухо, потом он ощутил соленое, теплое. Холод поднялся до живота, и он ощутил, как онемели внутренности, превратившись в камень.

Шатаясь, он раскачал тело – только бы не упасть! – заставил себя приблизиться к столу. Там лежала огромная толстая книга, а рядом стояли песочные часы. Переплет из темной кожи, углы обуглены, выглядывает почерневший краешек доски. Пахло древностью.

Мрак ухватился за край стола, чтобы не упасть. Книга занимала половину стола, на переплете странные буквы, если и не прочел, то угадал. Книга Судеб!

– Мрак, – прохрипел он. – Меня зовут Мрак…

Трясущимися руками – холод поднимается уже к сердцу – раскрыл книгу. Страницы из тончайшего пергамента внезапно пришли в движение. С немыслимой скоростью переворачивались, мягко шелестя, у него только серело в глазах, и вдруг замерли, открыв Книгу почти на середине.

Там было множество знаков, у него рябило в глазах, никогда бы не подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему бы и нет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше…

Одни значки вспыхнули темно-багровыми закорючками, но по мере того как Мрак смотрел на них, медленно гасли, как угли в догорающем костре.

– Вот и моя жизнь, – прошептал он горько.

Боль стала острее, в глазах плыло. Холод поднялся к сердцу, стиснул ледяной лапой. Остро кольнуло, и Мрак ощутил, как сердце перестало биться. Он слышал далекий звон и уже не понимал, в его голове или за стенами. Внезапно пустые песочные часы наполнились песком. Но он был весь внизу, а сверху струилась тончайшая струйка, последние песчинки падали вниз.

Жаба прыгнула на Книгу, почесалась, соскочила на пол. Мрак едва не упал, но в глазах на мгновение очистилось. Слабеющей рукой он вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки.

В этот момент упала последняя песчинка. В нижней посудине замерла горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул головой. Из глаз разом ушла багровая пелена, он глубоко-глубоко вздохнул, и острая боль едва не разорвала грудь.

Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от внезапного ощущения своей дикой силы, своего могучего тела, своих сильных рук… А большое сердце проснулось и судорожными толчками погнало, наверстывая, по жилам горячую жизнь. Во всем теле стало горячо. Внутренности и ноги пекло, будто туда залили расплавленный свинец. Его всего кусали злые мурашки, будто отсидел себя целиком.

Внезапно песочные часы налились зловеще багровым светом. Мрак ощутил жар, отодвинулся. По стеклу пробежала извилистая трещина. Звонко щелкнуло, стекло разлетелось на тысячи мельчайших осколков.

Мрак ошалело видел, как они на полу быстро теряли блеск, таяли, похожие на тонкие льдинки под жаркими лучами весеннего солнца, исчезали.

Пол дрогнул, посередине пробежала трещина, расширилась, стол с Книгой Судеб рухнул в щель. Там загремело, трещина сомкнулась.

– Чтоб другим неповадно? – проговорил он все еще дрожащим голосом, не веря себе. – Я еще не знаю, что натворил… но шороху будет!

Жаба перестала чесаться, повернулась и смотрела вопросительно. Мрак протянул к ней руку, жаба увернулась. Мрак повернулся уходить, жаба с сердитым кваканьем прыгнула ему на спину, взобралась на плечо и застыла серо-зеленым комом.

– Уносим ноги, – сказал Мрак ошеломленно. – Кто ж знал, что дойду! Потому и не спрашивай… можно ли выбраться!

Жаба не спрашивала. Прижалась пузом, вгоняя коготки в кожу душегрейки, и закрыла глаза. Похоже, верила в Мрака.

– А что? – сказал он вслух, оправдываясь. – Ну, подчистил, подправил! Будто я один жулик, а все на свете прямо порхают от святости. Я ж не сирот обкрадываю. Вот куда слез, чтобы жизнь продлить!.. А другой с поля боя бежит для того ж самого, позор и поношение терпит.

В полуверсте от стен Куявы земля задрожала, вспучилась. Края трещины отодвинулись один от другого сажени на три. Взвился дым, взлетели языки пламени. Тяжелый грохот сотрясал воздух, и слышно было, как в глубинах земли застонал кто-то немыслимо огромный, страшный.

Из провала выметнулись огненные кони, за ними по воздуху выскользнула колесница. Конские гривы были из пламени, глаза горели, как кровавые звезды. С грохотом ударили копытами по краю, отвалилась целая скала, рухнула в бездну, но тут же края пролома пошли друг другу навстречу, схлопнулись, наверх выбрызнулись мелкие и крупные камни, пугая птиц.

На городские стены высыпал народ, смотрел, пугался, кричал в страхе и великом удивлении. Из распахнутых ворот выбежали люди, со всех ног неслись навстречу.

Мрак придержал лошадей. За колесницей неторопливо бежал угольно-черный конь, огромный, тяжелый, похожий на отливку из черной бронзы, которая крепче любого булата. В нем, как в порождении ночи, чувствовалась пугающая мощь существа другого мира.

Хрюндя скакнула с мешка Мраку на голую спину. Лапы соскользнули, но все же едва не спихнула мощным толчком на землю. Он ругнулся, шлепнул ее по толстой заднице: