– Бедная мать, – прошептал Мрак.

Колени его подломились, он рухнул на каменный пол. Он не чувствовал, как на его тело посыпался снег. Снеговая туча наконец-то не удержала свой груз!

Перед взором проплывали причудливые видения. Волхву, а то и певцу бы их, подумал он вяло. Один бы толковал так и эдак, другой бы просто надумал новую песнь. А он прост, как эти стены: понимает, что это кровь течет по глазам, потому все розовое и смутное.

Когда скрипнула дверь, ему на миг почудилось, что он у Медеи, а Гонта сейчас потащит за обильно уставленный стол. Но когда взор чуть прочистился, проступили каменные стены, залитый кровью подвал. Он ощутил запах горелой плоти. Руки невыносимо ныли. С трудом повернул голову, увидел свои голые ноги, затем истерзанное тело. Он висел, распятый на стене, руки прикованы к толстым кольцам. Ноги не касаются пола.

Когда скрип повторился, он решил, что явился Додон. Но в дверь проскользнула Кузя, бледная и очень серьезная. В руках держала свернутую волчью безрукавку в засохших пятнах крови. Ее платьице было опоясано золотым пояском, на котором висел игрушечный кинжал с изукрашенной рукоятью. Ее детские глаза с ужасом смотрели на толстые цепи.

– Об этом я и не подумала!

– О чем? – прохрипел Мрак.

– Цепи, – объяснила она жалобно. – Я украла ключ от двери. Но я не смогу снять цепи!

– Ключ? – переспросил Мрак. Сознание чуть очистилось. – Оставь его здесь. А сама быстро беги обратно.

– Мрак…

– Что тебе, малышка?

– Я люблю тебя, Мрак.

– Хоть кто-то любит, – прошептал он измученно. – Беги… А то сейчас придут.

Она послушно положила ключ на пол, сняла и оставила рядом с ним крохотный кинжальчик. Рукоять была усыпана мелкими рубинами. Ее глаза умоляюще смотрели на Мрака. Тот непреклонно показал ей глазами на дверь.

– Я принесу тебе Хрюндю, – предложила Кузя.

– Не надо!

– А я все равно принесу. Я люблю тебя, Мрак!

Она взбежала по ступенькам обратно, но у самой двери обернулась и сердито топнула маленькой ножкой:

– Я не кто-то!!!

Мрак слышал ее удаляющиеся легкие шаги, а тело уже напряглось, внутри нарастало горячее, хлестнула боль. Если бы ударился оземь, тут же поднялся бы волком, а так пришлось дергаться несколько дорогих мгновений, пока истончившиеся руки… уже лапы выскользнули из оков.

Он упал на залитый его кровью пол, попытался сразу вскочить и встряхнуться. Упал снова, в голове был звон, а перед глазами замелькал черный снег. Крупные хлопья падали, разрастались, становились крупнее и падали чаще.

Недоставало околеть вот так, мелькнула мысль. А бахвалился: на бегу, в полете, на скаку… Стиснул челюсти, пошире расставил лапы. Постоял, борясь с головокружением и слабостью. Дверь то исчезала в красном тумане, то угрожающе приближалась. Он заставил лапы переступать одна за другой, взбираться по таким высоким ступенькам.

Он услышал далекий крик. Звякнул металл, крик оборвался. Вдалеке простучал топот ног. Что-то в нем было тревожное, воровское, и Мрак поспешно выдвинулся в щель, огляделся.

Коридор пуст, страж явно стоит у входной двери. Когда людей мало, лучше держать их в узловых местах. А развилка подземных ходов еще за сотню шагов за поворотом. Только бы не свалиться, а там он помнит тот камень, от которого веет холодом…

Задевая одеждой в зубах стену, он добрел до нужного места. Стиснул зубы, ибо волчьими лапами камень не сдвинуть, подпрыгнул с усилием и грянулся всем телом о каменный пол. Перед глазами поплыли красные пятна. В голове раздался звон. Он кое-как подцепил камень негнущимися пальцами, выдвинул. Из тайного хода пахнуло холодом. Он сунулся в щель, но плечи не позволили пролезть.

Застонал, снова обратился в волка. Красные пятна слились, а звон стал оглушающим, будто его накрыли огромным колоколом и били со всех сторон тяжелыми молотами. На ощупь отыскал дыру, и тут звон оборвался. Он ощутил, что падает в бездну.

Лапы дергались от холода. Перед глазами были скрюченные пальцы, что упирались в серую глыбу стены. Он чувствовал себя так, словно по нему проскакала тяжелая конница Боевых Топоров. По стене перестали порхать красные мухи, и он понял, что уже в бессознательности задвинул камень.

Во рту ныли зубы. Он с изумлением понял, что все это время не выпускал из пасти, будь то волчьей или человечьей, крохотный кинжальчик Кузи! Не настоящий, потому лезвие из старого таинственно мерцающего серебра, а рукоять вовсе из золота, самого мягкого и никчемного металла…

Снизу тянуло холодом, слабо журчало. Ручеек трудился во тьме на глубине одной-двух саженей, не будь плит, выбрался бы наружу прямо во дворце. Самому бы выбраться, подумал тоскливо, а он о ручейке! Хотя странный зверь человек: знает же, что ему не осталось жизни, так нет же, ползет, обламывая ногти, карабкается, будто не все одно, где помереть.

Кое-как оделся, постоял у одной потайной двери, у другой. По спине побежал холодок. Везде пахнет кровью, смертью. А ведь в этой части детинца, как он помнит, они пятеро не дрались!

В покоях тцаря Додона лежали трое убитых. Мрак скользнул в комнату, перевернул их на спину. Двое телохранителей, один из воевод… Где Додон? Что происходит?

Он услышал быстрый, частый перестук детских башмачков. Через щель в приоткрытой двери мелькнуло платьице Кузи. Она бежала по коридору, обеими руками прижимала к груди растолстевшую сонную Хрюндю.

– Я здесь, – сказал тихонько Мрак.

Кузя в испуге повернула голову, на бегу сменила направление, с разбегу кинулась ему в объятия:

– Я принесла Хрюндечку!

Жаба радостно скакнула на Мрака, едва не опрокинув Кузю толчком мощных задних лап. Мрак пошатнулся – Хрюндя набирает вес, обрастает мышцами, – сказал раздраженно:

– Зачем принесла?.. Ладно, беги к себе! Быстро. Тебе не поздоровится, если увидят со мной.

Он грубо оттолкнул ее, закрыл дверь. Из коридора послышался горестный вскрик, потом детские шаги удалились. Мрак с неудовольствием подвигал плечами. Хрюндя уселась так по-хозяйски, как будто он всего лишь передвижной насест. Не понимает, что его сейчас и муха свалит, даже не самая крупная.

Не успел осмотреться, как услышал за дверью тяжелые шаги. Дернулся было к норе, но стоит ли прятаться тому, кому уже нельзя посмотреть в окно, чтобы не увидеть снегопад?

Дверь распахнулась как от пинка ногой. Там стоял новый постельничий. Его называли, как Мрак слышал, Угодником. Он улыбался торжествующе, но, когда увидел Мрака, улыбка сперва исчезла, сменившись гримасой удивления, затем снова вернулась – победная, злая.

– Ты, – сказал он пораженно, – опять цел…

Мрак ощутил боль и ссадины по всему телу.

– Цел?.. Ну-ну. Где Додон?

Угодник рассматривал его с удовольствием, как смотрел бы волк на ягненка.

– Этот дурак? Там, где он заслуживает.

– Ты… убил его? – спросил Мрак неверяще. – Убил тцаря?

Угодник оскалил зубы в недоброй усмешке:

– Плохо жить без тцаря в голове. Но без тцаря в стране… Но я не убил, конечно. Разве я похож на дурака или Додона, что одно и то же? Если бы можно было убить сто раз… или хотя бы девяносто, то я бы, пожалуй, не утерпел бы. А так, убью, и он не будет знать, что я владею его дворцом, людьми, топчу его ковер, сплю на его ложе, плюю в его соловья и дергаю из него перья.

– Ага, – сказал Мрак понимающе.

– Вот тебе и «ага». Он на цепи в темном подвале. Я уже дважды заходил помочиться на него. С высокой ступеньки, конечно. Рассказываю, кого из его любимцев отстегал кнутом, а кого пожаловал плетью. Тюремщики знают, что, если пленник околеет, я их всех посажу на кол. Я не собираюсь лишаться удовольствия… так скоро.

– А где… Светлана? – спросил Мрак.

Он задержал дыхание. Угодник растянул губы в усмешке:

– А как ты думаешь? Я мог бы взять ее в жены или наложницы… Но она больно строптива. Понятно, я отдал ее в жертву. Красивые женщины – всегда жертвы.