Ховрах и Гонта спали у костра. В сторонке расположились люди Кречета. Когда пламя вспыхивало ярче, Мрак видел красные силуэты коней, фигуры спящих воинов. Сам Кречет по обыкновению нес дозор первым.

Внезапно донесся тихий голос, едва различимый среди шелеста трав:

– Мрак…

Мрак насторожился, огляделся. Голос снова повторил, теперь в нем прозвучала надежда:

– Мрак… Ты можешь услышать меня?

Мрак снова огляделся, никого не заметил. Пальцы сжались сами на рукояти ножа. Спросил сдавленно:

– Кто говорит со мною?

– Мрак…

– Да, меня зовут Мрак. Кто ты?

Голос произнес с радостной ноткой:

– Как хорошо… и как печально, что ты слышишь меня.

– Почему?

– Хорошо, потому что ты первый, кто меня услышал, а плохо… потому что меня может услышать лишь тот, кто одной ногой уже в могиле. И кому ее не избежать.

Мрак ощутил, как повеяло холодом, но буркнул тем же грубым тоном:

– Все там будем. Кто раньше, кто позже, но будем все. Что ты хочешь?

– Дозволь… идти с вами.

Мрак спросил настороженно:

– Но кто ты?

– Я… был величайшим колдуном Куявии, Артании и даже Славии. Так я полагал. Однажды я, отправляясь в дальнее странствие, велел слуге присматривать за домом и моим телом. Если я вдруг не вернусь, то он должен через неделю сжечь мое тело, а в капище принести дары Роду. Я отправился в путь, побывал в дальних странах и высших сферах, а тело мое недвижимо покоилось в доме. Но на шестой день слуге сообщили, что его родители при смерти. Могут умереть, его не повидав. И тогда он сжег мое тело и успел к своим родителям до кончины.

– Хорошего сына воспитали, – заметил Мрак.

– Да, но я, когда вернулся, не нашел своего тела!

– Гм… Вселись в другое, – посоветовал Мрак. – Отыщи какого-нибудь дурня. Их видно издали, у них слюни текут. Или преступника. Ты, надеюсь, не вор, не душегуб?

Голос сказал печально:

– Так поступать нехорошо. Каждый имеет право на жизнь.

– Ну-ну. Это еще как сказать… А с нами пошто восхотел?

Голос ответил серьезно, и на Мрака снова пахнуло холодом могилы:

– Вы все умрете. Скоро. И тогда я смогу вселиться в любое из ваших тел.

Мрак зябко поежился. Внутри стало тяжело и холодно, словно внутренности превратились в глыбу льда. Дрогнувшим голосом предложил:

– Может… тебе лучше вселиться в того, кого мы успеем зарубить? Я для тебя зарублю парня покрепче и покрасивше.

Голос произнес тихо:

– Нет. Так я не могу.

– А я не хочу, – возразил Мрак, – чтобы в моем теле кто-то жил, копался, двигал моими руками.

– Мрак, – сказал голос, – ты не понимаешь… Никто из вас не уйдет живым. И я, даже если войду в твое тело, тоже паду убитым.

Мрак спросил озадаченно:

– Тогда на кой тебе это все? Летай себе, глазами лупай. Это ж тебе счастье выпало! Никто морду не набьет, в грязи не вываляет, за ночлег не платишь. Если ты сейчас – душа, а волхвы говорят, что душа бессмертна…

– Да, но ничто не остается неизменным. Сейчас моя душа еще чиста… почти. И я еще могу войти в тцарство блаженства. Но ежели я буду видеть зло, а я его вижу, и не вмешиваться, то тем самым я становлюсь его соучастником. Понимаешь?

Мрак покачал головой:

– Что-то мудрено. Для меня. Я человек простой и даже очень простой. Но ежели тебе надобно для спасения души… раз тело уже пропутешествовал… идти с нами, то давай, чего там. Кормить тебя не надо, на коне места не требуешь. Порхай себе следом, аки… ну, тебе виднее.

И он снова углубился в свои думы, нимало не дивясь странностям, что встречаются на его последнем пути.

Мрак, углубленный в свои думы, едва ли замечал коня под собой. Гонта и Ховрах затеяли сложный спор, правда ли, что в Хольше у кого чуб больше, тот и пан. Лишь Кречет счастливо бдил, берег, охранял, и он первый насторожился, когда слева за пару верст появилось желтое облачко пыли.

Некоторое время наблюдал, затем подъехал к троим гостям тцаря Додона:

– Кто-то прет в том же направлении.

– Ну и что? – удивился Ховрах.

– А то, – сказал Кречет многозначительно, – что дороги впереди сходятся.

Пыльное облачко придвигалось, разрасталось. Наконец зоркие глаза Мрака различили скачущего всадника. Тот был в доспехе, даже шлем не снял, несмотря на жару. Так и блестит с головы до ног в ратном металле, аж глаза слепит на солнце.

Конь несся споро, словно не чувствовал седока. Но что насторожило и обеспокоило Мрака, так это тяжелая булава в руке всадника. Он на полном скаку бросал ее высоко в небо, мчался дальше, а потом выбрасывал руку в сторону, подхватывал на лету и снова почти без размаху зашвыривал грозное оружие высоко в небеса.

Гонта тоже рассмотрел, пробормотал:

– Ловок… Ловок, ничего не скажешь!

Кречет, поправив меч, добавил:

– И очень силен.

Мрак и сам видел, что такую булаву даже поднять непросто, а всадник зашвыривает в небеса с легкостью. Но что-то настораживало.

– Не понимаю, – сказал он наконец. – Как бы сила ни играла, но вот чтоб так, без цели и смысла, швырять в небо, будто гусей бьет… Хотя никаких гусей там нет. Даже уток не видать… Да и доспехи по такой жаре!

Всадник их заметил, булаву убрал, а коня послал наперерез. Мрак уже видел впереди развилку, где дороги сходились. Дальше тянулась одна широкая. Как он помнил, до самого стольного града.

Кречет придержал своих людей. Их было сорок, но незнакомец выглядел полным грозной силы, а Кречет был не из тех воевод, кто зазря потеряет хоть одного человека.

Всадник издали вскинул правую руку в приветствии:

– Здоровья и счастья добрым людям!

Голос был звонкий и чистый, почти девичий. Мрак пустил коня навстречу, ему все стало ясно, а за ним поехали остальные.

Всадник остановил коня шагах в пяти, без нужды поднял его на дыбки. Был он молод, румян, на подбородке пробивался детский пушок. Длинные золотые кудри падали на плечи, глаза были голубые, а ресницы выросли длинными и загнутыми, как у девицы. Он и был похож на красну девицу, только Мрак еще не встречал девицу с себя ростом, да и руки юного молодца были толстые, как у Гонты.

– Куда путь держишь? – спросил Мрак.

– В Куяву, – ответил юноша радостно. – Меня мама послала.

– Не рано ли? – спросил Мрак. – На таком большом коне…

– Мне уже четырнадцать лет, – ответил юноша гордо. Поправился: – Весной будет…

Теперь уже всем было ясно, и почему бахвалился сам перед собой, швыряя в небо настоящую булаву, и почему не вылезает, несмотря на жару, из настоящих боевых доспехов, кои носят только взрослые.

А он быстро их оглядел, спросил с детским любопытством:

– А вы кто будете?

Гонта кивнул на Мрака:

– Это вон тот, кто тцаря спас из полона. А мы – его спутники. Приглашены на пир к тцарю.

У мальчишки загорелись глаза восторгом. На Мрака взглянул с любовью и обожанием:

– Я слышал! Мы все слышали! Можно, я поеду до Куявы с вами? Еще два дня пути… Я буду вам коней сторожить, костер разводить.

Мрак засмеялся, мальчишка нравился:

– Да ты вроде больно благородных кровей! Вон у тебя доспех какой. Стадо коров и табун коней отдать – и то не возьмут. Одна попона на твоем коне – целое богатство!

Витязь-ребенок сказал просительно:

– Да, моя мама… Но я приучен к любой работе! Не гнушаюсь. Настоящий воин должен делать все. А для Мрака и его друзей и вовсе не зазорно, а любо и радостно. Я и Хрюндю покормлю, только скажите, что она ест.

– Ого, даже знаешь, как ее зовут? – удивился Мрак. – Как тебя кличут, богатырь?

– Любоцвет, – ответил мальчишка нехотя. Он покраснел, краска смущения залила щеки, лоб, опустилась на шею. – Мама так захотела… Разве это имя для воина?

Под серебристым светом луны вдали проступала Лысая Гора. То был холм, высокий, но округлый, с блестящей под луной и звездами вершиной, за тысячи лет сглаженной ветрами и ливнями. Издали он походил на выпуклый щит, где вместо блях и бронзовых заклепок блестели глыбы, отбеленные временем. То врозь, то кучами, они были развалинами древних храмов, ибо храм новому богу непременно строили на самых высоких горах или хотя бы холмах, всякий раз разрушая старые капища.