– Что… он в самом деле?

– Светлана, – произнесла Медея раздельно, – Светлана – самая красивая и самая чистая на белом свете… Светлана – самая… Давай, Гонта, у тебя лучше язык подвешен. Он выныривает, когда слышит имя тцаревны!

– Понял, – произнес Гонта пораженно. – Почему раньше не догадались? Медея, ты хоть и красивая, но и не самая последняя дура… Я хотел сказать, что наверняка есть еще дурнее. Мрак, Светлана в самом деле… ну, ты же знаешь, что Светлана всегда…

Медея не спускала с него тяжелого, как гора, взора, и язык бывшего вожака разбойников почему-то двигался, будто к нему подвесили тяжелые гири. Мрак ощутил, что должен заговорить, иначе Гонте придется совсем плохо:

– Светлана заслужила все самое лучшее… или хотя бы то, что хочет. Какие новости из детинца?

Он видел, как они переглянулись. Медея поджала губы, а Гонта пробормотал, отводя глаза:

– Новости? Да какие новости… Светлана выглядит хорошо. Так говорят!

Последние слова он добавил чересчур поспешно, а от Медеи даже отодвинулся, будто увидел в ее руке нож. А Медея поморщилась, однако сама сказала с усилием:

– Светлана и должна выглядеть хорошо… Там столько волхвов-лекарей следят за каждым ее шагом, а повара – за каждым блюдом! Но Светлана сама по себе… Светлана… Светлана…

И повела речь, умело вкрапляя Ее божественное имя. Мрак все не мог уйти из этого мира, слышал, оставался, а Гонта, со своей стороны, вставлял по словечку, хотя ему почему-то трудно было говорить о Светлане, и теперь уже этот мир налился красками, запахами, шумом и голосами, а тот, настоящий, колебался словно в тумане – призрачный и сказочный.

Он не понимал, почему так отяжелел, пока знакомый голос не прогудел рядом восторженно:

– Наконец-то ты поел по-мужски! Как в старое доброе время.

Рядом сидел уже Ховрах, красный от усилий, доедал кабанью ляжку. Рядом с его миской сидела Хрюндя, чем-то похожая на Ховраха, покрупневшая, толстая, с буграми вдоль спинного хребта. Ее морда начала слегка вытягиваться, глаза неотрывно и с обожанием следили за Мраком. Мрак с отвращением поглядел на груду костей посреди стола:

– Это все я?

– И еще под столом, – подтвердил Ховрах радостно. – Видишь, собаки к нам пробиться не могут, все еще растаскивают. Надо было им сразу меня к тебе посадить!

Мрак оглядел старого гуляку, растолстевшего еще больше, потного и пыхтящего:

– А ты как здесь оказался?

– Надзираю, – ответил Ховрах гордо. – Тцар Додон изволил меня отпустить с царской службы. Теперь служу боярыне Медее. Заодно и приглядываю за нею и ее дев… гм… вооруженными силами. В антиресах государства!

Мрак выбрался из-за стола. Хрюндя мощно прыгнула с середины стола, обрушилась ему на плечо. Мрак шатнулся от толчка, и с двух сторон подскочили отроки, привычно подхватили под руки. Гонта отстранил, сам обнял Мрака за плечо, повел к выходу.

– Как здорово, – сказал он мечтательно, – найти свою нору или гнездо. Жить себе, спокойно стареть… Это так здорово! Детишки пойдут, а главное – внуки. Будут суетиться вокруг, копошиться, на колени лезть, скажи им то одно, то другое. Скорее бы стать стариком… Все уважают, лучшее место уступают, первую чару вина подают, совета ищут!.. Бороду седую отпущу подлиннее…

Мрак оглядел его с головы до ног. Гонта слегка раздобрел, глаза лучились довольством. С лица ушло голодное и озлобленное выражение. Рубашка чистая, портки из тонко выделанной кожи, сапоги с узором.

– Как твои руки? – спросил он. – Не тоскуют по луку со стрелами?

Гонта вытянул огромные длани, с удовольствием сжал кулаки. Под гладкой кожей прокатились тугие мышцы. Сухожилия с готовностью напряглись.

– Нет, – ответил он, в голосе чувствовался смех. – Я им нашел и другое применение.

Мрак оглянулся на Медею. Та услышала или догадалась, опустила взор, на нежных щеках вспыхнул румянец. Она пополнела еще, и, чтобы ее обхватить, от смельчака в самом деле требовались очень длинные руки.

Прошло еще три дня. Однажды заскрипели ворота, во двор въехал всадник на рослом тонконогом коне. С середины двора закричал громко:

– Великий тцар Додон изволит звать боярыню Медею, воеводу Гонту и воителя Мрака на великий пир!

Мрак встрепенулся, а Гонта, что не отходил от него, поморщился:

– Дурак дураком, а на сей раз придумано хитрее. Мол, когда передали приглашение по-людски, то нам отказаться проще. А так, когда сразу всей челяди стало известно, то отказом вроде бы обидим доброго тцаря. Да только зазря усе! Все одно не поедем. Срубленные головы взад не прилепишь.

Медея сказала язвительно:

– Зачем тебе голова? Не на чем уши носить? А больше ни к чему.

– Ты готова ехать? – отпарировал Гонта еще язвительнее.

– Нет, но только чтобы не радовать Додона и Кажана, – отрезала Медея. – А гонца отправим обратно со словами, что…

– …здесь дурных нет, все переженились, – вставил Гонта.

Медея метнула яростный взгляд, продолжила ледяным голосом:

– Со словами, что людям, у которых головы на плечах, нечего делать в стране безголовых.

– А безголовые потому, – подхватил Гонта, – что подражают своему тцарю и его боярам.

Гонец смотрел то на одного, то на другого. Молвил наконец в раздумье:

– Тцарю это не понравится.

– А я не монета, – ответил Гонта дерзко и посмотрел на Медею, – чтобы всем нравиться.

Гонец вздохнул:

– Добро, что у нас не казнят за плохие вести, как у вас тут, у диких людей. Правда, и шубой с царского плеча не жалуют. Все передам в точности, не сумлевайтесь. У меня работа такая.

Ховрах поинтересовался, просто выпороть такого наглеца-гонца или еще и крапивы насовать в портки и так посадить на коня.

Мрак поднял на него покрасневшие глаза:

– Я поеду.

Гонта изумился:

– Ты хоть представляешь, что тебя ждет?

– От судьбы не уйдешь, – ответил Мрак сумрачно. – Что на роду написано, того и на коне не объедешь. Это у кошки девять жизней, а у волка только одна. Да и та коротка.

– Тем более! Что говорится насчет зеницы ока?

– От всего не убережешься.

– Но пусть мои враги умрут сегодня, – ухмыльнулся Гонта, – а я завтра!

– Пусть, – согласился Мрак. – Вели готовить коней на завтра.

– Твой конь на пастбище… Туда два дня ходу. Или тебе дать другого?

– Нет, – ответил Мрак досадливо. Конечно же, Гонта будет затягивать отъезд в ожидании, что разум возьмет верх. Но когда это разум брал верх? Тогда богом стал бы Олег, а не Таргитай. – Пошли ребят за конем сейчас же.

– Сделаю, – согласился Гонта. Он посмотрел в окно. – Уже темнеет, а завтра сразу с утра! Одна нога здесь, другая – там. А третья снова здесь.

Задул северный ветер. Все годы именно он в это время нагонял тяжелые снеговые тучи с севера, а те обрушивали наземь столько снега, что наутро не всякий мог отворить дверь.

Походная колдунья Медеи, старая иссохшая ведьма, с сочувствием сказала Мраку:

– Лучше бы ты оставался в своем сладком сне, сердешный.

– А что, бабушка?

– Еще четыре дня тебе посветит солнце, – сказала ведьма.

Мрак посмотрел вверх. Тучи затянули небо с запада на восток, не оставив щелочки. И по тому, как медленно ползли, чугунно тяжеловесные, было ясно, что небо очистится не скоро.

– Гм… Тогда я проживу дольше, чем думал.

Ведьма произнесла сварливо:

– Это так говорится. Солнце все равно светит, дурень. Даже тебе и даже сквозь тучи. Ничего-то ты не знаешь! В Книге Судеб, где записаны даже жизни богов, гор, рек и всей земли нашей, есть и твое имя, как имя всяк живущей твари… Никто изменить или подправить свою судьбу не властен, но посвященные в тайны – это я о себе – могут проникнуть внутренним взором сквозь толщу земли и узреть эти дивные огненные строки!

Мрак сказал угрюмо:

– Бабка, я все знаю. Всяк, кому через неделю лечь под дерновое одеяльце, проживет те дни по-своему. Один – в плаче к богам, другой – в загуле, третий поспешит набить морду обидчикам, четвертый… А я – пятый.