Ховрах потирал руки. Глаза плотоядно блестели. Пир начнется уже сегодня вечером, а будет таким, о каком кощунники сложат песни. Уже видно по той горе дров, которую навезли на задний двор. И еще прут, волы едва жилы не порвали!

Мрак жадно высматривал Светлану. Белое платье мелькнуло вдали только однажды, но и то запах сказал ему, что прошла другая женщина. Даже запах Иваша уловил лишь пару раз. В самом начале, а потом как будто испарился…

Он не успел подняться по лестнице, как услышал радостный визг. По ступенькам сверху пронеслось, часто-часто топоча маленькими ножками, что-то рыжее, визжащее, что сразу бросилось ему на грудь, обхватило маленькими ручонками за шею, принялось звонко нацеловывать, прижиматься всем тельцем, визжать от счастья и снова целовать и прижиматься.

– Кузя, – сказал Мрак укоризненно, – разве так себя ведут царские дочери?

– А как? – засмеялась она.

Он важно надул щеки, принял строгий вид. Но когда попытался опустить ее на пол, она забрыкалась и уцепилась за шею:

– Нет! А то опять исчезнешь!

– Кузя…

– А что?.. Где я тебя искать буду?

– Кузя, – повторил он строго, – женщине не положено искать мужчину.

– Ну да, – возразила она, – а если ты сам меня не ищешь? Так и до старости досижу!

Он передал ее в руки подоспевших нянек. Кузя орала и отбивалась, но ее спеленали и унесли. Он еще долго слышал ее возмущенные, протестующие вопли. В них было столько обиды, что в груди защемило. Он старается никому не причинять боль, а тут, поди ты… Маленькое сердечко, а тоже свои огорчения.

Пир начался поспешный, сумбурный, какой-то торопливо натужный. Во всех очагах палаты жарко полыхал огонь, там жарилось мясо. Воздух, пропитанный запахами вина и обильной еды, потяжелел, потемнел, будто предательство очернило даже его. За окнами сгущались тучи, погромыхивал далекий гром, в темном небе взблескивали молнии. За столами обливались потом, расстегивали рубашки до пояса, а тяжелые пояса сбрасывали вовсе.

Мрак чувствовал, как даже его зычный голос вязнет в густом как смола воздухе. Люди стали похожи на рыб, лица были красные, распаренные, словно после бани. С той лишь разницей, что грязь и пот выступили как будто еще больше.

Гонта ел вяло, пить перестал после второго ковшика. Взгляд был острым, как у лесного зверя. Он чувствовал сгущающуюся вокруг них опасность, искоса поглядывал на стены, откуда могут брызнуть длинные стрелы, держал в поле зрения два широких ковра на стене, откуда могли метнуть дротики, напрягался, когда мимо проходил кто из гуляк, людей Додона.

Мрак рыгнул, поднялся из-за стола. Взгляд держал мутным, покачивался, пьяно улыбался. Гонта спросил громко:

– Ты куда?

– Я уже полон, – ответил Мрак так же громко, – а на столе вон еще сколько всего… Пойду освобожу место!

Он захохотал, пошел между столами к выходу. Он чувствовал на спине как взгляд Гонты, так и пристальный взор Додона. Гонта, конечно, не поверит в его опьянение, а Додон уже наверняка принял все меры, не обеспокоится.

Вышел без спешки, в коридоре полно вооруженного люда. Опустив голову, пробрался от ниши к нише. Дальше было свободное пространство, через которое вела дорога в южную часть дворца. Туда, где размещались покои царских дочерей. У стен стояли рослые воины. Их лица были подозрительными, а глаза придирчиво ощупывали каждого, кто проходил мимо.

Громко бухая сапогами, прошел сотник, немолодой хмурый воин. Оглядел каждого, что-то прорычал нечленораздельное. Мрак напряг слух, не услышал ответ, но начальник стражи рявкнул еще злее:

– Этот разбойник обязательно попытается пробраться на эту сторону! Ему была обещана царская дочь, он это не забудет!

– И что делать? – спросил один из воинов.

– Убить немедля, – рявкнул сотник, стараясь понизить голос. – Убить сразу. Без предупреждения. Вас для того и поставили здесь по трое-четверо, хотя обычно тут и одному делать нечего. Ясно?

Воины закивали. Один пробормотал:

– Сделаем. Ведь за своего тцаря-батюшку. Говорят же, что он убить замыслил.

Сотник посмотрел косо:

– Гм… Ну да. Особо присматривайтесь ко всем странствующим певцам, странникам, каликам… Проверяйте каждого из селян, что привезет зерно или мясо.

Воин возразил:

– Это уже делают на воротах. А в эту сторону будем пропускать только тех, кого знаем в лицо.

Мрак отступил в нишу, пальцы нащупали ковер. Медленно отодрал край, задом влез в дыру, глаза не отрывал от стражей. Дурни, привыкшие к сытой и беззаботной жизни, даже не посмотрели в эту сторону. Трутни, а не стражи.

Глаза Светланы расширились, когда в зеркале за ее спиной выросла знакомая фигура в волчьей душегрейке, наброшенной на голое тело. Но царская дочь держалась, даже не дрогнула бровью. Медленно повернула голову. Мрак от двери смотрел жадно и печально.

– Ты все-таки сумел пройти, – сказала она тихо.

– Да, Светлана.

– Я не спрашиваю как… Для тебя невозможного нет. Но зачем ты приехал?

– Не знаю, – ответил Мрак честно. – Приехал и все. Я ведь просто живу, Светлана. Никогда не рассчитываю, как лучше… или даже как правильнее.

Она покачала головой. Глаза ее были полны слез.

– И ты, и твои друзья… Зачем? Ну зачем?

– Если бы я знал сам, – сказал он честно. – Я даже не знаю, зачем я пришел сейчас.

Она сказала после долгого молчания:

– Я знаю.

– Знаешь ли?

– Да, – ответила она еще тише. – Ты победил. Ты победил во всем. И теперь все здесь твое, Мрак. Когда ты приехал, то даже те немногие, кто был против тебя, сейчас тебя жалеют и говорят только о том, как бы тебе спастись. Ты завоевал их сердца, Мрак.

Он несколько мгновений смотрел в ее лицо. Печальная улыбка тронула его губы.

– Но я не завоевал твое.

– Мрак…

Он прошел молча мимо, толкнул внутреннюю дверь. Краем глаза заметил, как изменилось ее прекрасное лицо. Оно было еще прекраснее, только глаза были тоскливые, как у побитой волчицы. На бледных щеках блестели две мокрые дорожки. Из глаз выкатывались все новые блестящие жемчужинки.

– Прощай, – сказала она раздавленно. – Как видишь, в конце концов я потеряла все.

Он прошел через маленькую комнату, его встречали и провожали испуганные взгляды мамок и нянек.

Дверь маленькой Кузи была закрыта плотно, но Мрак чуял, что там не заперто. Он толкнул дверь, на том конце комнаты малышка сидела в углу. Вид у нее был печальный, заброшенный. На щеках блестели, как и у старшей сестры, две мокрые дорожки.

Мрак сказал ровно:

– Какое у тебя красивое платье!

Она подняла голову, на личике отразилась радость. Мокрые дорожки мгновенно просохли. Но не встала навстречу, смотрела вопросительно. Мрак с задумчивым видом покачал головой:

– Не знаю… хорошо ли оно будет как свадебное?

Она недоверчиво смотрела в его лицо, затем со счастливым визгом подпрыгнула. Он нагнулся, подхватил на бегу. Она прижалась к его груди, счастливая, жадно нацеловывала его лицо, глаза. Ткнулась губами в морду жабы, та возмущенно отплюнулась и вытерлась перепончатой лапой. Тоненький голосок от смеха зазвенел как серебряный колокольчик:

– Сумасшедший!.. Я к тому времени из него вырасту!

– Да? – удивился он. Осторожно поставил на пол. – Жаль. Оно такое красивое.

В коридоре послышались возбужденные голоса. Мрак прислушался, отступил к двери. Когда голоса и топот подкованных сапог приблизились, тихонько вдвинулся в проем. Прикрывшись шторой, услышал, как грохнула дверь. Резкий голос воеводы Рогдая прогремел как гром:

– Тцаревна!.. Здесь вблизи не появлялся Мрак?

Голосок Кузи был удивленно-обрадованный:

– Но ведь здесь все за тремя кордонами стражи!.. Почему вы все такие противные? Я люблю Мрака!

– Родителей слушаться надо, – сказал Рогдай строго. Мрак слышал, как голос воеводы стал глуше, Рогдай говорил через плечо: – Сказано ж вам, дурни… Три кордона стражи, да еще на крыше дюжина самострелов.