Вдали за деревьями птицы запели громче. Ветви колыхнулись, на тропку вышла Хозяйка. Неспешно – в мире богов торопиться некуда – она приближалась к ним. На губах была понимающая усмешка.

А когда подошла ближе, увидела лицо Додона. Улыбка медленно покинула мраморно-чистое лицо богини. Спросила негромко, так что воздух колыхнулся, словно от беззвучного удара грома:

– Что-то стряслось?

Мрак промолчал, а Додон сказал тихо:

– Отпусти его.

– Зачем?

– Он скажет… передаст моим родным. Чтобы не горевали.

Ее глаза изучающе пробежали по его лицу:

– Для тебя это разве важно?

Плечи тцаря поднялись и опустились. Ответил, не поднимая глаз:

– Не знаю. Но прошу тебя: отпусти его. Пусть вернется. Он один меня понял.

Хозяйка повернулась к Мраку. Ее нечеловеческие глаза смотрели в упор, в них не было улыбки. Затем лицо чуть дрогнуло. Тихим голосом сказала:

– Ты герой…

– Да уж, – сказал Мрак с неловкостью, – еще какой. Только хвост чего-то трясется.

– Герой, – покачала она головой, – ты мог… сам остаться.

Мрак кивнул на Додона:

– У тебя есть он.

– Племянник, – ответила она.

– Да рази боги с родней считаются?

Она сказала все так же негромко, ее глаза обшаривали его лицо:

– Ты мог бы остаться… по-другому.

– Я?

– Моя сестра Дана, – напомнила она, – родила от твоего друга троих сыновей. Им суждено стать великими тцарями… и родоначальниками огромных племен и народов, невиданных государств… А ты не думаешь, что у тебя могли бы дети стать еще могущественнее?

Мрак вздрогнул. Она задела самую сокровенную струну мужчин: дать такое потомство, которое бы завоевало свет, перевернуло, увековечило имена в песнях и легендах, пронесло его имя в глубь веков и тысячелетий!

И тут же, заслоняя прекрасное лицо Хозяйки, ее колдовские глаза, перед его внутренним взором встало и заблистало искрами, как заготовка меча, которую вынули из пылающего горна, лицо единственной женщины, ради которой стоит жить и умереть.

– Нет, – сказал он, – благодарю за честь, но Таргитай тоже не остался с Даной. Нас звала дорога!

Она опустила глаза. Ее лицо оставалось все таким же молодым и прекрасным, но Мрак внезапно увидел, что ей тысячи лет от роду.

– Вам подготовят коней, – ответила она.

Когда выехали из расщелины, Мрак прищурился от яркого света. Воздух свеж, но солнечные лучи с пронзительно синего неба кололи, как острия стрел. Перед глазами поплыли огненные круги. Хрюндя заворчала, уткнулась холодной мордой в шею Мрака. Додон постанывал и закрывал лицо рукавом халата. Его лицо было бледным, словно пробыл в недрах Медной Горы не месяц, а годы.

Мрак косился на тцаря, наконец не выдержал:

– Почему ты поехал?

Додон пожал плечами, голос был злой, брюзгливый:

– Разве ты не этого добивался?

– Ну… Все равно не понял, почему.

– Ты понял, – ответил Додон невесело. – А когда понимает хоть один… хоть один на белом свете…

Он махнул рукой. Мрак, не дождавшись продолжения, спросил:

– Ладно, но почему она отпустила так легко?

– Она богиня, – напомнил Додон. – И моя тетка. Против моей воли держать не станет.

– Мне бы такую тетку… А как сразу сказала про коней! Для двоих. Я не слышал, чтобы ты что-то сказал.

– Богиня, – напомнил Додон снова. – И моя тетка. Ей многое становится ясным, когда только взглянет на человека. Может быть, потому и ушла так далеко в землю. Навидалась!

Они начали спускаться в долину, но, когда выехали на крохотную тропинку, Мрак придержал коня:

– Дальше тебе одному. Тут близко, не заблудишься. А у меня должок.

– Какой? – удивился Додон.

– Я обещал Хозяйке избавить от разбойников.

– Она выпустила тебя просто так.

– Богиня, – ответил Мрак без усмешки. – И знает людей.

Засмеялись без особого веселья. Мрак слез с коня, бросил повод Додону. Тот подхватил молча.

Мрак поправил секиру за плечом, его шаг был скор, направился прямо через россыпь острых глыб. Напрямик, где конь не пройдет. Из мешка выкарабкалась толстая жаба и, усевшись на правом плече, уставилась на Додона мутным взором. Додон проводил их долгим взглядом, пустил коней вниз в долину.

Мрак бежал через россыпь вздыбленных камней, когда внезапный рев потряс скалы. Он отшатнулся, бросился под защиту стены. По земле пробежала гигантская тень, пахнуло мощным порывом ветра. Шерсть Мрака на затылке поднялась дыбом.

Он оглядывался, пытаясь найти какую-то щель, когда небо застлало нечто огромное и темное. Змей чудовищных размеров падал, растопырив крылья, прямо на него.

Мрак упал, перекатился, спрятался за камень. В руках сама по себе очутилась секира. Змей обрушился в трех шагах. Под ногами качнулось, загудело. С гор сорвались валуны, покатились, подгребая мелочь. Змей тяжело пошел на Мрака, бухая в землю лапами так, что подскакивали валуны.

За спиной была сплошная скала, укрыться негде. Мрак поднял секиру, приготовился к отчаянному бою. Жаба с его плеча спрыгнула вперед на камень, за которым Мрак пытался прятаться, зашипела грозно, надулась, набычилась. На спине вдоль хребта вздулись бугорки, словно прорастающий гребень.

Мрак замахнулся секирой. Змей раскрыл пасть, затем его взгляд упал на раздувающуюся перед ним крохотную жабу. Она пыжилась изо всех сил, стараясь выглядеть грозной и страшной. Даже пасть раскрыла, там дергался тонкий длинный язычок.

Мрак задержал над головой секиру. Все равно не убьет, у Змея шкура в три пальца, а голова крепче валуна, изловчиться бы по шее…

Глаза Змея удивленно смотрели на жабу. Та поместилась бы между его глаз, но все равно грозно пыжилась, разевала пасть, делала вид, что вот-вот прыгнет и сожрет с костями, чешуей и крыльями.

– Уйди, – велел Мрак вполголоса, он выбирал место для удара, Змей все ниже наклонял голову к жабе. – Вишь, какие мордовороты на краже коров отъедаются! Самому, что ли…

Змей раскрыл пасть, где поместилась бы сотня жаб. Красный язык, тонкий и длинный, выметнулся как стрела. Жаба вцепилась в камень всеми четырьмя. Змей лизнул, жаба заворчала. Змей лизнул снова, наклонил голову и рассматривал жабу с живейшим интересом. Потом поднял голову и посмотрел на человека.

Мрак все еще стоял с поднятой к небу секирой. Чтобы не выглядеть глупо даже перед жабой, он прислонился к скале. Жаба что-то бурчала, переступала с лапы на лапу. Змей лизнул еще, затем, покосившись на Мрака, попятился, сел на задницу, почесал задней лапой за ухом, жутко выворачивая шею. Треск прокатился такой, будто великан ломал сухие деревья. Одна из чешуек щелкнула, содранная мощными когтями, просвистела в воздухе, как сапсан, бьющий утку.

Жаба, вздыбившись на всех четырех и угрожающе выгнув спину горбиком, грозно наблюдала, как Змей добрел, переваливаясь как утка, до обрыва, кинулся вниз головой. Некоторое время было тихо, потом донеслась ударная волна воздуха, еще одна – сильнее, и могучий зверь взмыл из пропасти, пошел кругами вверх, неспешно и с усилием взмахивая исполинскими крыльями.

Мрак опустил ноющие руки. Секира показалась тяжелой, как Рипейские горы.

– Жабка, – позвал он, – жабунька! Ты кто?

Жаба вздохнула и опустилась на камень. Теперь она выглядела вдвое мельче, хотя и сейчас была с кулак Мрака. Пасть ее закрылась, глаза стали равнодушными. Затем села и тоже почесала задней лапой шею.

– Или ты ему родственница? – рассуждал Мрак. – Поговорили и разошлись?.. Впрочем, я тоже чешусь точно так же. И когда человеком – тоже. Но ты все-таки на него похожа больше, чем я.

Он сунул секиру в петлю перевязи, протянул руку к жабе. Та подобрала задние лапы, толкнулась мощно и точно. Мрак не успел отшатнуться, как жаба, презрительно минуя его ладонь, плюхнулась на плечо, уцепилась, залезла повыше, потопталась, умащиваясь, наконец опустилась брюхом, испустив вздох глубокого удовлетворения.

– Ладно, – проворчал Мрак, – не хошь в мешок, твое дело. Только держись крепче.