– Хорошая примета, – сказал Мрак.

– Этот слепец – хорошая? – удивился Гонта.

Медея проговорила задумчиво:

– Какой мужчина… Какая борода! У мужчины должна быть борода. И усы, обязательно усы.

Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чисто выбритый подбородок.

Мрак вмешался:

– Медея, до капища верст двадцать?

– Двадцать две, – сказала Медея.

– Двадцать три с гаком, – поправил Гонта.

Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки стали короче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахе превратились в кур.

– Двадцать… ага, – сказал Мрак и оборвал себя. На версту больше, на версту меньше – не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, как готовы эти двое. – Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо в капище.

К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал он с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто ступит на землю Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самом лютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей, упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти… Но когда знаешь, что погибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь. Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!.. Если, конечно, эта мысль не придет в голову каждому.

Окруженный поляницами, подошел довольный, как кабан во главе стада, Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:

– Спасибо, друг! Служу отечеству.

– В поте лица своего? Не надорвись.

Ховрах плотоядно обнял за плечи двух женщин, тоже пухленьких и румяных.

– Значит, по утренней зорьке и выступим?

– Сейчас надо, – сказал Мрак досадливо. – Ночью не так жарко. А утром обрушимся как снег на голову.

Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже видел неодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле которого виднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женские фигурки.

Медея посмотрела на небо:

– Тучи… Луны не будет видно.

– Я поведу, – сказал Мрак.

Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только до первого снега, да и вообще… Он из тех, кто не может не пойти первым.

– А у тебя глаза совы? – спросила Медея насмешливо.

Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, как можно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывы туч.

– Ох, не люблю таких драк, – внезапно послышался в сторонке голос Ховраха.

Мрак удивился:

– Почему? Разве ты не воин?

– Воин, воин, – ответил Ховрах торопливо. – Да не боюсь я схватки, когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя беспримерная отвага на его… крохотную. А эти сражения, да еще все и всегда почему-то решающие… Ведь и это решающее, верно?

– Точно, – подтвердил Мрак.

– Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие… А сейчас и вовсе жара, мухи… Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие… Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле – зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще, я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!

Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов. Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.

Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он дивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, в самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в мире женщину…

Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костра наспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебирал струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за него даже Мрак остановился, слушал.

– Зерван, – услышал Гонта, – он и есть бог всего сущего… Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца. Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но… гм…

– Вроде Додона, – сказал кто-то со смешком. – Тцарствует, но правят другие.

– Вот-вот, – продолжил старик. Струны запели печальнее, а голос возвысился: – И тогда страстно возжаждал, чтобы родился сын Ормазд, призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и Ахриман. Зерван дал слово… кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над миром тому, кто родится первым. Ормазд уловил мысли Зервана и поделился ими с Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к тому же еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв, но слово не воробей, и вынужденно уступил всю власть Ахриману… Правда, только на девять тысяч лет, а потом власть должна перейти к Ормазду, которому предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять тысяч лет. И тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем!

Он печально умолк. Струна еще вибрировала в густом воздухе, когда один молодой воин спросил с надеждой:

– Мне дед говорил, что мы все еще живем в тцарстве зла Ахримана. Но, может быть, его власть за это время уже кончилась? И воцарился праведный Ормазд?

Старый воин ткнул его кулаком в бок:

– Пей, дурень. Даже если воцарится, то, думаешь, за день или год все исправит?

– Что напакостит один, – сказал другой, – там сто человек убирать будут. Ломать – не строить!

А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:

– Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да еще после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да и вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.

Их взоры обратились к Мраку, зачинателю, а теперь и предводителю похода. Тот проворчал:

– Ховрах прав, миром правит Чернобог, как бы в какой стране ни назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того, что и будет править, это еще надо посмотреть… Только вы, ребята, костры гасите. Пойдем сейчас – две трети уцелеют. Выступим утром – поляжет больше половины. Промедлим еще чуть – нас уничтожат всех.

Воины поспешно хватали с горячих камней ломти мяса, а женщины уже бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в ожидании, их взгляды были обращены на Медею.

Царица подошла к Мраку вплотную. Он невольно смотрел ей в лицо, потому что Медея глядела неотрывно, ее губы подрагивали. Наконец она проговорила негромко:

– Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.

Глаза ее стали холодными и жестокими. Она повелительно кивнула кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться. Тут же что-то холодное набросили сверху, на голову обрушился удар. В черепе взорвалось болью. Он зарычал, попытался схватить кого-то, но руки царапнули воздух.

Он упал на колени, и последнее, что помнил, – это десятки рук, что беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен умереть от застоя крови!