– Но ведь исчез…

– Как исчез, так и найдется, – отрезал Рогдай. – Пошли дальше.

А сладкий голосок Кузи пискнул вдогонку:

– Если увидите Мрака, пусть зайдет ко мне!

Настоящая женщина, подумал Мрак. Врет и не споткнется. Он с трудом отодрал от плеча Хрюндю, вцепилась не только всеми четырьмя, но и зубами.

– Кузя, к тебе просьба. Сможешь оставить пока что у себя?

Кречет и его люди пировали в серебряной палате для знатных воинов. Это было в старом дворце, который построил великий Тарас, дед Додона. Древнее здание было выше по течению, недалеко от нового, где тцарствовал нынешний тцар Додон.

Кормили их так, как не всегда потчевали тцарей, а вина выставили все, какие только были в подвалах. Кречет не растрогался царской милостью. Напротив, ощутил, как на загривке зашевелились волосы. Велел пить как можно меньше, не наедаться, ибо драться отяжелевшему трудно, уши держать на макушке.

Местный воевода потчевал от сердца, сам хлопотал на кухне, отчего казался больше ключником, чем умелым воителем, выглядел озабоченным только тем, как накормить да ублажить гостей, потому многим показался неожиданным его крик:

– К бою!.. Лучники!

И тут же Кречет, вскакивая, заорал, перекрывая своим ревом его крик:

– Столы!

По всей палате раздался грохот опрокидываемых столов, звон серебряной посуды, треск глиняных кувшинов, а следом леденящий посвист множества стрел. Кто-то вскрикнул, дальше слышно было, как часто застучало, будто крупный град обрушился на деревянное крыльцо.

– К бою! – крикнул Кречет страшно, голос его был странно веселым.

Двери распахнулись, в палату бросились, блестя топорами, закованные до зубов царские дружинники. Еще распахнулись три потайных хода, оттуда тоже полезли сопящие воины, но люди Кречета уже выскочили из-за опрокинутых столов.

Застучали мечи, со всех сторон были крики, ругань, а Кречет, прикрываясь щитом, быстро и зорко осматривался. От стрел пострадал только один, не успел укрыться, остальные же сделали так, как давно он учил защищаться, а теперь, как голодные волки, бросились навстречу царским ратникам, выскочившим добить раненых. И от праведной злости у каждого прибавилось сил, каждый бьется за десятерых, рубят страшно, рубят весело, ибо на них придирчиво зрят из вирия отцы и деды.

На них лезли и лезли. Из бойниц под крышей не стреляли, опасались поцелить своих, и бой шел грудь на грудь. Кречет ощутил, что устала рука, весь был мокрый от струй крови, когда вдруг наметился просвет. Крики его людей стали слышнее. Из дверей перестали выплескиваться люди с оружием, а уцелевшие пятились, кое-как отражали удары его людей. Переступать приходилось через груды трупов, через стонущих раненых. Царские воины уже не поднимались – люди Кречета пощады не знали.

– Бегут! – бросил кто-то со злым ликованием.

– Запомнят…

Кречет быстро огляделся. Его людей осталось на ногах две трети. На полу корчилось втрое больше.

– Вперед, – велел он хрипло. – На их плечах!

Сверху из бойниц их могли бы постепенно перебить стрелами, за столами всю жизнь не просидишь, и воины, мгновенно все поняв, бросились за убегающими. Добро, успел подумать Кречет, что отобрал только матерых, старых. Им и воевода ни к чему, сами все знают.

Он был настоящий воевода, и эта мысль успокоила душу. Можно не беречь себя до конца, буде сложит голову раньше, и без него дров не наломают.

– Вперед, вперед, – торопил он больше по привычке, ибо догнали врага, рубили в спины, прыгали через трупы и снова били как свиней – быстро и умело.

Как грохочущее стадо туров, пронеслись через палаты, рубя, ломая, круша, разбрызгивая кровь и расшвыривая трупы врагов. На выходе из детинца их встретил лес копий. За ними блистали бронзой рослые воины, угрюмые и широкие. Это была отборная дружина Додона, которая сопровождала его всюду.

– Мясо для наших мечей! – вскрикнул Кречет.

Налетели, заблистали мечи. Палату наполнил стук топоров, удары по щитам, крики раненых. Натиск был страшным, и они смяли заслон, с грохотом пронеслись вниз по лестнице.

На дворе было ослепительное солнце. Свежий воздух ворвался в раскаленную грудь каждого, дыхание стало не таким хриплым. Витязей Кречета оставалось больше половины, но здесь со стен и башенок в них полетели стрелы, в них метали дротики и бросали камни.

– К воротам, – велел Кречет. – Пробьемся!

Загораживая выход, к воротам сбегались царские ратники. Эти были все в ладных доспехах, в руках блистали топоры. Их было раза в четыре больше остатка дружины Кречета. И с каждым мгновением становилось еще больше.

– Последний бой, братья! – выкрикнул кто-то. – Не посрамим своей чести!

– Пусть зрят, как умирают настоящие!

Их встретили лесом копий, а щитов у людей Кречета уже не оставалось. Пятеро сразу прыгнули на копья, ухватились широко раскинутыми руками за острия, пригнули к земле, в их тела вонзилось сразу пять-шесть острых жал. Только один вскрикнул, остальные гибли молча, но оборону сломали, и оставшиеся бросились на защитников ворот, как озверевшая стая волков на стадо коров.

Воздух наполнился криками, лязгом, хрипами. Над головами взлетали обрубленные руки, обломки мечей и срубленные наконечники копий.

Это было чудо, но они прорвались. Кречет не верил глазам. Он сам не думал, что удастся пробиться через такую силу. Их осталось всего трое, но прорвались. А у коновязи стоят их кони!

– К ним! – велел он сипло. Вытер кровь со лба, чтобы не заливала глаза. – Ходу!.. Вы успеете по горной дороге.

Сзади нарастал крик. По залитым кровью ступенькам сбегали новые люди, потрясая оружием. Им не было числа, и Кречет повернулся к ним. Крикнул своим, не поворачивая головы:

– Быстрее, улитки! Пусть дома все узнают.

– Прощай, Кречет! – крикнул кто-то.

– Свидимся, – ответил он.

– Сегодня же!

Его не звали, поняли и уважили желание умереть здесь, на воротах. Защищая их отступление. Он был их воевода, значит, воинский отец.

Он услышал конский топот. Трое всадников на полном галопе выметнулись в ворота. Он прислушался, печальная гордость тронула сердце. Никто не свернул к спасительной дороге среди гор! Они тоже предпочли умереть, но воинский долг выполнить до конца.

Пир еще был в разгаре, когда внезапно вдали послышались крики, звон металла. Потом крики и шум схватки приблизились, за столами насторожились. Мрак поймал пытливые взгляды куявов, их руки бесцельно шарили по пустым поясам.

Гонта стал приподниматься, но Мрак остановил его жестом. Любоцвет побледнел, переводил взор с одного на другого. Гакон задержал кусок мяса перед губами, лицо было настороженное. А Ховрах, вечно жизнерадостный Ховрах, сказал легкомысленно:

– Да чо там!.. Усе ж ясно.

Глухой звон приблизился. Никто не жевал, все повернули головы, ждали. Вдруг из одной двери показались спины воинов, что вздрагивали и пятились, пока не ввалились в палату. Через их трупы тяжело шагнул залитый кровью воин, Мрак не знал его имени, половина лица была снесена ударом топора, правая рука срублена по локоть. Левой он с усилием вскинул залитый кровью топор, вскрикнул страшным голосом:

– Измена!..

Три копья ударили в спину, он опустил голову. Колени подогнулись. Он не успел опуститься на пол, как Гонта со звериным рыком вскочил на стол. Глаза стали безумными, в руке был кривой меч.

– Проклятие богов на все ваше семя!

Он перепрыгнул на соседний стол, меч заблистал со страшной скоростью, окружив его сверкающей стеной. Во все стороны брызгала кровь, отлетали отсеченные руки, головы, а Гонта вертелся как бес, рубил точно и быстро, стремясь поразить как можно больше народу.

Мрак в момент, когда появился израненный гонец, ощутил непривычную легкость. С души свалился тяжкий камень, а в тело хлынула прежняя мощь человека из Леса. Он снова Мрак! Которому все близко, понятно и осязаемо. А сейчас все яснее ясного.