Тут вбежала Крохина с корзиной неопознанных овощей. Киату встал и грозно посмотрел на Галю:

— Как ты посмела, мухарка чужестранная, оставить дживу одну?!

— Сам ты мухарка! Не ори на меня, бородач! — бросила в сердцах на пол корзину Крохина. — Я тут вообще нянькой и поваром не нанималась! Дали мне самое сложное — кашеварить! А сами на лёгонькое — какой дурак не умеет заложников ловить?!

— Ты что, голодная, Тася? — догадался Киату.

— Да. И мне от этого плохо, — буркнула я себе под нос, чувствуя, что вот-вот расплачусь, потому что живот крутило, голова кружилась, в висках стучало. Мне отчаянно надоело быть недоразумением на двух ногах. Даже суперсилу получила какую-то странную: две минуты пляшем, три часа коньки отбрасываем. Как вообще такое неизвестно что могло родиться в приличной семье, где дедушка-профессор, мама-врач, дядя-каратист, а папа был летчиком? Может, они меня под дверью нашли?

Не обращая больше внимания на Крохину и не говоря ни слова, Киату подхватил меня на руки и понёс. Очень быстро, вниз по ступеням.

— Я не хочу опять на акулу, — проскулила я.

— Всё хорошо, малышка, сейчас всё будет хорошо, — проговорил Киату, прижимая меня к себе.

Он был такой тёплый и почему-то ласковый, что даже немножко поверилось. Но видимо зря, потому что мы всё-таки вышли в ту самую пещеру, где плескались в бассейнах акулы разных размеров и медузы.

— Ага, — сказала я, — значит, меня кормить накладно, проще скормить акулам?! — я рассердилась и стукнула кулачком по груди Киату. — Пират ты! И разбойник!

— Не дерись, — ответил он и по каменной лестнице медленно вошёл в воду. — Расслабься.

Едва носки его ног коснулись воды, она вся замерцала, словно кто-то снизу подключил подсветку. Ничего себе спецэффекты!

Киату ступал всё ниже и ниже.

— Ой, ты меня намочишь сейчас! — взвизгнула я.

Но он только прижал меня к себе покрепче и сказал:

— Тш-ш-ш! Не дыши… — и потом, обратившись куда-то в тёмную морскую даль, пропел торжественным басом: — Джи-ива-а, трайне горос ку. Арреос Джива!

А затем внезапно вместе со мной нырнул в воду. Она была тёплой, солёной, заливалась мне в глотку. Я попыталась вырваться, но куда там! Киату держал, как клещами! Чувствуя, что вот-вот захлебнусь, я не к месту вспомнила мамины слова: «морской водичкой горло прополощешь»… Вот уж накаркала, так накаркала!

Но тут же Киату поднял меня на руках над водой, коснулся губами моих губ, и внутри меня стало покойно, тихо и хорошо. Словно дома. Даже головокружение прошло. Я открыла глаза и увидела сияющие золотыми искрами глаза Киату. Он оторвался от меня и произнёс:

— Ты — моя джива! Море знает это. И защитит!

— Нет бы просто покормить, — вздохнула я.

— А теперь покормлю мою дживу, — сказал Киату, широко улыбаясь. — Раз твои мухарки не умеют стряпать, что, конечно, позор и уму не постижимо, мы идём в таверну Лакуны.

И так, не выпуская меня из рук и не обращая внимания на то, что с моей длинной юбки течёт, как с не выжатой занавески в ванной, Киату быстро пошёл по лестнице обратно вверх и куда-то в боковую дверь.

— Э-э, погоди, я же мокрая насквозь, — пробормотала я, хотя если выбирать: наряжаться или съесть кабана, я бы выбрала второе.

Однажды нам на уроке французской литературы Людмила Павловна задала вопрос: «Если вы опаздываете на важную встречу и у вас есть время только на то, чтобы либо накраситься, либо поесть, что вы выберете?» Я выбрала опоздать. Если встреча для кого-то важная, тот подождёт. А если неважная, так чего голову ломать, мучить желудок и ходить некрасивой?

— Жарко, вмиг высохнешь, — хмыкнул Киату. — Зато отведаешь отменных тюртелей Лакуны.

— Тюртели… звучит где-то между неприличным и съедобным, — заметила я, рассматривая широченную грудь в куртке из тонко выделанной кожи в дырочку. Вспомнилось, что под ней, я покраснела и выпалила, чтобы он не догадался о моих мыслях: — О, а у нас группа есть музыкальная — Лакуна Койл! Мне нравится! Депрессивная такая! Это не они тут в параллельном мире на полставки в таверне подрабатывают?

— Наша Лакуна совсем не группа. И не Койл. Её мухаро говорит, что принадлежит она джи Мардону.

— Какое безобразие — говорить про женщину, что она принадлежит, — пробурчала я. — Она что — вещь?

— Имущество, — словно так и надо, ответил Киату. — Любая мухарка кому-то принадлежит.

— Я никому не принадлежу, — заявила я, хмурясь, — я своя собственная.

Киату расхохотался так, будто я сморозила дичайшую глупость. Ну и пусть, сначала тюртелей и всего, что дают, поем, потом буду разбираться в тонкостях их жуткого патриархата. Пусть радуются, пока их женщины не догадались, что можно с голой грудью на парад выходить и про то, что существует феминизм и доширак на ужин вместо расчудесных тюртелей.

Несмотря на ночь, было так жарко, что юбки начали быстро высыхать.

Крохина встретилась нам на выходе из замка и уткнула руки в боки:

— Куда ты её понёс, бородач?

— Не твоего ума дело, мухарка! — рыкнул Киату.

— Ой, Галя, не защищай, мы есть идём, — встряла я, потому что мысль о еде главенствовала сейчас, перевешивая и права женщин, и приличия, да вообще всё на свете.

— Я с вами, — обрадовалась Крохина.

— Нет уж, — отрезал Киату. — Оставайся тут. Жди остальных.

Крохина надулась.

* * *

Мы шли вглубь острова по широкой песчаной дороге, присыпанной для удобства, видимо, сухим тростником. В кустах пели ночные птички и стрекотали сверчки, шумело море со всех сторон, будто в шторм. Но никакого шторма быть не могло, потому что небо над нами разлилось синее и звёздное, ни ветерка. Глаза Киату блестели, и в лице его было что-то торжественное, словно нёс он меня не в пиратскую таверну на тюртели, а в центральное отделение ЗАГСа города Москвы, куда заплатил большую взятку. Наверное, тюртели — это что-то! Я облизнулась.

Вскоре мы вышли на открытую площадку, и я поняла, что это их местный центр: лавочки, освещённые сталактитами, в специальных каменных чашах повсюду большие костры. Дальше дома из камня или хижины из чего попало. Люди вокруг сновали туда-сюда, среди них встречались и женщины, на вид ничуть не угнетённые. А мужчины, на кого ни глянь, были самого пиратского вида и запаха. У меня возникло стойкое ощущение, что я попала на съёмки «Пираты Карибского моря 26» с очень дотошным к деталям режиссёром — даже шампуня нормального актёрам не выдаёт.

Кстати, мой личный пират тут, кажется, был важной птицей, потому что все перед ним вежливо расшаркивались и многозначительно кивали. Что ж, признаюсь, было приятно сидеть на руках не у Замухрын Замухрыныча Шестёркина, а у красавца-пирата со статусом и гордой осанкой. Чёрт, а я думала, что мне плевать на положение в обществе и социальные градации. Выходит, я себе врала? М-да, никто не совершенен…

Прямо по курсу высилось большое, покрытое тростниковой крышей заведение без стен и дверей — попросту колонны из стволов пальм, подпирающие балки, деревянный настил с цветастыми ковриками и подушками вокруг столиков на пеньках. По центру маленькие каменные чаши с разожжённым огнём. Экзотичненько!

У столов сидели мужчины, поджав под себя ноги, и трапезничали, но один столик был свободен. Перед входом, на громадном вертеле жарилась свиная туша. Ручку крутил мальчик в широких красных штанах с чёрным поясом, а толстый мужчина ловко орудовал длинной двузубой вилкой и ножом, обрезая уже поджаренное мясо. Капли сока падали на раскалённые камни, распуская шипение и вкусный мясной аромат.

— Вот это хочу! — воскликнула я, понимая, что шашлык с гастритом категорически несовместим, но я умру, если не съем.

— Будет, — улыбнулся Киату.

Он занёс меня под крышу, усадил на одну из подушек вокруг свободного столика и важно сел рядом. К нам вышла дородная женщина с толстыми рыжими косицами ниже пояса, массой монист и бус на большой, полуоткрытой груди, и в пёстром платье с карманами по бокам, как у джайны Фло.