Откуда только во мне взялась сила! Я вырвалась из Аниной руки и бросилась обратно на поверхность. Воздуха не хватало, в боку кололо, но я бежала, как угорелая. Юбки путались в ногах, украшения бряцали, сандалии дживайской принцессы ни в какое сравнение с найковскими кроссовками не шли, но я мчалась как никогда быстро. Словно не просидела все занятия по физкультуре на лавочке, со справкой. Сразу вспомнилось, как Рита учила: «дыши на третий-четвёртый шаг. Носом. Ритм, чувствуй ритм». В голове было пусто и холодно, в груди жгло.

Аня догнала меня, когда я начала выдыхаться, а впереди показалась лестница.

— Фигасе, ты припустила. И правильно, там вообще аццкий хоррор начался…

— Они… хотят… меня… съесть… — сквозь тяжёлые выдохи, ответила я.

— Подавятся. Давай сюда, — в двух шагах от лестницы к подземному коридору Аня втащила меня в нишу. — Цыть!

Задыхаясь и с трудом сдерживая кашель, я заткнула себе рот обеими руками. Аня вжалась в меня, и через несколько секунд мимо нас промелькнула атласная спина ректорского халата. Похоже, Фредди Крюгер снова влез в образ колобка-чиновника. Но теперь-то я знаю, каково истинное лицо коррупционера-бюрократа!

У меня по спине скатились крупные капли ледяного пота. Правильно говорил дядя Серёжа: «живи настоящим и цени, что имеешь». А я вечно то шубку норковую хотела, то сапожки; то серёжки от Сваровски, то в Таиланд, как все, хоть раз слетать; то…

Сейчас моря вокруг — не вычерпаешь; жемчуга говорящие; джунгли экзотичнее не придумаешь; на ушах и пальцах полкилограмма бриллиантов, наряд, какой и не снился на показе мод Валентино; аж два жениха разом, а при этом — просто хочется жить! Дышать, чёрт возьми! Вдох-выдох. Моргать. И быть живой! Вот оно, счастье! Всё остальное ерунда, приложится! Или не приложится, если меня скормят той чёрной-пречёрной тварюге.

Аня отлипла от меня и выглянула из ниши. Я слышала только своё сердце, которое шумело так, словно собиралось выскочить наружу.

— Так, — сказала Аня. — Будем выбираться. Нефиг тут у моря погоды ждать.

— Нам к морю надо, — сообразила я. — Киату сказал, что оно защитить меня сможет. Если не он…

— Попробуем к морю, — Аня присмотрелась к ручейкам, сочащимся из толщи стен. Ткнула пальцем, лизнула. — Солёная, течёт под углом. Значит, море там!

И я, даже не прислушиваясь, как обычно, где у меня колет, и не думая, не случится ли приступ с желудком, быстрее спортсменки потопала по узкому коридору, едва освещённому редкими сталактитами. Больше всего кололось нетерпение — вырваться на свободу и жить! Жить! Жить!

— Заманили, а? Хрена вам, хорьки драные, мерзавцы, пердунидзе ходячие, гады, упивающиеся своей гадостью! — решительно сказала Аня, отвернулась к стене и грубо выругалась. Несколько раз.

Мой вокабюляр обсцентной лексики пополнился парой дюжин витиеватых выражений, а уши чуть не отвалились от покраснения. Но из песни слов не выбросишь. Я б и сама так бы сказала, если б умела… Я не сосиска, чтоб меня есть! Вот!

Мы прошли по закругляющемуся спиралевидной дорожке и наткнулись на дверь. Аня нажала на неё плечом, та со скрипом поддалась. В лицо ударило свежестью, запахом моря и водорослей! После вонючих лабиринтов подземелья это было счастьем, невыразимым счастьем. Я выглянула в окошечко и топнула в отчаяньи: море-то было рядом, и звёзды над ним, и надежда на жизнь, но там же стояла целая колонна стражей и мальвин с включёнными жезлами — голубой свет от них шёл вверх и плотно переплетался, словно вязаный косами свитер.

— Они нас с тобой блокируют, — догадалась я, — как мобильный сигнал на секретных объектах.

Аня тоже сунула нос в оконце и облизнулась.

— О, вкуснятка!

— Тебе столько не хряпнуть, — сказала я, — лопнешь. А у стражей есть сети…

— Погодь. — Она показала пальцем чуть вправо, где выступал над кромкой моря пирс: — Там слабое место. Один солдат почти спит на посту, второй чем-то недоволен, третий так жмётся, будто в туалет хочет. А маги порядка тоже какие-то хилые. Новички походу…

— Надо пробиваться! Кажется, там есть дверь! — воскликнула я и подхватила Аню под локоть.

— А что это вы тут делаете? — раздался мелодичный баритон принца.

Глава 38

— Мухарок в бой не берём, — сказал Киату дерзким иноземкам.

— Ага, щас! — буркнула Крохина и толкнула кулаком в бок Большого Трэджо: — Скажи ему!

Великан чуть скривился от кокетливого апперкота, но тут же улыбнулся:

— Да чего ты, Катран! Это же не наши мухарки, это помощницы дживы. Само Око велело идти на дело всем вместе.

— Вы знаете, что ждать от стражей и магов, а мы — от Ани и Таси, — спокойно сказала Рита.

— Вот это ты сказанула, — хмыкнула Грымова, — сама Тася не знает, чего ждать от Таси!

— Именно, поэтому всё просто: достаточно просчитать все логические варианты, разумные и эффективые, отмести их и остановиться на самом нелогичном, — ответила Рита.

— Да ты голова! — ахнула Грымова. — Я б никогда не догадалась.

— Начинай медитировать, — сказала Рита. — Ответы будут приходить сами.

«Да смилуется над нами Святое Око! Мухарок. В дело. Да ещё и таких. С придурью! Воистину тёмные времена приближаются…» — подумал Киату.

* * *

Всё было готово к авантюре — быстроходный бот Уроджаса, нагруженный взрывчаткой, расправил паруса. На манёвренном «Барабанте» Большой Трэджо с сотоварищами зарядили пушки и набросили на мачты противозаконные магические сетки, не позволяющие дозорным на берегу издалека заметить приближение корабля, и, конечно, зафиксировать номера на корме, чтобы потом объявить в розыск. Помощницы дживы тоже взошли на «Барабант», не с собой же их тащить.

Как обычно, перед сложным делом Киату встал на колени в море и пропел на древнем языке молитву о помощи и защите для себя и спутников. План спасения Таси был настолько дерзким, что глядя со стороны на подобную наглость, Киату покрутил бы пальцем у виска и сказал бы пару неласковых. Но выбора не было.

Древнему языку научил его ещё в детстве старик-жрец из храма Всевидящего Ока. Гораздо позже на островах Тёмных племён Киату за слиток золота выкупил старинные рукописи с тайными знаниями. На едва не рассыпающихся от времени пергаментах среди заговоров и рассказов о древних царях нашлись слова, с которыми он ещё мальчишкой обращался к морю, прося улов, чтобы прокормить кроху-братца и хворую мать. Удивился тогда Киату — словно сам написал! Даже ещё точнее. Этому языку море внимало с большей охотой: ласкало, когда просил утешения; бурлило; давало понять, где идёт нужное течение. Словно мама, ведь настоящая всё-таки умерла, едва Киату исполнилось шестнадцать. Марта забрал на воспитание дядька, потому и дурной такой получился.

Получив сияние от моря, каким оно всегда давало благословение, Киату бросился к Чубаре, своей ездовой акуле. Рассказал той на ухо, что и как. Верная Чубара сощурилась и тихонько завибрировала всем телом — значит, задачу поняла. Мальцы-кашалотики, которых он подобрал у тела убитой мамаши, попросились выплыть на простор, заигрывая с ним прыжками и хлопками хвостов по краю бассейна.

— Тут сидите, — отрезал Киату. — Сегодня море будет не спокойно.

Сердце сжалось — никто не гарантировал, что он вернётся. Ничего, Васитхе, старшему сыну Лакуны были даны подробные распоряжения, что делать в таком случае. Да и Март не настолько дурак. С животными разберётся. Библиотеку только жалко будет — столько собирал по крупицам. Да что ж это он — о дурном думать перед походом?! — Киату рассердился на себя, встряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Тяжёлые косы ударили по спине чуть пониже талии.

Киату хлопнул Чубару по боку, та выставила жабры. Он взбежал и сел сверху. Всё! Страхи, дипломатию и сомнения пора оставить на берегу. Им больше не место! Впереди удача! И приключение! Даже если смерть в бою — это тоже большая удача! Скучно ведь точно не будет! Хотя он не имел права на поражение! Не сегодня.