Воздух они покоряли, ведь не может дракон царствовать на земле, не царствуя в воздухе. Воздух и его порывы даровали им свободу и каждый, будь то даже другой дракон, подписывал себе смертный приговор, если он посягал на свободу другого. Свободолюбивые и гордые, такими они были, такие они есть, такими они и будут. Молнии для них источник силы, как и смерть.
Царствуя в воздухе, они по праву царствовали на самой земле, по всему Климэнду, заставляя смертных строить им храмы у гор, где бы они могли повелевать во всю полноту своей власти, коей их наделили Старые Боги. Земля была их домом, ибо в полете спать было опасно. Из земли они черпали силу.
Горды от природы, они избирали один из двух путей. Одни выбирали тиранию голода, утоляя его всякий раз, когда тот взывал к ним. Будь то голод природный, голод во власти или же голод в жаре битвы и крови. Другие же терпели его. Что лучше? Родиться добрым или же столетиями преодолевать великой, всепожирающий и изнутри изъедающий голод? Есть голод, который лучше терпеть, ведь поддаваясь искушению в малом, позже очень сложно отказаться в большем. Их звали Ка’Джор’Вар. Цари Неба и Земли.
Кровь дракона была ядом и благословением одновременно. Тот, кто испивал её, получал то, чего бы никогда не добился бы. Время не властно над драконами, оно не может забрать их, сделать из немощных стариков, который буду цепляться за каждый секунды жалкой жизни. Дракон может умереть лишь в бою и только. Кровь Ка’Джор’Вар была катализатором. Стоило её дать власть, как любой смертный получал могущество, сопоставимое с божественным. Но кровь, будучи созданием богов, была и ядом. Из сотни смертных, один испивший драконовой крови выживал, и не сходил с ума. Остальные становились безумцами, ломающими мир, другие же умирали в мучениях. И лишь один из сотни, мог обернуться в настоящего Ка’Джор’Вар. Но каждый раз он боролся, чтобы кровь не овладела его разумом. Сколько таких погибло, став обезумившими животными с непреодолимой жаждой крови своих сородичей!
Айдан летел вниз, с вершины горы Аркинтор и в какой-то момент он дал волю крови, что текла в его жилах не с того момента, как он убил Балкраса Бронегрыза, а с того, как он был рождён, как сделал первый вздох. С самого рождения в нём текла кровь Ка’Джор’Вар, и каждый раз она взывала к нему, но он не слушал. Он сын Орина СтоннКассела и Арианы Мейнголд, чей стяг был Крылом Грифона, но и Дракона, рассечёнными мечом второго человека, который овладел кровью первых детей Старых Богов. Он был Брундайовад. Тот-кто-крылат-без-крыльев. Тот-кто- роднее-человеку-и-змею. Золотой огонь окутал его огненной бурей и над склонами Аркинтора родился новый дракон. Его смертное имя: Айдан СтоннКассел.
Кроваво-красный окрас его чешую в лучах солнца горел лавовым огнём, а чёрные шипы на спинном хребте были похожи на самый чёрный металл, который только мог быть в природе. Крупный размах крыльев разрезал воздух и его ветреные потоки с диким свистом, а острые когти на четырёх лапах, как и сотни бритвенные клыков в его пасти желали одного. Нархильпаль и Кидорхалфор. Жаркой и славной битвы. Рогтмурголар, его первородная кровь кипела, стоило его глазу взглянуть на мир со столь высокого полёта и столь прекрасным и зорким взглядом.
— Битва зовёт, Брундайовад! — кричал ему Рахварион Мудрый
— Тогда в бой! — рычал Айдан в ответ.
Стоило видеть выражение лица Терона, когда Корр и Дориан, спрыгнув со спины белого дракона, вместе с ещё какими-то людьми, на радостях подскочили к недоумевающим Терону, Гарету и Орину.
— Кавалерия прибыла! — воскликнул Корр, обняв брата.
— Где Айдан? — спросил Орин, на что все недавно пришедшие, или же прилетевшие, уставились на красного дракона, поливавшего пламенем ряды серых и чёрных легионеров, которые же намеривались контратаковать защитников Врат Балдарена. Рахварион взмыл вверх и понёсся на изумрудного дракона. Старый Ка’Джор’Вар был силён мудр, но изумрудный пусть и был меньше, за то он был проворен и хитёр. Драконы кружились друг напротив друга, и сталкивались в чёрном дыму, намереваясь укусить друг друга, прокусить там, где тоньше всего, пробить остриём хвоста брюхо или же открывшуюся шею. Как две молнии, они кружились и танцевали в смертельном вихре, сталкиваясь, царапая друг друга острыми когтями, пытаясь разорвать плоть в клочья. Рахварион ревел, из его чудовищной пасти вырвалась настоящая пурга, зима, которая могла заморозить любого, превратить в ледяную статую. Изумрудный змей лишь изворачивался от траектории атак, но в ответ не дышал пламенем или молнией, он вновь рвался в лобовую атаку, намереваясь пробить своими рогами брюхо Рахвариона. В последний момент белый дракон с грохотом приземлился на перепаханную землю, и изумрудный ящеру уронил того на спину, острой лапой пробивая крылья Мудрого Ка’Джор’Вар. Рахварион взревел, истошно и протяжно. Изумрудный допустил одну ошибку. Он слишком сильно вытянул шею и белый ящер под ним вцепился своими клыками в середину длинной шеи. Два дракона ещё долго барахтались на земле, в конце концов Рахварион скинул с себя противника, который позорно удирал в сторону Сайн-Ктора. А Мудрый так и остался лежать, израненный, уставший, но живой. «Давно я не чувствовал себя таким молодым!» думал он.
Айдан сжёг больше часть подкрепления из Уэйстека. Он летел быстро и резво, полыхал пламенем так долго как мог. Приземлялся в плотные ряды чёрных и серых легионеров, разрывал их лапами, перекусывал пополам, своим тяжёлым хвостом со стреловидным концом он бил о землю, раздавливая и раскидывая своих врагов. И те бежали в страхе от него. Они бросали оружие, раненных товарищей, кричали, выли и плакали, они бежали прочь, лишь бы спасти свои жизни. Солдаты, защищавшие Врата Балдарена, стояли как вкопанные, не в силах сдвинуться с места, даже колыхнуться.
Лишь отучай храбрецы из чёрных и серых легионов намеривалась убить Айдана. Стрелки и копьеносцы собрались в большой отряд, отпевая Последний Пляс в Тенях, они шли насмерть. Тогда Айдан вновь воззвал крови, но теперь к своей, смертной. Вспышка яркого света озарила эти поля, и ореол из золотого огня окутал его. Красный дракон исчез и на его месте стоял Айдан, из спины которого огнём выстраивались крылья дракона, его глаза были драконьими, с вертикальными зрачками. Его голову украшала синяя корона мечей из молний. Копьеносцы и стрелки в чёрных и серых мундирах уже было обрадовались, что смогут отомстить за погибших в огне товарищей и насадить голову Неранового Наследника на пику, и поэтому помчались на него клином.
Айдан сформировал копьё из молнии, золотой как солнечный свет. Как светило в самый жаркий день, он замахнулся, и метнул копьё. Молния со свистом полетела вперед, навстречу его врагам, Спустя секунду, как он метнул свет, позади него, застрекотали тетивы и плотным, как осиный рой, полетели стрелы. В полёте стрелы сгорали в прах, и на месте деревянного древка, сверкала небольшая молния из света, острие переливалось, как плетение из раскалённого до красна металла, а блестящий свет был их оперением. Молнии впились в легионеров, когда те сократили расстояние до критически малого. Тысячи ослепительных вспышек мелькнули в рядах сайнкторцев и уэйстеканцев, которые падали замертво.
Победа была за ними. Врата Балдарена устояли.
Глава 8. Куй железо, пока горячо
— Я тебе рассказывал про свой первый бой? — Гарет сплюнув кровавую слюну в сторону и уселся на ободранный камень, который так недавно был куском стены Врат Балдарена. Орин сидел рядом. Потные, грязные, уставшие братья СтоннКасселы смотрели на зарево чёрных пожаров, на то как серые и чёрные легионы в страхе бегут, побросав оружие. Бегут, оглядываясь, не летит ли за ними красный дракон. Лишь краем уха Орин слушал брата, погружённый в свои мысли.
— Я тогда был мальцом, как и ты. Не помню где это было точно, но это произошло на лесной дороге. Боевая походная колонна по шесть человек в ряд. Мы шли, маршировали и пели, как на нас налетели ренегаты. Я был в перовом ряду, с командиром. Один здоровый увалень налетел на меня, я только и успел вонзить копьё, как он навалился на меня и придавил собой. Начался хаос. Столько лет прошло, а я всё до минуты помню! — Гарет невесело ухмыльнулся и вновь сплюнул себе под ноги, грязно выругавшись. Орин первый раз видел на лице брата тень меланхолии.