– Да, сэр, простите, сэр, больше такого не повторится.

Позади кто-то ахнул, а кто-то прошептал: «Смелая девчонка!» А я всего лишь произнесла фразу с подчёркнутым фелильским акцентом.

Профессор прочистил горло и произнёс:

– Нет нужды спрашивать, откуда вы к нам пожаловали. Что ж, прошу к доске. А всех остальных прошу записать тему сегодняшнего занятия: «Начертательная магия в условиях неврождённой стихии». Что это значит? Это значит, что мисс…

– Кадет Фостер, сэр, – подсказала я.

– Гм, кадет Фостер продемонстрирует навыки начертания рун, принадлежащих к тем стихиям, которые не являются для неё родными. Какова ваша родная стихия, кадет Фостер?

Я на секунду замешкалась. Что, если до того страшного ритуала я владела какой-то другой стихией и магия земли для меня чужая?

И всё же мой ответ был таким:

– Моя родная стихия – земля.

– И у меня! Будем дружить? – послышалось с задних рядов.

– Кто там шумит? Блейн? – отреагировал профессор Прингл. – Ещё одно слово – и я запишу вас на ночное дежурство.

– «Есть, сэр» считается? – весело отозвался парень.

– Договоритесь у меня, – проворчал Прингл и переключил внимание на меня. – Представьте, что перед вами ваш злейший враг и вам нужно его заморозить. Что вы сделаете?

– Адские гончие не подвластны человеческой магии, сэр.

– Тогда представьте эльва.

– Легко, сэр.

Правда, вместо эльва представился Фицрой со скрещенными на груди руками и злобной ухмылкой.

Рука сама потянулась кверху и изобразила в воздухе знак, обозначающий лёд.

– Фактис эн гласиес! – сорвалось с языка и в воздухе закружились довольно-таки крупные снежинки.

– Неплохо, – сказал профессор, – и всё же ваш снежок эльва не напугает, разве что придаст летнему вечеру романтики. Попробуйте ещё раз.

– Фактис эн гласиес! – увереннее произнесла я, и в этот раз на пол посыпались мелкие кусочки льда.

По аудитории пронёсся восхищённый шепоток.

– Прекрасно. А теперь то же самое без вербальной составляющей.

– Молча? – переспросила я.

– Вам стоит пополнить словарный запас, кадет Фостер.

– Есть, сэр, – сквозь зубы проговорила я и отвернулась к двери.

Создавать воздушные или водяные руны, не приправленные привычными заклинаниями, было делом непростым. Требовалось активизировать все внутренние силы организма, абстрагироваться от всего ненужного, мысленно изобразить необходимую руну и, представляя, как стихия земли взаимодействует с водной стихией и в какой-то степени плавно трансформируется в неё, направить энергетический поток в строго очерченный контур…

– Она гасит воду! – раздался возглас.

– Ещё раз, кадет Фостер, – велел профессор. – Сосредоточьтесь.

Куда уж сильнее!.. Чувствую, как в глазах лопаются капилляры, а сердце беснуется так, что рёбрам больно.

Вдох-выдох. Максимальная концентрация. Взмах руки…

Пожалуйста-пожалуйста, пусть руна озарится белым сиянием! Ну или хотя бы голубым! Только не зелёным – иначе это будет настоящий провал.

Но в тот момент, когда воображаемая точка озаряется бледной лазурью, дверь распахивается и в проёме показывается Фицрой. Все мои накопившиеся эмоции вспыхивают вдруг, как облитый смолой стог сена, к которому поднесли горящий факел, и руна загорается. Ослепительно-ярким светом. Огненно-оранжевым внутри с предательски зелёной контурной подсветкой. И на условного «эльва» под всеобщие крики и свист вместо снега и льда сыплются обгоревшие комья земли вперемешку с угольной золой. Не моргая, не отстраняясь, он буквально распинает меня взглядом. Ответный посыл не уступает в силе, и я не без удовольствия и внутреннего злорадства вижу в его глазах недоумение и удивление. Из-за его спины выглядывают ошеломлённые лица командиров «Феникса» и «Хамелеона».

– Простите за опоздание, профессор Прингл, – отряхнув китель, невозмутимо произнёс Фицрой. – Разрешите войти?

– Входите, – милостиво разрешил тот и, проводив взглядом спины всех четырёх командиров, рассредоточивающихся по аудитории, вновь обратился ко мне: – Какой балл был у вас по начертательной магии в Хендфорде, кадет Фостер?

– Девяносто три по шкале «А».

– Если и дальше будете показывать такие результаты, вряд ли продвинетесь выше пятидесяти.

– Разрешите попробовать ещё раз, меня отвлекли.

– На поле боя вас будет отвлекать множество непредвиденных факторов и вместо низкого балла в лучшем случае вы получите ранение. Садитесь.

– Да, сэр.

Сгорая от противоречивых чувств, я развернулась и направилась туда, где остались моя тетрадка и ручка.

Но на моём месте рядом с Карсоном почему-то сидел Фицрой и изучал чёртову записку.

– Здесь занято, – процедила я.

Неспешно и завораживающе, как в замедленной съёмке, поднялись его чёрные ресницы и на меня уставились два наполненных чернильной мглой глаза.

И глубоко внутри расцвела огненная руна. Словно без единого слова кто-то выжег её у меня под кожей. Внешне я не выдала себя ни вздохом, ни жестом, оставаясь спокойной и даже какой-то отстранённой, зато внутри жарко пылал огонь. Священный. Очищающий. Неугасимый. И такой насыщенно-яркий, что, клянусь, я чётко увидела его отблески в глазах напротив. Ноздри его идеально прямого носа раздулись на вдохе и замерли, зубы прикусили нижнюю губу до крови, лоб покрылся испариной, и я лишь могла догадываться, что он почувствовал.

Не проронив ни слова, Фицрой смял записку в руке и поднялся, уступая мне место. Я упала на стул, периферическим зрением успев отметить, что он, перепрыгивая через две широкие ступени, поспешил на «галёрку».

Вот и всё. В этом раунде я победила. Но такое впечатление, что ценой нескольких лет жизни.

Жизнь в аудитории шла своим чередом. Профессор Прингл увлечённо читал лекцию, периодически расчерчивая пространство перед собой узорами синего, зелёного, красного или голубого цвета. Два или три раза к доске выходили кадеты и пытались повторить упражнение с рунами, принадлежавшими к чуждой им стихии. Результаты ещё менее впечатляющие, нежели мои, однако это открытие не принесло мне абсолютно никакого удовлетворения. Всё моё внимание было приковано к внутреннему огню. Разгораясь всё ярче, он не вызывал дискомфорта. Наоборот. Согревал, выжигал лишнее и напускное, шептал будто: «Я не причиню тебе никакого вреда…»

– Почему ты ничего не записываешь? – попытался вразумить меня Карсон, но я лишь отмахнулась.

Я словно бы здесь и не здесь. Затылком чувствовала любопытные взгляды и среди них – тот самый. Отстранённо вертелись в голове вопросы: «Почему именно я? Почему вместо того, чтобы спокойно учиться, я должна отдуваться за весь свой пол и доказывать, что девушки ничем не хуже парней и тоже способны защитить родину?» Но, как правило, ответы на них были слишком просты и тем нелепее казалось поведение взрослого, казалось бы, во всех отношениях человека, которому доверили командование отряда в восемь человек.

Чтобы снова не вызвать гнев преподавателя, я взяла ручку и даже стала что-то записывать, не особо вникая в смысл, пока не обратила внимание на треснувший циферблат. Стрелки остановились.

«Всё хорошо… Хорошо, – успокаивающе шептал огонь. – Я не причиню тебе никакого вреда…» И я ему… верила.

– Кадет Фицрой, прошу, – объявил профессор.

Я нарочно не глядела ему вслед, но каким-то чудом прочувствовала почти каждый его шаг. Чёрт возьми, почему я так зациклена на нём? Разве может один-единственный человек воплощать в себе те качества и черты, которые мне, в принципе, нравятся в других и тем самым вызывать острое неприятие? И пройдёт ли эта зацикленность, если… Если командиром станет кто-то другой? Например, Брайс. Чем он хуже? Да он лучше во сто крат, и это не обсуждается.

– Представьте, что перед вами заклятый враг нашей отчизны, – соловьём заливался Прингл, – и вам нужно применить магию земли, чтобы нейтрализовать его силу.

– Почему именно земли? – чуть нахмурился Фицрой, не переставая при этом разминать кисти рук.