– Фостер, – прорычал он, – ты ошибаешься.

Может, и ошибаюсь. Но дело не в этом. А в том, что я задела его за живое. Надо дожимать. Я сделала шаг вперёд и едва не врезалась ему в грудь, при этом почти физически ощущая, как его крупное тело пробивает дрожь. Не от омерзения, надеюсь?

– Хочешь меня поцеловать?

– Что? – изумился он, будто я что-то неприличное сказала. – Тебя? Да никогда в жизни. Только не тебя. Тебя я хочу придушить.

– Ах так? Пожалуйста. Ну же, давай, начинай. Или заразиться боишься? – и шею ему подставила.

Фицрой отшагнул в тень. Помотал головой. Я не могла видеть выражения его лица, но что-то мне подсказывало, что на нём отображалась далеко не брезгливость.

– Ты ненормальная, Фостер, – выдохнул он. – Чокнутая на всю голову.

– И поэтому ты даришь мне цветы?

– Да чего ты прицепилась к этим чёртовым цветам?!

– Потому что твои поступки расходятся с твоими же словами! Так быть не должно!

– Не тебе меня судить!

– Для той, кого ненавидят, не ищут одуванчики по всей долине Валькорна!

– А знаешь, что? Я таки тебя придушу.

И он действительно шагнул навстречу. Как паровоз напирал. Глаза горели решимостью, как будто он уже переборол свой самый большой в жизни соблазн и вот-вот совершит нечто ужасное, то, что отпечатается в моей памяти навечно. Или посмертно. Нет-нет, постойте, я же его ещё на чистую воду не вывела!

Вдох резко оборвала большая горячая ладонь, закрыв и рот, и нос. Другая легла на затылок. Расширившаяся на вдохе грудь впечаталась в мою, я упёрлась кулаками ему в грудь, но добилась лишь того, что меня прижали сильнее, только к нижней части тела. Не знаю, каким образом мне удалось шагнуть назад. Наши ноги перепутались и мы со всей дури хлопнулись бы на пол, но столкнулись с чем-то упругим, как надувной батут. Нас отпружинило и повалило обратно. Меня подмяли, сверху придавили тяжёлым телом, руки отвели за голову, при этом ладонь, зажимавшая нос, чуть сместилась вниз, давая возможность дышать. Но если бы это помогло! К горлу подкатил ком – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из последних сил борясь за жизнь, я мысленно призывала руны одну за другой – «огонь», «камень», «песок», «дерево». Однако… Такое ощущение, будто моя же магия надо мной издевается – только мышцы одеревенели да глаза песком запорошило. Зато водно-воздушная стихия чувствовалась очень даже неплохо, хотя и Фицрой до сих пор не произнёс ни слова. Нет, меня не сдувало ветром и не поливало дождём, а вот за окном собиралась гроза: вдалеке громыхнул гром, зашумели деревья и запахло надвигающимся ливнем. Даже сквозь застилающую зрение пелену я разглядела, как в глазах напротив сверкнула молния. И тут же протяжно завыла Дотти.

Её вой напугал меня больше, чем вся эта ситуация. Я замычала и задёргалась, отчаянно пытаясь сдвинуть зарвавшегося командира хоть на дюйм. Странно то, что я почти не сомневалась, что он не станет брать меня силой, несмотря на то, что противный Нокс позволил себе намного меньше и расплатился превращением в корягу. Каким-то чудом я смогла освободить правую руку и изо всех сил впилась Фицрою в горло. Вместо того чтобы отпустить, он вдруг наклонился непозволительно близко и прижался к шее распахнутыми губами. Я впилась ногтями ему в кожу, чувствуя, как лихорадочно бьётся жилка под дрожащими пальцами, он оттянул мою зубами и провёл языком. У меня там не до конца зажившая язва! Он в своём уме?! А я? Ведь на самом деле уже не отталкиваю его. От шока даже царапаться перестала. Обмякла, как сдувшийся шарик. И пыталась понять, чего в этот момент хочу больше – чтобы он слез к чертям или остался. То, что он делает, на поцелуй и тем более на проявление любви совсем не похоже. И я прекрасно понимаю, что это неправильно и мне нужно срочно его остановить. Но почему-то не останавливаю. Позволяю оставлять следы на своей шее, прислушиваясь к тому, как глубоко внутри разгорается и трепещет зеленовато-оранжевая руна, не похожая ни на одну из известных. Чувствую одновременно и волнение, и сумятицу, удивление, напряжение и совершенно неуместную эйфорию. Часы на руке тикают всё быстрее, Дотти воет всё жалобнее, будто её обидел кто. Ладонь с моих губ спускается ниже, задевая шею и ключицы, и мы качаемся в пространстве, как в невидимом гамаке. И только тогда, когда мои ноги безвольно разъезжаются и давление между бёдрами усиливается, я делаю отчаянный рывок и наконец нахожу в себе силы заговорить:

– Вся правда в том, что я не знаю, кто я на самом деле. Не то земля, не то огонь, а скорее, ни то, ни другое. Зато знаю, кто ты. Ты, Фицрой, садист и насильник.

Он замер. Всё его тело окаменело, будто заклинание подействовало только сейчас. А в следующий миг резко поднялся на ноги и только потом вдохнул, шумно и рвано.

– Ты болен, причём в самой извращенной форме, – продолжала я обвинительную речь, хотя сама не особенно верила в то, что говорю, преследуя единственную цель – сделать как можно больнее. – Ты настолько боишься и ненавидишь женщин, что унижаешь их силой. На иное ты просто не способен.

– Я не боюсь женщин. И тем более не питаю к ним ненависти, – прозвучало грубо, но я сама вывела его на эмоции. – Если не понимаешь, твои проблемы.

– Я не хочу тебя понимать! И видеть тебя не хочу! Оставь меня в покое хотя бы здесь!

– Да без проблем.

После этих слов его будто ветром сдуло. По дорожкам и листьям забарабанил дождь. А я продолжала сидеть на воздушном матрасе, чувствуя, как он потихоньку опадает, сдуваясь, пока не оказалась на полу. Потёрла шею в том месте, где её касался Фицрой. Кожа онемела, словно туда лёд приложили.

Да уж, отлично поговорили. А ведь самого главного я так и не узнала.

Доктор Коутс выписал меня в день конкурса «Мисс Академия Балленхейд», а мои новые подружки уже и не надеялись составить мне конкуренцию. Но, так как заявку я не снимала, им пришлось стиснуть зубы и облачаться в платья от кутюрье.

– О, Элла! Рада видеть! – осклабилась Эффи, увидев меня. – Ты набрала фунтов десять, пока болела, не меньше!

– Не больше, чем ты, дорогая, – парировала я.

По сравнению с нарядами других девушек мои казались слишком простыми. Одно платье я привезла из Хендфорда, второе купила в местном магазине подержанных вещей, а третье перешила из двух старых, пока томилась в лазарете. Благодаря тёте Эмили шить я умела.

Участниц освободили от занятий и в административном корпусе царил жуткий хаос вплоть до самого вечера, да и то, когда зрители начали рассаживаться по местам, кто-то ещё умудрялся бегать за кулисами с воплями: «Что мне надеть?! Где моя помада?!», делать упражнения для похудения, чтобы втиснуться в платье, репетировать приветственную речь или украшать сцену.

Наконец грянули фанфары и ведущий, коим был неподражаемый и артистичный Рамос Пламфли, облачённый в сверкающий стразами костюм и белый галстук-бабочку, объявил начало конкурса.

– По старой доброй традиции мероприятие открывает победительница прошлогоднего конкурса красоты. И это, – он сделал паузу, как будто сообщал какую-то сверхважную новость, – кадет четвёртого курса факультета военной медицины Эффи Хилтон! Аплодисменты, друзья!

Победительницу встретили бурными рукоплесканиями и свистом. Нужно признать, освещенная софитами, словно лучами восходящего солнца, в длинном сияющем платье, с распущенными волосами и короной на голове выглядела она весьма эффектно. Стоя за кулисами, девчонки восхищенно перешёптывались, обсуждая её причёску и платье.

– Уважаемые судьи и преподаватели, коллеги, друзья, мои многочисленные поклонники! – хорошо поставленным голосом вещала в микрофон Эффи. – Для меня огромная честь в очередной раз открывать самое, не побоюсь этого слова, значимое и красивое мероприятие в стенах Академии стихийной магии и обороны Ла Риоры! О да, благодарю за тёплый приём, мне очень приятно!.. А знаете, мне нравится эта традиция: золотой кубок который год не покидает стены академии, а корона королевы красоты – мою светлую симпатичную голову.