Вампир, естественно, и виду не подал, будто рассержен или расстроен. Наоборот, любезничал и интересовался, хорошо ли меня здесь приняли и как идёт учёба. Но после обеда мне прислали записку с угрозой: «Вашу тётушку ждёт штраф за осуществление предпринимательской деятельности без лицензии и уклонение от уплаты налогов. Даю время до вторника. В противном случае вместо штрафа будет возбуждено уголовное дело, а ваш брат отправится в приют». Из-за переизбытка эмоций я даже не поняла, сама спалила эту проклятую бумажку или же она самоликвидировалась. Ну это же надо – назвать тётину душевную доброту предпринимательской деятельностью! Если она пришила пуговицу на куртку соседа-вдовца и получила в благодарность букет и коробку конфет, то половину должна отдать префекту? И по полкоробки и полбукета за все куртки и штаны, которые подшивала до этого?

Ну, вампир, берегись, тебе это с рук не сойдёт!

Однако легко обещать на словах да нелегко на деле сделать. Это ещё мой отец говорил и сейчас как никогда я согласна с этим утверждением на все сто. К тому же всё осложнялось тем, что я ни единой душе не могла рассказать правды. Брайса не хотела впутывать по той простой причине, что боялась ему навредить. В том, что он не откажет в помощи, не сомневалась, но если всё пойдёт не так и нас обвинят в попытке кражи и клевете… Нет, даже думать об этом не буду. Если кто и должен отвечать перед законом, то лишь я одна.

Однако, чем больше я раздумывала над тем, как повернуть ситуацию в свою пользу, тем отчётливее понимала, что не справлюсь одна. И тут Фицрой подвернулся так кстати. Если честно, его бы тоже не хотелось видеть на скамье подсудимых, никого не хотелось, но он не Брайс. У него гражданство и связи.

Как-то меня вызвала к себе профессор Макнейр и снова пытала о моих возможных врагах. «Припомните, может, вы кому-то случайно перешли дорогу или отказали кому-то в, скажем так, грубоватой форме?» – спрашивала она. О Фицрое я предпочла промолчать, а другие на врагов не тянули. Ну, кроме Карсона, но вряд ли стоит принимать его в расчёт. «А почему вы спрашиваете?» – сказала я. «Видите ли, – замялась миссис Макнейр, – мы провели магиоскопическую экспертизу среди участниц конкурса, а точнее, среди девушек-огневиков, и не нашли той, которая могла бы испортить вам одежду». «Выходит, это сделал кто-то из парней?» – догадалась я. «Это всего лишь предположение, – ответила она. – В академии учится более двух тысяч кадетов, из них тысяча девятьсот двадцать пять парней. Шестьсот семнадцать огневиков. Провести настолько масштабную экспертизу нереально». «И что же делать?» – спросила я. «Будем искать среди тех, у кого могли быть мотивы».

Так в чёртовой нервотрёпке прошла добрая половина конкурсов. В рейтинговой таблице академия Балленхейд болталась где-то посередине и это неимоверно окрыляло конкурентов. Хендфорд выбился в лидеры, на противоположном конце стояла академия Гуаталайи, но это было ожидаемо, так как Гуаталайю представлял только один факультет – целительства и военной медицины, где преобладали девушки, и там, где победу в конкурсе определяла не магия, а физическая сила, девушки, как правило, проигрывали парням. Таким образом, во второй тур стихийного баскетбола попали четыре команды: Хендфорда, Блессингтона, Калаорры и Балленхейда.

– Если ты не соберёшься, Фостер, и не покажешь, на что способна, – выговаривал мне перед началом матча сержант Фултон, – мне придётся тебя заменить.

– Да, сэр, – только и ответила я.

Заменить? Да я не против, пусть хоть сейчас заменяет. Но кем? После первого тура у нас и без того шесть выбывших. Этвуду из «Фениксов» попало ядовитой струёй в глаза, когда он по глупости снял на поле шлем, и теперь бедняга лежит в одной палате с Морганом. В той же компании и Уордсворт из «Центавр» с переломом ноги. У Реншоу и Блейна ожоги. У Флинта вывих плеча, у Торреса температура под сорок. Брайс и Эван в игре, но, как по мне, выводить их на поле ещё рано.

– Ты сможешь, Фостер, я в тебя верю, – продолжал «мотивировать» тренер.

– Спасибо, сэр.

А что мне ещё сказать? Я постараюсь не облажаться и не подвести команду.

Тут Фултон, явно намереваясь сказать мне что-то ещё, вдруг отвёл взгляд, сосредоточившись на ком-то за моим плечом. Лицо его при этом выражало странную смесь восхищения, почтения, благоговения и страха.

Я обернулась узнать, какая же персона вызвала в нём эти чувства, и с удивлением обнаружила идущих по дорожке Фицроя и пожилую леди на каблуках, в платье-футляре и широкополой голубой шляпе с белоснежной розой на боку. Подмышкой у бабули зажата левретка, в зубах – трубка, а другая рука цеплялась за локоть Фицроя. Нужно отметить, что ни платье, ни яркий макияж не делали её нелепой, напротив, образ был настолько гармоничен, что оставалось только сказать: «Вау, всем бы так выглядеть в старости».

Наверное, это и есть та самая сеньора Вальенде?

Но моё внимание быстро переключилось на Фицроя. И вроде бы он такой, как всегда, и вроде бы не очень... Что-то в нём изменилось, но что-то неуловимое и не поддающееся объяснению. А мне, что совсем уж ни в какие корзины, эти изменения нравятся. Мало того, когда я смотрю на его губы, вспоминаю, как он меня целовал. Но мне не должно нравиться ни то, ни другое! Потому что он эгоист, наглец, лжец и грубиян. Я знаю, он может быть и не грубым, но эти знания в данный момент точно лишние.

Фултон кинулся целовать пожилой леди ручку, а я под шумок собралась быстренько слинять, но не тут-то было.

– Простите, сэр, вас хотел видеть ректор. Срочно, – сказал ему Фицрой и подал мне знак, мол, останься.

Но и без этого знака его спутница воззрилась на меня как на виновницу раскола Родании и появления эльвов с гончими.

– Что ж, безумно жаль, простите, сеньора, – запричитал Фултон, – был безумно рад видеть. Я уже говорил, что вы восхитительно выглядите? Да? Простите, но сегодня вы выглядите волшебно!..

Когда он, наконец, ретировался, Фицрой представил бабуле меня.

– Познакомьтесь, это моя будущая жена Элла Фостер. Фостер, это моя бабушка сеньора Алисия Вальенде.

Не знаю, как долго Фицрой репетировал эту речь, потому что произнёс её без заминки. Хотя о чём это я? Ложь всегда давалась ему легко. А вот я почувствовала, как под ногами земля плавится. Не зная, чем занять руки, я крутила чёртов шлем и, как назло, выразительные кошачьи глаза и усыпанная блестящими камнями корона (Морган с Реншоу загорелись желанием разрисовать мне шлем и я просто не смогла им отказать) постоянно попадали в поле зрения бабули Вальенде.

– Очень рада, – пробормотала я, чувствуя, как отчего-то становлюсь почти такой же красной, как то легендарное платье, в котором я выиграла конкурс красоты, – Фицрой очень много о вас рассказывал. То есть… э…

От волнения я совсем забыла, что неплохо было бы назвать Фицроя по имени, но бабуля не дала мне договорить.

– Надеюсь, не только хорошее, – вынув изо рта трубку, произнесла она низким хрипловатым голосом, – потому что лести я не переношу.

– Я очень ценю это качество в людях, – отозвалась я.

– Пока только хорошее, – встрял Фицрой.

– Что ж, я подпорчу впечатление, – заявила старушка и её левретка утвердительно тявкнула. – Фостер, значит. У вас акцент, как у представителей среднего класса Фелильи, но вы не из Фелильи. Третий континент, верно? Лицо без гражданства с раздутыми амбициями? Как вы вообще доучились до четвёртого курса?

Ясно, бабуля мне не рада. Гонора в ней столько, что на всех ла риорцев с лихвой хватит. Но чувствуется, что он не на пустом месте развился. Энергетика её настолько сильна, что меня чуть ли не сметало от осознания собственной никчёмности. Держу пари, Алисия Вальенде – обладательница не одной стихии, а двух. Ставлю на воздух. А вот вторая… Огонь? Нет, скорее, земля. Вон как под ногами дрожит.

– Прекрасно доучилась, – ответила я. – Если бы моей целью было замужество и гражданство, я бы вышла замуж ещё на первом курсе, ибо красотой, как видите, не обижена. Умом тоже. Я здесь, чтобы отомстить эльвам за смерть родных и друзей, за разрушенные города, за годы страха, голода и нищеты.