Она улыбнулась, отгоняя прочь мысли о том, сколько раз ей придется застегнуть эту застежку для него. Один? Десять? Сколько еще раз они встретятся перед его свадьбой? А потом… Не хотелось сейчас думать об этом.

— Крестика мне было достаточно, по крайней мере, я всегда его ношу у сердца, — она коснулась своей груди, слегка улыбнувшись.

Саид прижал ее себе, нежно губами касаясь ее лба:

— Просто мне хочется, чтобы ты улыбалась. Разве золото не повод для этого?

— Повод для моей улыбки не золото, Саид, — она слегка отпрянула от него, всматриваясь в темные глаза, — ты нашел меня там, где это было невозможно сделать. Вот это повод для улыбки. Ты обнимаешь меня и это тоже повод для нее. Поцелуй меня и это тоже будет повод. Я буду улыбаться всегда, когда буду видеть тебя.

Его губы коснулись ее губ. Теплых, нежных, чувственных. Сладкий пьянящий поцелуй дурманил мозг, заставляя забыть все законы ислама. Его пальцы касались бархатной кожи на ее щеке, медленно спускаясь ниже, касаясь золотое изделие. Еще ниже, к ее груди, ощущая ткань лифчика от купальника и тонкую ткань легкого шелка платка. Хотелось сорвать платок, но Саид остановился, убирая руку.

— Прости, но ты пьянишь мой разум.

Она слегка улыбнулась, беря его руку и поднося к своим губам.

Странный жест, говорящий то, что она благодарна за его выдержку.

Ни один христианский мужчина сейчас не стал бы медлить, беря свое. Саид достоин уважения.

Двумя пальцами он поднял ее подбородок, смотря в глаза:

— Я тебя люблю, Вирджиния, именно поэтому не прикоснусь к тебе.

Аллах свидетель. Ты можешь верить мне и не бояться.

Она кивнула, потупив взгляд, снова вспомнив слова Мухаммеда: прелюбодеяние карается законом. Не хотелось его нарушать. Но они уже половину нарушили, приплыв сюда, оказавшись вдвоем посередине залива, а сладкие поцелуи имели привкус горечи.

Потом они вышли на палубу, лежали и смотрели, как меняется небо, как земля поглощает солнце и на смену дню приходит ночь, зажигая звезды как фонарики.

Вирджиния прижалась сильнее к Саиду, слушая его рассказ про звезды. Он показывал пальцем созвездия, но ее внимание было рассеянным. Низкий голос с арабским акцентом, запах с нотками кардамона— гипнотизировали, завораживали, заставляли прерывать его рассказ поцелуями.

— Для меня все звезды одинаковы.

— Это я уже заметил.

Они смеялись, пытаясь визуально соединить одной линией несколько звезд сразу, но мало что получалось, их пальцы переплетались, а губы снова встречались.

— Скажи, что ты любишь меня.

— Я люблю тебя, Хайяти.

Хотелось слушать бесконечно. Записать на диктофон, поставить на повтор и слушать с утра до ночи. Но даже так будет мало. Хотелось еще чаще.

— И я люблю тебя.

Он целовал ее, нежно пальцами перебирая локоны волос и ощущая их мягкость. Яхта монотонно покачивалась на волнах, успокаивала и манила в сон. Как бы хотелось уснуть, проснуться завтра и все так же касаться эту девушку. Но, видимо, жизнь не на столько проста как кажется:

— Вирджиния, — его тихий шепот долетел до ее слуха, она перевела взгляд на Саида и пальцами провела по его щеке, по губам, он тут же поцеловал ее пальцы, слегка приподнявшись на локте. — Я хочу, чтобы ты кое — что услышала от меня лично, а не от шушуканья работников аэропорта.

Она молча смотрела на него, понимая к чему он клонит. К своей помолвке. Не трудно догадаться об этом— его рука сильнее сжали ее пальца.

— Тебе не надо ничего говорить, Саид. Я все понимаю. Ты женишься не по своей воле, ты скован цепями с авиакомпанией и тебе надо думать о своих людях. Иначе твой отец рассвирепеет в край и начнет их увольнять, а с тебя снимет погоны, навсегда лишая права летать.

Я все это знаю.

Она мудрая девушка. Сейчас она понимала его без его слов, но промолчать он не мог:

— Я не могу идти против воли отца, Хайяти. Но я не намерен тебя терять…

Она не дала ему договорить, целуя в губы, заставляя молчать.

Больно. От слов, от правды, от этой жизни. Поцелуй тоже был с нотками боли. Но она сильная и будет терпеть.

— Два месяца, Вирджиния, — он оторвался от ее губ и тоже стало больно, — за это время можно что — нибудь придумать.

— Время покажет, Саид, — она вновь коснулась их, ощущая теплоту.

Она бежала от правды, от будущего, которое уже прекрасно себе представляла: и оно было без него. Но именно сейчас хотелось целовать и чувствовать его поцелуи. И его пальцы, которые нежно коснулись ее плеча и провели по руке, заставляя кожу покрываться мурашками. И улыбнуться… Чтобы скрыть боль…

— Послезавтра у меня помолвка, — эти слова резанули слух, — потом праздник в честь будущего слияния авиакомпаний. Приглашены все пилоты. Не приходи, Хайяти, я не хочу видеть твою грусть.

Сердце сжалось от его слов, и она вновь коснулась его лица, потом губ, всматривалась в глаза, пыталась насмотреться вдоволь. За что Бог так наказал ее?

— Если тебе от этого будет легче, то меня там не будет.

Завтра у нее рейс целый день, это отвлечет от мыслей, а послезавтра, пожалуй, она отвлечется магазинами. Возможно, пригласит Милену. Они сядут в уютном кафе за чашечкой черного кофе, улыбнутся друг другу. И при этом улыбка Милены выдаст сочувствие. Нет, она пойдет одна. Без знакомых. Затеряется среди чужих людей в толпе.

Они еще долго лежали на палубе, всматриваясь в темное небо.

Темное, бесконечное, наполненное звездами. Не хотелось думать о времени. Но всему наступает конец.

— Интересно, как я попаду домой? — Вирджиния улыбнулась и пожала плечами, — я почти раздета и у меня нет ключей.

Саид встал и протянул ей руку. Девушка ухватилась за нее, получая помощь:

— Я довезу тебя до Дубай — Марины, но ключей у меня тоже нет.

Они есть у Кристиана, который уже скорее всего, оборвал телефон.

Но увы, тот был выключен, и на секунду Вирджинии стало страшно. В мыслях она начала перебирать самые разнообразные причины своего побега. Но сначала лучше позвонить.

Он взял трубку сразу, сначала возмутившись, но потом выдохнул— с сестрой все в порядке. Но лучше выпороть ее за долгое отсутствие и молчание. И конечно он ничего не скажет родителям, оберегая их нервы.

Саид довез ее до пристани, которая находилась почти возле дома, и Вирджиния вышла на берег. Их пальцы разжались…

Ступая босиком по асфальту, не ощущая неприятного покалывания от мелких камушков, она направилась к дому. Крис открыл дверь впуская ее, и Вирджиния быстро прошмыгнула внутрь квартиры, сжимая в руках коробку, обтянутую голубым бархатом. Ожерелье она сняла, пряча его внутрь. Пряча все свои чувства туда же.

— Слава богу! — прикрикнул Кристиан, — ты с ума сошла? Где тебя носило? Позвонить было сложно?

— Что ты кричишь, ведь я же вернулась.

— Три часа назад я об этом не знал! Ты исчезла, твой телефон выключен! Что мне думать? Может, мама права в том, что ты сделала глупость уйдя от Мэта. Раньше за тебя не приходилось переживать!

Она удивленно взглянула на него и молча прошла мимо. Пусть кричит. Она бы тоже ответила криком, но в какой — то степени Крис был прав. Он просто переживает.

— Все хорошо, переживать не стоит.

— И ты конечно не скажешь где была? — Крис сложил руки на груди, внимательно всматриваясь в лицо сестры- она опустила глаза.

— Нет.

— Отлично, — выдохнул он, — можешь не говорить, но я догадываюсь.

— Оставь свои догадки при себе, — она вновь взглянула на него. Когда она отчитывалась перед братом? Только за мелкие проступки в детстве. Сейчас она выросла и у нее своя жизнь.

Кристиан не стал выпытывать то, что принадлежало только ей.

Молча ушел, услышав ее тихое «спасибо». Чтобы она не творила, она его сестра. Глупая маленькая девочка, которая никак не хотела взрослеть. Поэтому хотелось оберегать ее. Быть чаще рядом. А она, как на зло, старалась быть все дальше и дальше. И даже отказалась идти с ним послезавтра в кино, желая оставаться одна. Если хочет быть одна- пусть. Папа был приглашен на праздник к Шараф аль-Динам, придется остаться дома с мамой. Или позвонить Милене и пригласить ее в кафе? Или поехать в пустыню и покататься на джипе по барханам? Что можно еще делать в Дубае, где температура настолько высока, что невозможно находиться на открытом воздухе?