— Собственной персоной, Разящий!

— Какая ты краси… какого хрена ты тут делаешь, кровососка?! Или мы тебя в прошлый раз мало гоняли?!

— Гоняли? Хмм, дай-ка подумать… Это когда ты сказал, что тот, кто поймает эту вёрткую тварь, получит красный пояс экстерном? Ахаха, гоняли, значит? А ну-ка повтори ещё раз это мне в лицо!

Тенгу внезапно понял, что не чувствует силу хиноенмы, хотя та надвигалась на него почти в упор. Силы нет, а вот в сузившихся глазах он тут же прочёл себе приговор — нет, не смертный, однако сцедить литра три крови «про запас» с неё станется. И хотя демоническая кровь для кровососки была не самым удачным продуктом — с кровью магов и не сравнить, но во время приснопамятных «гонений», когда языкастая стерва умудрилась довести старого мечника буквально до белого каления, и он в сердцах объявил об «охоте с призом», додзе суммарно лишилось литров тридцати этой жидкости… Правда, это было давно. По людским меркам давно — семьдесят лет прошло с тех пор. Люди совсем ополоумели, и вместо старых, проверенных веками, домов из дерева и бумаги, стали строить гигантские муравейники из стекла и камня, а вековые традиции оказались забыты… Говорят, сейчас женщин стали на работу брать, и не гейшами даже, а самыми что ни на есть строителями, водителями этих новомодных повозок, что ездящих, что летающих. То ли дело лет триста назад… а лучше — пятьсот. О да, тогда он был уже «в летах», но ещё полон сил, он ходил с клинком и веером по островам и материковым землям, давая бой каждому, кто желал вызвать его, уничтожая безумных чудовищ древней земли Империи. От Сахалина до Окинавы, от пределов Монголии до берегов безбрежных вод Великого моря на востоке… Тенгу — Охотник звали его тогда, и под звуки рога неизменно собирались под его руку младшие аякаси, чтобы дать бой зарвавшимся колдунишкам-экзорцистам… или разграбить слишком жирное гнездо местных демонов, возомнивших себя пупом земли. И бабы тогда знали своё место. Нет, ну были безумные паучихи или кицуне-притворщицы, были и тануки, что без всяких яиц могли заткнуть за пояс своих полосато-хвостых мужей… эх, тануки! Эта любвеобильная семейка… И ни одна, понимаешь, пигалица не смела притащиться на место благородного обучения мужей благороднейшему из искусств…

— Эй, Тенгу! Ты уснул, что ли? — Голос Агехи звучал даже с некоторым беспокойством. При этом она приблизила своё лицо к его лицу, и Разящий рефлекторно отшатнулся, едва не споткнувшись. Чёртова баба! Но сильна, сильна!.. Хотя, где сила-то? И как умудрилась так спрятаться?

— Я думаю над… — он хотел сказать «твоим наказанием», но вовремя одумался. Тогда у кровососки было хорошее настроение, и она не разнесла додзе вдребезги и пополам, а сама поучаствовала в развлечении… и здорово сбила спесь с отдельных придурков. В то, что Агеха потеряла хоть каплю силы, старый мастер не верил ни на грош — иначе бы не заявилась. Да ещё и так нагло! Да ещё и в этом!

Тенгу окинул взглядом фигурку демоницы, подкрашенное умелой рукой лицо, уложенные волосы, гайдзинскую рубашку без завязок, неприлично коротенькую юбку и… напрочь «прилип глазами» к стройным ножкам! Вот как она умудряется…

— Я очень рада, что ты думаешь о моих ногах. Я даже не буду устраивать тут строительную свалку… хотя после прошлого раза стоило бы. Удели мне полчаса наедине?

Ох, что тут началось! Повальное слюноистечение и завистливые взгляды буквально прожгли старого учителя.

— И нечего тут завидовать, мы идём говорить, — подчеркнула голосом хиноенма. — А вам всё равно ничего не светит, в ЭТОМ вас даже одиннадцатилетний мальчик уделает.

— Ну, не стоило так их «опускать», Агеха, — всё-таки вступился старый аякаси за своих учеников, когда они вдвоём прошли сквозь раздвижные двери учительского дома. — Всё хорошо в меру.

— А я и не опускаю, личный опыт, так сказать, — небрежно ответила демоница, мечтательно улыбаясь. — Но я тут, как ты понимаешь, не за этим. Я помню твою речугу тогда, когда ты спустил на меня своих мальчиков: «сила меча — сила души. Ваша личная сила ничто против силы воли». Так?

— В таком возрасте сложно меняться — отпустил умудрённую улыбку Тенгу.

— Тогда у меня для тебя есть интересное предложение. Город Такамия на берегу пресноводного озера, знаешь такой? Настоятельно рекомендую наведаться туда…

Интерлюдия 33

Ю Шимомуро, Хироэ Канаме, Сидзука [вместе идут со школы]

— Жалко, что кадры с Даром нельзя использовать. Я, наверно, раз десять пересматривала твой монтаж, Хироэ! А снимать с берега рядом с местом, куда он перекладывал камни — реально страшно было! Одно неверное движение…

— А сцена, где Пачи тебя ловит щупальцами, в которой ты так визжала?

— Она от удовольствия, знаешь ли.

— Сидзука! Нет, сначала тоже не по себе: оказаться на месте главной героини аниме с тентаклями… я вам потом покажу свою подборку… но мы столько раз делали дубли, пока твоё эстетическое чувство не было удовлетворено, Канаме! Даже привыкнуть успела.

— Искусство требует жертв! Вот у Ринко и Такахаси с Сидзукой всё получилось с первого раза. Образцовый бой!

— …где меня пытаются побить палками, знаешь ли…

— Это же классика нашей кино-культуры!

— Идиотизм — классика нашей кино-культуры?

— Идиотизм — это классика любой кино-культуры, если она массовая.

— Сильно сказано, подруга!

— А то! На чём я… А! Терминатора Т-1000 нельзя уничтожить обычным оружием, но вместо гайдзинского сбрасывания в расплавленный металл наши герои применяют свою «внутреннюю силу». Надо будет ещё обработать сцену, где Сидзука распадается на воду, а то металл, какой бы он ни был жидкий, себя так не ведёт. Я специально тут нашла видео, как переливают ртуть на заводе — совсем другое течение и медленнее.

— Ну извини, что я не могу растечься как жидкий металл. Вы и так заставили меня сниматься почти голой, извращенки!

— У тебя были ленты…

— Ага, голой и в лентах, ещё лучше! До сих пор не понимаю, как вам удалось меня уговорить, знаешь ли!

— А по моему, кто-то хотел покрасоваться перед Юто…

— Шимомуро!

— Молчу-молчу…

Айя Канаме рассадила девочек вокруг кухонного стола, легко поддерживая непринуждённую беседу ни о чём, и оставила подружек дочки наслаждаться правильно заваренным зелёным чаем. Из толстостенных керамических стаканов, второй заваркой, причём не японского, который, по мнению Канаме-старшей был откровенным сеном, а настоящего, китайского, вручную свёрнутого в пресловутые «золотые шары». Чай, дарящий спокойствие и мудрость… правда, большая часть теряется, если не соблюдать древнюю церемонию принятия напитка — ну или хотя бы не трепаться походя о всякой ерунде за столом, но это же не значит, что нужно пить всякий мусор, верно?

Женщина прислушалась к долетающим с кухни звукам: девочки спорили о синематографе, приводя в качестве аргументов по большей части неизвестные, иногда странные названия. Сама Айя, телевизор особо не жалующая, да и кино находящая увлечением спорным: то ли дело театр! — тем не менее улыбалась очень довольно. Ещё бы, дочка нашла себе друзей. Не каких-то там «приятелей» или «полезные знакомства» — с последней категорией людей любящая мать постепенно стала сводить девочку сама, а настоящие, построенные на родстве душ, связи. Те самые друзья, которые помогут в беде вне зависимости от того, в какую историю ты попала, которым наплевать на «мнение света», которые судят тебя по своему мнению, а не по чьему-то чужому… А ещё в жизни дочурки в конце весны появился мальчик. Юто Амакава. Естественно, Хироэ ничего не сказала матери: даром что ли Канаме обучала столько времени свою единственную ученицу, что у женщины должны быть свои собственные тайны… в определённых областях, конечно же. И вот такая юная, детская привязанность — это тоже любовь… первая… но от того она не перестаёт быть личным чувством. И никто не имеет права лезть в сердце женщины, где она хранит свою самую прекрасную слабость!