– И кто-то остался жив? – тихо уточнил Коста. – Из этих учеников. Которые пришли на остров последними… Кто-то остался жив? Из тех, кого вы растили десять зим? Вы кого-то смогли защитить? Чтобы предлагать мне защиту?

Арр молчал долго. От напряжения у Косты ускорился пульс – бежать, и напряглась спину, но сир – не двигался. Просто – молчал. И потом так же молча подошел к одному из деревянных ящиков.

И начал вытаскивать таблички – одну за другой, швыряя их на стол – горка росла и потом они просто со стуком посыпались вниз, а потом… Арр зарычал, схватил ящик, перевернул и тряс на пол до тех пор, пока внутри не осталось ничего.

– Вот они, все… все, кого я растил десять зим… все, кого я учил… все, кого должен был, но не смог защитить… моя. Вина.

Коста замер, глядя на гору табличек на полу.

– Помню ли я каждого по именам? Да. Снятся ли они мне? Каждую ночь. Каждую ночь, видит Великий… каждую ночь я понимаю, что не справился, что учил плохо и больше не намерен совершать таких ошибок… – Арр выдохся – пустой ящик рухнул на стол. – Остров – это грань. Тот, кто выживет – станет сильным, тот, кто выживет… не окажется на этом столе. – Уходи, – выдавил он тихо. – Я ошибся. Ты – не достоин своего мастера. Хо ошибся в тебе…

Коста сделал осторожный шажок к двери, ещё один, и ещё – обходя покрасневшего Арра по кругу, стараясь держать его в поле зрения, добрался до двери и уже взялся за ручку…

– Это твоя вина, – прилетело ему в спину. – Что Хо – умер.

Коста замер, обернувшись – Арр тяжело дышал, но не двигался.

– Если бы не ты – он остался бы на острове, если бы не ты – я бы смог уговорить его остаться, если бы не ты – его бы не нашли и не убили… Это ведь ты хотел уйти. – Уточнил восьмой наставник. – Ты не хотел учиться, хотел покинуть острова – и его – убили…

– Нет, – прошептал Коста побелевшими губами.

– Да. Ты – виноват во всем. Он был готов ради тебя на всё – даже рискнуть, хотя его предупреждали… ради той жизни, которую, как он считал, заслуживает его единственный ученик, – выплюнул Арр. – Единственный ученик, который оказался трусом, который сбежал сразу, единственный ученик, который оказался недостоин своего Мастера…

Арр достал из кармана что-то и швырнул за цепочку. Коста поймал на лету – ему в грудь ударилась… печать мастера… жетон Наставника…

– Нет… нет..

– Ты – не достоин называться его учеником, – продолжил Арр устало. – Ты трус, который думает только о себе… и ты – слаб…

Коста стиснул печать в кулаке и развернулся к двери, дернув ручку.

– Больно? Это – хорошо. Если больно, значит, ты ещё жив…Ты не виноват…

Коста ошеломленно обернулся обратно.

– Не виноват, мальчик, – глаза Арра улыбались. – Никто и даже я никогда не могли переубедить Хо, если он что-то решил… а он решил…Ты не виноват, но ты можешь продолжить его дело… то, ради чего он жил, ради чего боролся и ради чего умер… не сейчас, – он качнул головой. – И я не буду говорить, что это будет просто… многие сдаются и ломаются… чтобы стать сильным, нужно много зим, много пота и крови, но, если станешь… если станешь, сам сможешь найти ответы… Ты же хотел знать, кто убил Хо?

Коста сжал в ладони печать мастера.

– Корабль клана будет стоять на пристани три дня, Глава Вэй прибудет завтра и задержится на день, решать вопросы с кланами…Мы не берем обратно тех, кто ушел – никогда, но ты решал не сам…Я могу дать тебе силу, могу научить, но найти способ вернуться ты должен сам… Магистр Вэй больше всего ценит упорство и следование цели, и… Хо был любимым учеником…А теперь – уходи, – Арр взмахнул рукавом в сторону выхода.

Дверь за мальчиком закрылась бесшумно.

“Восьмой” переплел пальцы, и отправил сразу два вестника: “Западные и восточные ворота – пропустить мальчика”, “следить, следуя на расстоянии”.

Если малец похож на Хо, то ему нужно время. Остыть. Подумать. И принять решение.

“Восьмой” опустился на колени, аккуратно расправив халат и, бережно поглаживая каждую пальцами, начал собирать таблички в стопку.

– Си эр, Тай, Шу, Мей, маленький До, Ви… – задерживаясь на каждой, чтобы произнести имя вслух.

Побережье, скалистая бухта

Хлестал дождь. Как он оказался на пляже, нашел дорогу, не свалился с тропы и не сломал ноги, Коста не думал. Печать наставника обжигала грудь под рубашкой.

Виноват. Виноват. Виноват.

Больно было так, что внутри снова заворочался алый жар.

Он – виноват. Арр был прав. Эти мысли он старательно гнал из головы декаду – что, если бы он не настаивал; что, если бы они остались на островах; что, если бы мастер остался жив, не попроси он…

Виноват, виноват, виноват…

Голос Арра звенел в ушах, и Коста потряс головой.

Нырнул под лодку, сбросил все мокрое в угол, скомкав, и начал таскать ракушки наружу – ему нужен свет.

Он намочил все, дождался, когда синее сияние станет ровным и ярким, щелкнул застежками тубуса. Руки – тряслись. Он не прикасался к туши и пергаментам с самой смерти Наставника. И даже был рад – где-то глубоко внутри, что руки заживают так долго.

Набрав воды в баночку из-под мази, Коста переложил ракушки, управляя направлением теней и света, разложил чистые пергаменты и начал готовить тушь.

Дождь барабанил по днищу над головой, но Коста не слышал. Он был не здесь.

Он был на Севере. Бежал домой к Мастеру, радуясь, что закончил доску “Мирии”. Он разжигал огонь и пинал пустые бутылки, собирал вещи и трясся в обозных санях.

Он был в Ашке. Той столице, которая рисовалась ему по рассказам рыжего. Величественные дома и широкие улицы. богато одетые люди и большой шатер театра. Он почти чувствовал, какие чистые мостовые под ногами.

Он был на островах. Лежал на крыше, слушая мастера, прятался в кустах от девушек и бродил по холмам, рисуя бухту.

Он мерз в подземельях, и старался поймать равновесие в качку – в трюме работорговцев. Он чувствовал запах давно немытых тел, каши и одурящий аромат островных цветов. Запах самогона, табака, туши и чистых пергаментов.

Он был везде и нигде. И только, растворившись в вероятностях, Коста поднял кисть, описав в воздухе полукруг и начал писать. С закрытыми глазами.

Три пергамента. Три пути. Три мира, которые никак не пересекаются между собой. Три выбора. Три задачи. Три жизни, которые можно прожить.

Север. Ашке. И – острова.

Коста закончил через пять мгновений, но его повело от усталости в сторону, как будто он писал весь день напролет от зари до заката. Он взял горсть ракушек и высыпал рядом на листы. Штрихи в синем мерцающем свете выглядели особенно беспощадно. Как что-то, что уже нельзя изменить.

Мастер говорил – нельзя смотреть путь. Виденье не даст сути, слишком часто вероятности меняются от одного взмаха крыльев птицы за спиной. Мастер говорил – это величайшая ложь, попытка предсказать самому себе – попытка увидеть “суть” пути, который ждет. И, что если бы это было возможно, неужели Наставник торчал в этой дыре, на проклятом всеми богами Севере?

Коста слушал. Коста верил. Но было что-то ещё… что-то, о чем мастер умолчал, что-то чему не научил… было рано? Но теперь и не научит. А, значит, Коста будет учиться сам.

Три пергамента. Три пути. Три жизни.

Север. И суть первой жизни, если он выберет этот путь– смерть.

Коста вздрогнул – жирные штрихи легли непримиримо. Три иероглифа.

Смерть, успокоение и … Бога, найдет он на Севере.

Ашке. И суть второго пути – богатство.

Коста подтащил ракушки ближе, решив, что ошибся. Но нет.

Ашке: богатство, почитание и слава.

Острова. Арры. И суть третьего пути – сила.

Сила, ответы и… возмездие.

Мастер был прав – знания не облегчают путь и не дают ответов.

Коста вздохнул и выложил перед собой ещё один лист. И заколебался.