— Мы не в Дакре. Здесь ваши законы не имеют силы.

— Мои солдаты с тобой не согласятся.

— И что тебе нужно? — Арин повысил голос. — Мой дом?

— Речь не о том, чего я хочу или не хочу. Но если мы победим в этой войне, у тебя будет кое-что посерьезнее. Достойный трофей в глазах общества.

Арин понял, о чем он, и добавил:

— Гэрран — не моя собственность.

— Арин, я тебя умоляю.

Арин смолк. Костер постепенно догорал. Тени вокруг сгущались.

— Это ставит мою сестру в любопытное положение, — продолжил Рошар. — Ведь о наказании было объявлено во всеуслышание. Она приняла такое решение не подумав, хотя, честно говоря, когда ты только заявился к нам, никто и вообразить не мог, что ты чего-то да стоишь. Королева не видела в тебе ценности, а зрелище для двора получилось отличное. Но теперь все, что твое, — мое. Гэрран — неплохое приобретение, несмотря на отвратительную здешнюю погоду. Плодородные земли, отличный щит от набегов империи. Сейчас у моей сестры есть несколько вариантов. Все зависит от того, как закончится война. Если мы победим империю, Гэрран можно захватить силой. В обычной ситуации никто и слова бы не сказал, но есть одна проблема: получится, что королева отнимает у меня то, что принадлежит мне по закону нашей страны. Есть и другой выход: Илиша может попросить меня подарить ей Гэрран.

— Ты этого не сделаешь.

— Потому что мы друзья? Как трогательно. И наивно. Именно это мне в тебе и нравится. Ты такой очаровательный временами.

— Я тебе не позволю. Тебе придется убить меня.

— Знаю, мой милый гэррани. — Рошар отложил трубку, потер руки, будто стряхивая с них грязь, а потом уставился на свои пустые ладони.

Арин уже не злился.

— Ты этого не сделаешь, — повторил он. — Иначе ты не стал бы мне этого говорить.

— Я бы и рад так думать, но речь идет о человеке, который отдал собственную сестру в заложники врагу. Что ты на это ответишь? Что всем нам подчас приходится принимать непростые решения? Ошибаться? Предавать все лучшее в себе? Да, так и есть. Я ведь давно хотел тебе сказать, но молчал несколько месяцев.

— А как ты думаешь, что будет, если мы проиграем войну?

— Обычно я вообще ни о чем не думаю. Этим занимается моя сестра, после чего дает мне указания. Мне проще, когда моей жизнью управляет кто-то другой.

— Вечно ты уклоняешься от ответа.

Рошар посмотрел Арину в глаза:

— Если мы проиграем, я заберу тебя домой.

— Это твой дом, не мой.

— Мой — значит, и твой.

— Это невозможно.

Рошар вздохнул:

— На свете много всего невозможного.

— Твоя сестра…

— Ах, да.

— Как это влияет на все остальное?

— Ну, «это», как я понимаю, случилось у нас в городе, когда ты еще был бесполезным оборванцем и преступником. Нет, разумеется, — Рошар взглянул на него искоса, — в тебе есть некое очарование. Но теперь ты положил «этому» конец. Не знаю, но думается мне, что на твоем месте я бы так не поступил. Мог бы получить свою страну обратно в качестве свадебного подарка.

Арин раздраженно отмахнулся.

— Мне кажется, хватит тебе так упрямо придерживаться своих принципов. — Принц снова набил табаком трубку. — А мне, наоборот, неплохо бы стать принципиальнее.

— Тебе известны мои чувства. И убеждения.

Рошар приподнял бровь:

— О да.

Кестрель остановилась в нескольких шагах от принца, который лежал на травке посреди лагеря, прикрыв глаза от палящего солнца. Редко можно было увидеть его лицо таким расслабленным. При ярком свете рубцы было особенно заметны. Кестрель знала, что Рошар не спит.

— Бездельничаешь, — сказала она с укором.

— Ошибаешься, я строю планы.

— Валорианский командир не позволил бы подчиненным застать его в таком виде.

— У меня особая стратегия.

Кестрель фыркнула.

— Нет, правда. — Он по-прежнему не открывал глаза. — Разве ты не спросишь, в чем она заключается?

Кестрель ткнула его мыском сапога. Рошар потянулся, точно кот, и как будто вернулся в прежнее положение. Но потом резко вскинул руку, схватил ее за лодыжку и дернул. Кестрель потеряла равновесие и плюхнулась на землю.

— Так вот. — Рошар сверкнул черными глазами, видя ее возмущение. — Это очень хитрый план. Просто божественный.

Кестрель отвесила ему пинок. Принц цокнул языком.

— Милая госпожа, не желаете ли выслушать мой план? Он просто отменный. Вам точно понравится. Он заключается в том, что я выжидаю.

— Ты загораешь.

— Нет, говорю тебе. Я жду, пока ты придешь и скажешь мне, что делать.

Кестрель в недвусмысленных выражениях объяснила.

— Какой кошмар. Это ты у Арина набралась? Хватит пинаться, привидение. На нас весь лагерь смотрит. Разве не ты только что разглагольствовала про облик командира? Кто будет меня уважать, когда увидит, что я позволяю тебе пинать меня? Так, ладно. Просто посмотри в мои честные глаза. Я спрашиваю серьезно: что мне делать? И самое главное: что сделает твой отец?

Кестрель застыла.

— Нам пора что-то предпринять, — сказал принц.

Леррален. Кестрель уже знала о неудачной попытке валорианцев высадиться на этом пляже. Она понимала, как легко будет добраться оттуда до города. «Если путь к победе слишком затягивается, — любил повторять ее отец, — она начинает ускользать из рук». Должно быть, он чувствует себя уязвленным после поражения на южной дороге. Какую месть придумает генерал? Можно вырвать победу, обрушив все войско на Леррален, не жалея пушек и солдат. Такая победа дорого обойдется, но потом останется лишь дойти до города.

Кестрель посоветовала Рошару оставить гарнизон в Эррилите, чтобы победа, одержанная здесь, не пропала даром. Все остальное войско оправлялось на запад, к дакранской армии, что стояла у Лерралена. Кестрель оседлала Ланса, закрепив подпругу. Тревога не оставляла. Отчего же так неспокойно? В конце концов, что такого может сделать генерал, чего не может она? Разве не он учил ее стратегии? Разве не его голос преследовал ее? Память Кестрель давала советы — или это было воображение? Ей не нравилось, что отец все время оказывался прав. Не нравилось, что она к нему прислушивается. Может, точно так же Арин внимает советам своего бога.

По мере продвижения на запад холмы постепенно сменялись равниной, плодородные земли — более бедными, а грязь — пыльным крошевом. Кестрель заметила, что гэррани заманили Арина к себе, в середину колонны. Иногда его просили помочь приструнить строптивую лошадь или оставляли какую-нибудь историю недосказанной, словно бросая вызов: давай, Арин, закончи сам… если сможешь. Порой раздавались вопросы: Арин точно уверен, что среди его предков не затесались монаршие особы? Тот всегда смущался и влезал в длинные споры, отрицая свою принадлежность к королевской династии. Так что это был верный способ надолго удержать его в своих рядах.

Однажды, когда Арин в очередной раз отстал, чтобы поговорить с гэррани, Кестрель поймала брошенный вскользь взгляд Рошара: задумчивый, мрачный. Он выражал странную смесь удовлетворения и недовольства.

— Разве ты сам не хотел, чтобы народ его любил? — удивилась Кестрель.

Рошар оглянулся на Арина, который был в середине строя. Они продолжили ехать молча. Над головой синело небо. Потом Кестрель сказала:

— В тундре у Арина было кольцо с большим камнем. Оно твое?

— Этому мальчишке ничего нельзя одолжить. Он его потерял!

— Оно усыпляло с одного укола.

— Да.

— А та белая обезболивающая мазь… Она тоже восточная? Это не то же самое вещество?

— Какое наблюдательное привидение у нас завелось! Да, Кестрель. В кольце и в мази в разных количествах содержится яд червя, который водится у нас на востоке. Если смешать немного этого яда с маслом, получится мазь, от которой немеет кожа. Если взять чуть больше, им можно усыпить. А если переборщить с дозой — все, богиня возьмет тебя за руку и уведет в свои чертоги.