«А сейчас? — хотел спросить Арин. — Сейчас ты меня любишь?» В ее словах сквозила неуверенность. Он почувствовал, будто уже задал этот вопрос, и решил, что давить на нее не стоит. Но Кестрель как будто прочитала его мысли.

— Ты мне очень дорог, — сказала она, коснувшись его лица.

Радость вспыхнула в его груди и тут же погасла. «Дорог». Это больше, чем он ожидал, но меньше, чем ему бы хотелось. Но это прикосновение! Сердце Арина забилось чаще. Он боялся пошевелиться. Нельзя больше допускать ошибок. Лучше ничего не делать? Или наоборот?

Кестрель провела пальцами по его прикрытым векам, вдоль носа, по ямочке над губами, по щетине на подбородке. Кожа Арина вспыхнула. Пульс участился. Все его тело горело. Желание пронизывало до костей. Кестрель пододвинулась ближе. Ее кожа пахла зеленью и апельсинами. Губы оказались такими же на вкус, когда она прижалась к его губам. Они стукнулись носами, и Арин пожалел, что не видит Кестрель, когда она издала короткий смешок. Он запустил пальцы в ее волосы, забыв о том, что сам сказал ей в ночь перед отъездом: этого недостаточно. Арин забыл обо всем, уложив ее на спину. На языке у Кестрель остался привкус цитруса. Трава примялась под их весом.

Дуновение свежего ветерка холодило ему спину. Кестрель потянула вверх край его рубашки. Арин склонился над ней, опершись на локти. Ему в живот уперлась рукоять ее кинжала. Арин не двигался, позволяя рукам Кестрель скользить по его коже плавно, точно вода. Он боялся нарушить тишину. Даже собственный пульс показался ему слишком громким, когда Арин снова поцеловал ее.

Где-то неподалеку вспыхнул язычок костра. Арин вздрогнул и отстранился. Теперь он мог получше разглядеть лицо Кестрель. Полуприкрытые веки, припухшие губы, в глазах читался вопрос. Арин не раз представлял себе такую картину или что-то подобное. Внезапно в голове мелькнула мысль: если в прошлый раз Кестрель пришла к нему, потому что хотела вспомнить, не окажется ли, что на этот раз она просто ищет способ забыться?

Он заставил себя подняться. Раздался шорох: Кестрель тоже села и обхватила руками колени. Арин старался на нее не смотреть. Он поправил рубашку, которая, казалось, вдруг резко стала ему большой. Жаркий летний воздух постепенно остывал между ними. Арин смахнул со лба влажные прядки волос. Руки, которые всего несколько секунд назад действовали так уверенно, вдруг показались неуклюжими.

— Расскажешь мне, как мы встретились? — попросила вдруг Кестрель.

Арин не ожидал такого вопроса.

— Это был не самый приятный день.

— Я хочу знать все с самого начала.

Арин все еще сомневался:

— Но раньше ты не хотела.

— Я тебе верю. Ты не станешь мне лгать.

Он начал свой рассказ, сначала несмело, потом продолжил более уверенно. Костер неподалеку погас, и власть снова перешла к ночным созданиям: к звенящим насекомым и летучим мышам с бесшумными крыльями, к легкому ветерку, который нес с собой аромат прохладной земли. Арин все говорил без утайки, и ему начало казаться, что он уже никогда в жизни не захочет рассказывать других историй — только эту.

В конце концов они снова улеглись рядом на траву. Большая уютная луна сияла над их головами. Иногда Кестрель вспоминала что-то из того, что описывал Арин, и тогда ему казалось, будто он смотрит в зеркало, но вместо своего отражения видит ее. Их разговор затянулся надолго.

Колонна приближалась к деревне на окраине поместья Эррилит, а Кестрель все думала: почему она не может разобраться, что испытывает к Арину? Почему так трудно это понять? Она ведь знала — помнила — достаточно о своем прошлом, чтобы догадаться, какими сильными были чувства, которые ей приходилось скрывать. Однако нить, которая соединяла Кестрель с прошлым, была слишком тонкой и могла порваться от любого неосторожного движения. Одно воспоминание постоянно крутилось у нее в голове: отец оттолкнул ее, когда Кестрель кинулась к нему, умоляя о помощи.

Конь Арина, будто испугавшись чего-то, мотнул мордой. Тот принялся его успокаивать, нашептывая что-то на ухо; в голосе Арина всегда оставалась некая певучесть. Потом он вдруг посмотрел на Кестрель, щурясь от солнца. Прядь каштановых волос упала ему на лоб, прикрыв шрам. Прошлой ночью они почти не спали. Но сейчас, под взглядом Арина, Кестрель вовсе не чувствовала себя сонной. Он о чем-то думал, но угадать его мысли было невозможно. Арин все смотрел, и Кестрель заволновалась, не зная, что означает выражение его лица. Сожаление? И если да, то о чем? О том, чего не случилось прошлой ночью, или о тайнах, которыми они друг с другом поделились?

Некоторые моменты из рассказа Арина озадачили Кестрель. Например, его роль в сожжении восточной равнины. В пожаре погиб брат ее подруги, Ронан. Пускай Арин не пытался намеренно убить ее друга и, узнав, пожалел об этом, — Кестрель все равно понимала, что он переживал о ней, а не о смерти Ронана. Так странно было вспоминать тех, о чьем существовании она забыла. Даже Ронан ожил в ее памяти лишь затем, чтобы исчезнуть. Кестрель вспомнила, как горевала о нем, и заново переживала эту утрату.

Она встретилась взглядом с Арином, который расслабленно сидел в седле, покачиваясь в такт поступи коня. Кестрель сама не знала, хочет ли сейчас говорить с ним. Его слова волшебным образом оживляли воспоминания. Даже когда Арин молчал, у нее в голове все еще раздавался его серьезный, хрипловатый, певучий голос. Иногда в нем так ясно звучали чувства, что Кестрель не понимала, как Арину удавалось обманывать ее в первые месяцы их знакомства. Голос должен был сразу выдать его.

Арин смотрел на нее с невероятным изумлением, как будто Кестрель забавляла его. Он протянул руку и коснулся пальцем кончика ее носа, оставив на нем пыльный след.

— У тебя от солнца высыпали веснушки, — объяснил Арин.

Кестрель вдруг испытала неимоверную легкость. Это мгновение словно застыло в витрине из золотистого стекла. Может, любить не так уж и трудно и прошлое не так важно, как настоящее? Но потом в голове Кестрель раздался голос отца. Генерал сказал, что она разбила ему сердце, и Кестрель тут же перестала верить в то, о чем только что подумала.

Арин не хотел проезжать через деревню. Кестрель слышала, как он спорил с принцем. Разведчики принесли весть о том, что генерал без боя захватил поместье к югу от Эррилита. Скоро валорианцы выдвинутся на север и начнут грабить фермы поблизости — резать овец, отбирать зерно. У них будет новое звено в цепи снабжения, которая тянулась от самой Итрии. Врагу нужно закрепиться здесь, чтобы двигаться дальше, приближаясь к городу.

— Нам нужно занять позиции на холмах возле поместья, — сказал Арин. — Сейчас же.

— То есть ты хочешь оставить деревню без защиты? — удивился Рошар.

— Нет, конечно. Пошлем туда отряд. Всей армии необязательно проходить по улицам.

— О чем ты говоришь? У нас нет всей армии. Ты забываешь, что три четверти наших сил остались у Лерралена. Мы лишь горстка смельчаков, которая отправилась на защиту этих крестьян от грозной империи. — Голос Рошара звучал весело.

— Это не игра, — процедил Арин сквозь зубы.

Кестрель не осознавала, что его так тревожит, пока принц не произнес:

— Пусть посмотрят на тебя.

Впрочем, по-настоящему она поняла Арина только тогда, когда увидела все своими глазами. Обычно гэррани и дакраны шли отдельными бригадами, но перед входом в деревню Рошар велел всем перемешаться. Принц лично занялся расстановкой солдат, чтобы показать, что они, как он выразился, «сплотились перед лицом беды». Услышав это, Арин поморщился. Рошар заставил его ехать впереди, рядом с собой. Потом принц перевел взгляд на Кестрель, и та, угадав мысль, которая сверкнула в его глазах, придержала Ланса. Рошар и Арин бок о бок вошли в деревню.

Жители выстроились вдоль центральной улицы плотными рядами. Взрослые посадили детей на плечи. Увидев Арина, люди зашептались с восторгом, а потом потянулись навстречу, стараясь дотронуться до него. Его конь недовольно зафыркал и забил копытом. Арин по-дакрански прошипел Рошару какие-то слова, очень похожие на ругательство.