— Кто вы? — прошептала она.

Ей пришлось повторить вопрос, и только тогда осознание пронзило его как стрела. Кестрель его не помнила. Она действительно не знала, кто он такой.

Спотыкаясь, они бежали через тундру под зеленоватым ночным небом. Арин заметил, какой неестественно вялой стала Кестрель. Иногда у нее подгибались колени, как у тряпичной куклы, и лишь упрямство заставляло ее двигаться вперед.

— Обопрись на меня, — предложил он.

Кестрель послушалась, но Арин видел, что ей это не нравится.

— Осталось совсем чуть-чуть.

В конце концов пришлось ее нести. Кестрель уснула у него на руках. Арин был по пояс в грязи, когда добрался до озера, где оставил Илиана с лошадьми. Он выругался и едва устоял на ногах, когда увидел, что осталось от лагеря. Кестрель проснулась. Арин опустил ее на землю, сел рядом и спрятал лицо в ладонях.

Полусъеденный труп Илиана лежал возле палатки. Лошадей не было. Арин вспомнил, как выли прошлой ночью волки. Он медленно опустил руки, стараясь не думать об ужасной, мучительной смерти Илиана и о том, что в этом виноват он, Арин. Представлять, как долго придется добираться по тундре и горам без лошадей, тоже было страшно. Кестрель в таком состоянии, невероятно слаба… Она испуганно смотрела на Арина.

— Лошади могли и выжить, — сказал он и торопливо продолжил: — Наверное, убежали и, скорее всего, держатся вместе.

Кестрель будто хотела что-то спросить, но потом на ее лицо набежала тень подозрения. Арин понял, что она пошла с ним только потому, чтобы не оставаться в камере. Он огляделся. Поблизости нет холма, с которого можно было бы получше осмотреться. В полумраке северной ночи Арин легко различал лицо Кестрель, но совсем другое дело — высматривать трех лошадей, которые бродят неизвестно где. Наверняка они убежали далеко, если вообще еще живы.

— Ланс! — позвал Арин.

Он взял хороших лошадей, но только один конь был достаточно умным, чтобы прийти на зов. Если только Ланс вообще этому обучен. Арин никогда не слышал, чтобы лошадь делала нечто подобное на таком расстоянии, да еще и без угощения-приманки. Арин подумал, что большинство надзирателей в лагере лежат без сознания — или мертвы. Он не слишком-то осторожничал, когда колол их кольцом. За ними наверняка отправят погоню, если уже не ищут. Кричать сейчас не лучшая идея. Арин покосился на Кестрель, которая с трудом сопротивлялась сну, и снова позвал охрипшим голосом:

— Ланс!

Арин отошел от Кестрель на несколько шагов — уйти дальше он побоялся — и крикнул еще раз. Наконец он вернулся и опустился на колени рядом с ней.

— Позови ты, — попросил Арин. — Он придет, если ты позовешь.

— Кто?

В это мгновение он понял, что не сказал, кто такой Ланс, а без объяснений понять было невозможно. По правде говоря, Арин все еще надеялся, что в камере Кестрель лишь сделала вид, что не узнала его. В глубине души он верил, что дочь генерала просто притворяется, чтобы сделать ему больно. Арин это заслужил, она имеет полное право ненавидеть его.

— Кестрель, — мягко произнес он и понял по ее лицу, что она силится принять свое имя. — Ланс — это твой любимый конь. Если ты позовешь, он придет к тебе. Пожалуйста, попытайся.

Кестрель послушалась. На зов никто не пришел, и она посмотрела на Арина недоверчиво, будто подозревала, что тот над ней издевается. У него сжалось горло.

— Прошу тебя, — попросил он, — позови еще.

Кестрель помедлила, но исполнила просьбу, при этом глядя на Арина как на опасного хищника. К великому облегчению Арина, раздался топот копыт по мягкой земле — Ланс вел за собой двух лошадей, одна из которых хромала. Арин поклялся принести жертву богу потерянных вещей. Но затем взглянул на Кестрель, которая встала, пошатываясь. Нет, пожалуй, он обязан всем богам.

Кестрель подошла к коню, прислонилась щекой к его шее и глубоко вздохнула. Ланс принялся пожевывать ее волосы. Арин не видел ее лица, но по тому, как нежно и уверенно она прижалась к животному, понял, что коню она доверяет больше.

Он пугал ее.

Она была благодарна и не стала спорить, когда он предложил ей вместе поехать на Лансе, а двух кобыл повести в поводу. От нее не ускользнул этот обеспокоенный, оценивающий взгляд. Она и сама прекрасно понимала, что в седле, скорее всего, заснет. Ланс крепкий и выдержит двоих, по крайней мере какое-то время. Хотя план казался разумным, ситуация почему-то раздражала. Страх вспыхнул снова, когда незнакомец прижал ее к себе, обхватив рукой. Но — странное дело — ей казалось, что тело знает этого человека.

Она начала клевать носом. Пришлось прислониться к плечу спутника. Неправильно, что тело его помнит, а разум — нет. Смутное подозрение закралось в душу: он легко может скормить ей любую ложь.

Память напоминала беззубый рот. Раз за разом ощупывая пустые десны, она лишь чувствовала боль, но ничего не находила. Да, солгать ей легко. Он спас ее, но что ему нужно? И на что он готов, чтобы добиться своего? Спиной она чувствовала стук его сердца, который убаюкивал — против воли.

Она уснула.

Утром она смогла получше рассмотреть незнакомца. Впервые за долгое время голова была ясной. Незнакомец разводил костер, но, заметив ее взгляд, замер. Он был весь перепачкан грязью и серой. Да, она уже видела его раньше. Глаз скользнул по длинному шраму, который стал заметнее теперь, когда сера немного стерлась. Мелькнула тень воспоминания: дело не только в шраме.

Спаситель тоже взглянул на нее. Она почувствовала, как недоверие скрутилось в тугой узел. Если она его знает, то как могла забыть эти серые глаза? Как могла не запомнить его?

Незнакомец сказал, что они друзья, но многое не сходилось, и эта мысль не давала покоя. Его слова звучали неуверенно, и одно это навевало подозрения. А теперь, когда она рассматривала его, он замер, затаив дыхание, будто нервничал и ожидал оценки. Будь они друзьями, он бы так не беспокоился.

Взгляд ее стал суровым. В его же глазах мелькнула печаль, которую он попытался скрыть, словно догадывался, о чем она думает. Это тоже было неприятно: он слишком хорошо ее понимал.

На этот раз они сели на разных лошадей. Она поехала на Лансе, а он — на одной из кобыл. Когда они остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, она подошла поближе к костру, пусть это и означало, что придется сидеть возле непонятного незнакомца. Холодало. Он протянул ей кусок хлеба и вяленое мясо, извинившись:

— Я знаю, ты не привыкла к такой еде.

Довольно странные слова для человека, который только что вызволил ее из тюрьмы.

— Прости, — тут же поправился он. — Я сказал глупость.

Взяв фляжку, она невольно повторила то, что привыкла делать каждое утро: понюхала воду.

— Здесь нет наркотика, — поспешил заверить спутник.

— Я знаю, — ответила она и по его лицу поняла, что скрыть разочарование ей не удалось.

Он все время извинялся и пытался что-то ей сказать, но она не давала договорить. В такие секунды в нем невозможно было узнать человека, который совсем недавно тащил ее по тюремному двору, расправляясь с каждым, кто вставал на пути. Сначала он использовал это странное тяжелое кольцо, потом сорвал кинжал с упавшего врага и набросился с оружием на следующего противника.

— Пожалуйста, позволь мне все объяснить, — попросил спутник, когда они снова отправились в путь.

В груди опять вспыхнула искорка страха. Думать было больно. Она была сбита с толку, но в глубине души верила: если все вспомнить, станет только хуже.

— Оставь меня в покое.

— Разве ты не хочешь знать, что случилось? Почему ты оказалась в тюрьме?

В глазах незнакомца отражалась мука. Вероятно, ему это объяснение было нужнее, а ей хотелось только одного: скинуть его с лошади. Пусть почувствует, каково это — падать. Ей казалось, что она летит вниз через черную пустоту бесконечных «как» и «почему», а незнакомец не видел ее страха. Она злилась на него за это, хотя сама же отчаянно пыталась скрыть свой страх.