— Я здесь!

Выбравшись из палатки, она увидела его возле костра: запах дыма должен был сразу это подсказать, но в ту минуту страх, что он ее бросил, затмил здравый смысл. По-прежнему нетвердо переступая, Кестрель подошла ближе к огню. В голове крутилась мысль, что она никогда не обладала особым изяществом, но раньше, по крайней мере, могла управлять собственным телом. Она уселась напротив него. Между ними, потрескивая, плясали бледные язычки пламени.

Кольца на его руке больше не было. Интересно, куда оно делось? Но задавать вопросов она не стала, желая одного: лишь бы он ничего не говорил о прошедшей ночи. Позавтракали они молча.

Он все время украдкой косился на раненую кобылу, на которой нельзя было ехать. Во время одной из остановок она перехватила его взгляд, брошенный на больное животное.

— Не вздумай.

— Я и сам не хочу.

— Да и как бы ты вообще это сделал?

Спутник пожал плечами. Она впервые обратила внимание на кинжал у него на бедре, который тот снял с тюремщика. Раньше она тоже носила клинок. Вдруг она поняла, что до сих пор говорила на его родном языке, а не на своем.

В голове возникла картина: он берет нож и перерезает кобыле горло. Кровь бьет фонтаном. Копыта скользят по земле. Тело дрожит в агонии.

— Она для нас обуза.

— Нет, говорю тебе!

Наконец он кивнул. В памяти ее что-то шевельнулось. Ей и раньше приходилось приказывать ему. Но, с другой стороны, она была уверена, что он никогда не слушался ее беспрекословно, даже если не возражал вслух. Нет, друзьями они не были. Между ними что-то другое.

Следующая ночь не отличалась от предыдущей. Она согрелась в его объятиях. Напряжение немного отступило. Похоже, иначе ей никак не заснуть.

— Ты купила меня, — вдруг произнес он.

— Что? — Она лежала к нему спиной и едва расслышала его бормотание.

— Ты спрашивала, как мы познакомились. Это произошло на рынке. Меня выставили на продажу, а ты меня купила.

Душа требовала повернуться и посмотреть ему в лицо. Она не посмела довериться себе и не двинулась с места.

— И зачем я это сделала?

— Не знаю.

— Ты все еще принадлежишь мне?

Палатка закачалась от порыва ветра.

— Да.

Он ответил слишком прямо.

— В это невозможно поверить. Ты же понимаешь, что потеря памяти не делает меня дурой?

— Да.

— Ты сказал, что я была твоей шпионкой, а значит, я на тебя работала. Затем ты заявляешь, что я тебя купила? Получается, ты служишь мне. В то же время ты утверждаешь, что мы друзья. Господа и рабы друзьями не бывают. И потом, вот это все… — Договаривать не хотелось, тепло его тела манило. — Ты говоришь нелогичные вещи. Я тебе не верю.

Она почувствовала, как поднялись при вдохе его ребра — два костяных крыла.

— Если бы ты позволила мне объяснить…

— Прекрати. Прекрати! Не хочу слышать твой голос.

Он замолчал. Но она никак не могла заставить себя отодвинуться.

Спустя какое-то время он снова сделал глубокий вдох. Опять попытается объяснить? Ее охватила паника. Снова показалось, что она падает, летит на дно утерянной памяти и ее голова вот-вот треснет. Она не хотела ничего слышать. Отчего-то ей пришло в голову, что он хочет спеть.

— Не надо, — резко сказала она.

Он промолчал.

Она проснулась от холода. Ее спасителя рядом не было. Но ночь еще не кончилась. Куда он мог уйти? Она выбралась из палатки. Он стоял, запрокинув голову, и разглядывал удивительное небо. В черной тьме, между мелких колючих звезд, сияли зеленые и розовые пятна с фиолетовой каймой по краям. Она никогда такого не видела, поэтому спросила:

— Что это?

— Боги.

— Нет никаких богов. — Она не знала, почему так в этом убеждена, но твердо верила в свои слова.

— Есть. И они пришли, чтобы наказать меня.

— Это из-за тебя, — озвучила она свои смутные подозрения. Его лицо исказилось, подтверждая ее правоту. — Из-за тебя я оказалась в тюрьме.

Он посмотрел ей в глаза:

— Да.

Арин сам не понимал, как они добрались до дома. Кестрель стало хуже. Днем ее постоянно рвало, но ночью она мучилась еще больше. Тогда он обнимал ее, и ей как будто ей становилось легче. Потом Кестрель словно накрывала волна, погружавшая ее в сон. Арин каждый раз чувствовал, как ее сознание гаснет, и малодушно радовался этому. Он знал, что не может ничем ее утешить, потому что от него она не примет никакой поддержки.

Кестрель отказалась от помощи даже тогда, когда они были уже возле дома. Летнее солнце не согрело ее. Она съежилась, кутаясь в грязное пальто, и шла так медленно, что, когда они добрались до главного входа, во двор успели высыпать едва ли не все домочадцы. Кестрель смотрела на свои неуверенно переступающие ноги, губы ее были сжаты, и Арин знал, что она заметила толпу.

Рошар подошел первым. Вопреки своему обыкновению, принц молчал. В его глазах читалось потрясение.

— Мне нужна Сарсин, — обратился к нему Арин, но кузина и так уже была здесь.

Кестрель взглянула на нее, и на секунду в ее глазах мелькнуло сомнение. Потом она оперлась на руку Сарсин, и Арин, с трудом скрыв укол зависти, застыдился своих мелочных чувств. Он поплелся за кузиной и Кестрель, не зная, чем теперь занять руки. Арин не готов был стать ненужным. В тундре он приносил хоть какую-то пользу.

Вместе они поднялись по лестнице восточного крыла к покоям, в которых Кестрель когда-то уже жила. Сарсин открыла дверь. Они вошли, и Арин вгляделся в лицо Кестрель — вдруг что-то вспомнит? Но она избегала смотреть на него. Сарсин усадила дочь генерала на первый попавшийся стул и опустилась перед ней на колени, чтобы снять изношенную обувь. Подумать только, когда-то это были изящные туфельки.

Кестрель рассматривала темноволосую макушку склонившейся Сарсин, выражение ее лица постоянно менялось.

— Ты моя служанка? — спросила она наконец хриплым голосом. В последние дни она почти ничего не говорила.

Та вздрогнула. По взгляду Кестрель было ясно: она поняла, что сказала что-то не то. Сарсин посмотрела на Арина. Он наклонился и шепотом ей все объяснил. Кузина аккуратно поставила туфли на пол.

— Да, — ответила она. — Пока я возьму на себя эту роль, если не возражаешь. — Сарсин поднялась и начала снимать с Кестрель пальто.

Ураган эмоций, который Арин держал в себе, пока они ехали через тундру, вдруг начал прорываться наружу. Что он станет делать, когда чувства окончательно выйдут из-под контроля? Если бы Арин мог привести мысли в порядок, то сказал бы, что ему передалась мучившая Кестрель болезненная дрожь.

Сарсин встретилась с ним взглядом и приподняла брови. Ее руки, раздевавшие Кестрель, замерли. Арин понимал, что она хочет этим сказать, и кивнул. Пора уходить, но он не мог даже пошевелиться.

— Арин. — Голос кузины зазвучал строго.

Он отвернулся и сделал несколько шагов к двери, но вдруг Сарсин испуганно ахнула. Арин оглянулся. Его глаза широко распахнулись. Он бросился к Кестрель раньше, чем успел об этом подумать. Арин отогнул край рубашки на ее плече и увидел красный рубец, который тянулся вниз к лопатке. Кестрель дернулась, ткань надорвалась — совсем чуть-чуть.

— Арин! — вскрикнула Сарсин.

Теперь видно было гораздо больше: такие следы он сам не раз носил на спине. Раны рассекали кожу, и Арин понял: ими покрыта вся спина Кестрель.

— Я же тебя спрашивал, — с мукой в голосе упрекнул он, — спрашивал, не ранена ли ты.

— Все зажило.

— Но тебя избили!

— Я успела забыть.

Он не поверил.

— Как это могло с тобой случиться? Почему ты скрыла от меня?

Арин заставил Кестрель подняться, обхватив ее за худенькие плечи. Под кожей не было мышц, одни кости. Арин не верил своим глазам. Неужели это все тот же мир, в котором он живет? В его мире такое было невозможно.