Кестрель последовала за ним без лишних вопросов, хотя полуденный привал уже подходил к концу. Они верхом поскакали к поросшему травой холму. Кестрель тайком поглядывала на Арина. Он заметил и улыбнулся:

— Это секрет.

Эту его улыбку, весь этот день — небо из голубого шелка, пестрое желтое перышко, принесенное ветром и запутавшееся в гриве Ланса, — Кестрель постаралась сохранить в памяти, точно драгоценный камень.

Они спешились у подножия холма. Каменные ступеньки, заросшие травой, вели вверх по склону. Только теперь Кестрель пришло в голову, что местность вокруг была равнинная, и этот холм вполне мог оказаться насыпным.

— Что это? — спросила она. Ступеньки будто вели в пустоту.

Арин выхватил перышко из гривы Ланса и воткнул его в волосы Кестрель.

— Здесь храм. Точнее, был когда-то.

Она потрогала перышко. Пух слегка щекотал, острый стерженек покалывал кожу за ухом. Кестрель несколько раз провела по перышку пальцем, стараясь не показать, как сильно ее обрадовал этот жест Арина.

— Так это и есть твой секрет?

— Ты бы не стала спрашивать, — сказал Арин с озорной улыбкой, — если бы сама не догадалась, что это еще не все. Идем, сама увидишь.

Ступеньки кое-где были поломаны и шатались под ногами. Только добравшись до вершины, Кестрель увидела мраморные обломки, которые когда-то были фундаментом храма. Его могли разрушить после завоевания Гэррана: валорианцы снесли все храмы, посвященные местным богам. Но эти руины выглядели совсем древними. Мрамор побелел, точно кость. Узоры и надписи, вырезанные на камне, стерлись от времени. Их почти невозможно было разобрать, будто сны после пробуждения.

— Здесь столько зелени, правда? — тихо проговорил Арин. — Не так, как во всей области.

— Да.

В заколуках руин птицы свили гнезда. По упавшей колонне пробежала ящерица. Это место казалось призрачным, но в то же время исполненным жизни. Когда Арин вышел в центр разрушенного храма и встал на колени, Кестрель подумала, что он хочет помолиться. Но нет, Арин начал обрывать зелень под ногами.

— Я узнаю некоторые. — В его голосе звенел энтузиазм. Арина словно и не волновало, что Кестрель не поймет его слов. — Но есть и другие… Я-то думал, что знаю все легенды.

Кестрель опустилась на колени рядом с Арином. Из-под плетей плюща на нее взглянули чьи-то глаза. Вздрогнув, она отодвинула мешавшие листья. Это была мозаика. Она полностью устилала пол храма, скрытый под слоем буйной растительности. Кестрель стерла грязь ладонью. Лицо, сложенное из гладких, прохладных кусочков, засияло на солнце. У существа были крылья — широко расправленные, цвета павлиньих перьев. Чешуйчатая кожа. Когти из сердолика.

Кестрель продолжила обрывать плющ, обнаруживая под ним дивных сказочных созданий. Змея с шестью хвостами. Водяной конь. Женщина, у которой вместо волос были свитки с текстом, — буквы похожи на гэрранские, но не настолько, чтобы Кестрель могла их прочитать. Некоторые фигуры лишь отдаленно напоминали людей. У одной во лбу сверкало множество глаз. Другая — с длинным фиолетовым телом — не имела ни рук, ни ног. У третьей изо рта лилось золото. Конечно, это были боги. Кто же еще?

— Пожалуй, пора возвращаться, — неуверенно произнес Арин — он явно предпочел бы задержаться здесь. Он облизнул палец и потер деталь мозаики, не поднимая взгляда. Солнце играло на его взъерошенных волосах. Широкая полоска света перечеркнула переносицу, легла на шею и плечи. Арин пошевелился, и солнце полностью осветило его лицо.

Кестрель казалась себе пушинкой, как бывает, когда переполняет страх. Кровь в жилах стала легче воздуха.

— Еще рано, — возразила Кестрель и увидела, как засветились счастьем глаза Арина.

Она помогла ему оборвать плющ и раскрыть мозаику целиком. Кестрель казалось, что сама она тоже состоит из осколков, которые наконец встали на свои места, сложившись в цельный образ. Вот юноша, впервые открывающий для себя этот мир. И девушка, которая видит его искру, его огонь и наконец понимает, что чувствует. Она осознает, что это чувство было с ней уже давно.

Лазурит, смальта, оникс, позолота, раковины, слоновая кость, изумруд, аквамарин. Кестрель едва различала границы между кусочками мозаики, настолько плотно они были подогнаны друг к другу. Она прижала ладонь к поверхности и представила, как изображение отпечатывается на коже.

Спустя время Кестрель пожалела, что не призналась сразу же, упустила время. Ах, если бы на руинах храма ей хватило смелости сказать Арину то, в чем она уже не сомневалась: она любит его всем сердцем.

В последний день пути к Лерралену Кестрель была необычайно молчалива. На вершине холма, среди каменных обломков, Арину показалось, что между ними возникло новое нежное, хрупкое чувство. Но с тех пор она неизменно держалась на расстоянии. Он не мог объяснить поведение Кестрель, не понимал, в чем причина. Арин перебирал воспоминания о храме, о нагретой солнцем зелени и гладких кусочках мозаики, о спрятанных изображениях. Кестрель не меньше него хотела рассмотреть эти картины. Арин не мог понять, что случилось, — он совершил какую-то ошибку? Но в то же время каждое мгновение того дня казалось ему драгоценным камнем. Арин представлял, как сжимает эти сокровища в руке. Ему хотелось сохранить их, спрятать понадежнее, чтобы никогда с ними не расставаться. В своем желании он сам себе напоминал ребенка, собравшего целую коллекцию драгоценностей, которая на поверку оказалась горой хлама. Пуговица, речная галька, моток лески. Или пестрое желтое перышко. Жаль, не оставил его себе. Возможно ли, что Кестрель его не выбросила? Да нет, скорее всего, оно упорхнуло, когда они галопом возвращались к лагерю.

Пожелтевшая трава на откосе колыхалась. Воздух пах солью. До моря осталось совсем немного. Когда войско остановилось, чтобы напоить лошадей из бочек — пресной воды они не встречали уже два дня, — Арин отыскал Кестрель, которая чистила Ланса. Она подняла взгляд, но тут же отвела глаза. Арин не понимал, отчего она вдруг переменилась в лице. Это его появление виновато? Или перистые облака в небе? Или чайка, которая борется с ветром? Так или иначе, Кестрель внезапно показалась очень хрупкой и слабой. Ее волосы порыжели под жарким южным солнцем. Кожа подрумянилась, как хлеб на костре. Ее длинные пальцы выбирали мусор из гривы коня. Нет, дело было не в облаках и не в чайке. Арин попытался завести непринужденный разговор:

— Ну что, стратег, каковы наши шансы? Или мы скачем навстречу неминуемой гибели?

Кестрель улыбнулась уголками губ, словно благодарила его за попытку развеять тревогу. Да, слова он подобрал весьма странные, но Кестрель уже не смотрела вдаль с отсутствующим видом. Пальцы перестали судорожно перебирать гриву Ланса. Значит, ее волнует не предстоящая битва, не конь и не хруст песка под ногами — ничто из этого. Дело в Арине.

— Есть три варианта развития событий, — ответила Кестрель. — Первый: мы опоздаем, и мой отец успеет захватить пляж. Второй: мы подоспеем в разгар битвы и сыграем роль подкрепления. Или же третий: мы придем раньше моего отца и будем ждать. — Подумав, она добавила: — Есть, конечно, и четвертый. Я могла ошибиться, генерал не собирается высаживаться на этом пляже, и мы зря пригнали сюда все свои силы.

— Четвертого варианта нет.

Кестрель покачала головой:

— Неправда. Я могу ошибаться.

— Поэтому ты так беспокоишься?

— Даже если я не ошиблась, даже если мы успеем подойти заранее, трудно назвать это удачей. Ведь если генерал высадится позже, значит, он ведет крупное войско, с тяжелой артиллерией. Чем больше людей и пушек, тем больше времени у них уходит на сборы. И тем труднее нам будет победить.

Ланс ткнулся носом в ее плечо. Она улыбнулась, и Арина охватило чувство покоя, похожее на сон.

— Я сказала отцу, что люблю его, — ни с того ни с сего произнесла Кестрель. — Это последнее, что я успела ему сказать.

Арин постарался не смотреть на нее. Он не хотел видеть ее лицо в такой момент.