Я повторяю про себя, что всё будет хорошо, что рядом со мной Егор и мне не стоит ничего бояться. Но сердце меня не слушает, ускоряя своё биение.

Как только мы вошли в подъезд, мои глаза лихорадочно забегали по окружающей обстановке, но я не в силах была оценить внутреннюю красоту и идеальную чистоту — вернулась паника. Дыхание сбилось, страх давил на сердце, с каждым шагом становилось всё тяжелее дышать.

Когда мы подошли к лифту, я уже не могла сдерживать рвущуюся из меня панику — сжалась и мелко задрожала. Шумно задышала. И как бы я ни пыталась совладать со своими эмоциями, у меня это получалось очень плохо.

Мою руку ощутимо сжали, и возле уха я услышала тихий шёпот, от которого волоски на моей коже встали дыбом:

— Всё будет хорошо. Верь мне!

И в этот момент дверь лифта распахнулась, и Егор сделал шаг внутрь, увлекая меня за собой. Мне не захотелось заходить в это помещение. От слова совсем. Но мои ноги двинулась следом за гонщиком, который ни на мгновение не отпускал мою руку.

Мы зашли внутрь, и моё дыхание остановилось. Я зажмурилась, чтобы не видеть всего этого ужаса. Тяжело и лихорадочно задышала. Перед глазами заплясали мошки, и меня чуть повело. Но сильные и крепкие руки обхватили меня за талию. Егор прижал меня к своей груди.

Мой нос уткнулся во что-то мягкое и приятно пахнущее. Сделала глубокий вдох и почувствовала лёгкий дым и свежесть. Повела носом вверх. А руки вцепились в мускулистое тело, боясь хоть на секунду выпустить тот маяк, ориентир, который не давал упасть мне в темноту. В бездну, которая заберёт меня в свои сети. Опутает меня.

Уткнулась в шею и глубоко задышала, позволяя запаху проникнуть в меня, в мои лёгкие. Меня повело. Я хотела насладиться этим запахом. Вобрать его в каждую свою клетку, чтобы запереть его там.

Дрожь постепенно стихала, и я стала равномерно и спокойно дышать.

Широкая ладонь легла на мою голову, касаясь моих прядей. И пальцы стали перебирать их, принося мне нежность и приятное покалывание во всём теле. Я чуть ли не замурчала.

— Всё хорошо, — услышала возле виска тяжелое шумное дыхание.

Я ничего не сказала, лишь сильнее прижалась к нему, не открывая своих глаз.

В это самое мгновение мне хотелось остаться в таком положении навечно.

В этот момент всё отошло на второй план. Забылось то, что нас ждёт серьёзный разговор. Что я еду в лифте. Забылось всё. Остались только я и этот мужчина, что вновь меня спасает от моей фобии. Только в этот раз своим запахом, проникающим в мои лёгкие, заполняя собой.

Соня

Я не поняла, как мы вышли из помещения, как прошли к двери и, открыв её, оказались внутри квартиры.

Загорелся свет, и я наконец смогла осмотреться. Я стояла в холле стильной двухуровневой квартиры, в конце первого этажа которой я увидела белую винтовую лестницу, которая вела однозначно на второй этаж.

На первом обосновалась просторная гостиная и огромная кухня. Всё в сдержанных, приятных глазу тонах, сочетающих в себе стиль и простоту, и я даже удивилась: как смогли, казалось бы, эти два разных понятия сочетаться вместе.

— Тебе нравится? — услышала голос рядом с собой. Вздрогнула.

Повернулась в сторону мужчины, который стоял рядом со мной.

— Да. Очень красиво, — ответила, а сердце тоскливо сжалось, понимая, что дальше нас ждёт серьёзный разговор.

— Раздевайся и проходи на кухню, — бросил мне и сам же быстро снял распахнутую куртку и обувь, прошёл внутрь просторной квартиры.

Я глубоко вздохнула, собираясь с силами и медленно, растягивая время до начала разговора, начала раздеваться. На сердце была тяжесть и боль, и с каждой минутой оно всё сильнее и сильнее сжималось.

Сняв пальто, повесила в шкаф, который находился в прихожей, потом сапоги и медленно, словно боясь, что наступлю на бомбу, ступила вперёд.

Сердце сильнее затрепетало, как испуганная птичка, закрытая в клетке. Прикрыв на миг глаза, сделала глубокий вдох и двинулась в сторону кухни, куда направился Свободин.

Гонщик суетился на кухне: на столе уже стояли две чашки, а на плите разогревался чайник. Я прошла внутрь и аккуратно присела на краешек стула, наблюдая за мужской широкой спиной.

Через пять минут из наших кружек поднимался вверх пар, а напротив меня сидел Егор Свободин.

— Пей, — кивнул на чашку, в которую был налит чай. Я кивнула, но так и не притронулась к ней, смотря в одну точку на фарфоре. — Соня, ты замёрзла. Тебе нужно согреться. А для этого ты должна выпить этот успокаивающий чай, — через какое-то время втиснулся в мои мысли мужской низкий голос.

Егор говорил уже твёрдым, не терпящим возражений тоном. Я кивнула и обхватила ладонями чашку с двух сторон, грея руки. Подняла её и, поднеся к губам, отхлебнула. Кожу губ сразу же обожгло, и я зашипела, поставив вновь кружку на стол.

— Осторожней, — гонщик подорвался и подлетел ко мне.

В считанные мгновения Свободин оказался рядом и, приподняв мой подбородок двумя пальцами вверх, прошёлся подушечками по нижней губе. Приоткрыла губы. Почувствовала обжигающий холод. Шумно выдохнула.

— Больно?

— Нет, — машу головой.

— Хорошо, — говорит он, в последний раз проводя большим пальцем по губам, и тут же отстраняется, отходя от меня на пару шагов назад. — А теперь мы с тобой поговорим.

Моё сердце тут же сжимается. Замираю. Дыхание останавливается. Перед глазами в ту же секунду всё расплывается, и мне приходится помотать головой, чтобы сбросить с себя дурноту.

Между нами в эту же секунду всё накаляется, чувствуется напряжение, от которого я веду плечами. Отвожу взгляд — мне стыдно и больно смотреть в глаза Егору.

— Почему ты мне соврала, Соня? Почему не сказала, что у вас с Шестинским был роман?

— Что?

Я вскидываю взгляд вверх, не веря в то, что сейчас услышала. О чём он говорит? Какой роман с Шестинским? Не могу ничего понять.

Машу головой, надеясь, что мне это всего лишь послышалось. Смотрю на Егора, который хмурится, сложа руки на груди, отчего мышцы на его руках выделяются сквозь свитер.

— О чём ты говоришь, Егор? Какой роман? Я не понимаю тебя, — голос опять срывается и становится тише шороха камышей.

Я пристальней вглядываюсь в глаза гонщика, чтобы найти ответы на свои вопросы. Но его глаза сейчас темнее бездны, а я кожей чувствую его злость, его широкие ладони сжимаются в кулаки.

— О вашем с завом романе. Почему ты мне ничего не сказала? Почему обо всём этом я узнаю от других?

— От каких других? — в удивлении и шоке смотрю на мужчину, до конца не понимая, что вообще происходит.

Обстановка с каждой минутой всё накаляется, и мне физически становится тяжело дышать и вообще здесь находиться. В голове сумбур, каша, клубок, который я пытаюсь распутать и всё понять. Но у меня ничего не получается. Будто что-то от меня ускользает.

— Мне сказала Дарья Крылова, что у тебя с Шестинским был роман. Почему ты мне не сказала? Почему соврала о том, что он на тебя не имеет никаких видов? — голос его еле скрывал раздражение и злость.

И в этот момент память услужливо подкидывает мне сцену, в которой я вижу Егора, целующегося с Дашей Крыловой, моей коллегой, прямо перед стенами клиники.

Сердце пронзает укол ревности, и всё внутри меня вспыхивает, жаля меня своими ядовитыми змеиными языками.

Я подрываюсь, не в силах совладать со своими эмоциями и чувствами.

— И сейчас это говорит мне тот, кто целовался с этой самой Дарьей Крыловой. Понравилось?! — вскипела я. — В отличие от тебя, у меня ничего не было с Шестинским. Он не целовал и не обнимал меня. До сегодняшнего дня ни разу. А вот ты как раз это делал. В то время, как я ждала от тебя сообщения, ты миловался с ней у всех на виду!

Умом понимаю, что следует успокоиться и нормально, спокойно обо всём поговорить, но вот ничего у меня не выходит. Стоит только той картине предстать перед глазами, как меня охватывает жгучая ревность.