Лишь одно расстраивает: в это время года полно аварий. Люди не следят за дорогой, пренебрегают простыми правилами и рискуют своим здоровьем, а порой и жизнью. И попадают к нам с тяжёлыми травмами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Хорошо, — слышу голос Канаевой и чувствую её взгляд на мне: пристальный, изучающий.

Я же стараюсь этого не замечать. Обхватываю ладонями тёплую кружку и, поднеся её к губам, немного отпиваю. В сестринской настаёт тишина: каждый думает о своём, а кто-то, может быть, и обо мне.

Уверена, как только я уйду, все разом начнут галдеть и перемывать мне косточки. Но мне на это наплевать. Я сюда пришла работать, людей спасать, а не сплетни слушать.

Я допила кофе, успокаивая взбудораженные нервы, сполоснула кружку и поставила её в шкаф. Оставаться здесь больше у меня не было ни желания, ни сил. Вечером всё равно у меня смена, поэтому некоторых я увижу снова. Начала собираться. Пора домой, а то я действительно тут засиделась.

Одевшись и со всеми попрощавшись, направилась домой, в свою небольшую, но уютную квартирку, где завалюсь на пару часов в спячку.

На улице вовсю валил снег: на асфальте уже намело приличные сугробы, а деревья и стоящие у обочины машины напоминали огромные искрящиеся облака. Я полной грудью вдохнула морозный воздух, выгоняя из памяти неприятный разговор, и на моих губах сама собой появилась улыбка.

Соня

До своей уютной и тёплой квартирки добралась почти без происшествий. Пару раз, конечно, чуть не грохнулась на скользком льду, припорошённом снегом. Благо была в ботфортах на тонкой подошве. Это то меня и спасло. И, конечно же, моё умение держать равновесие.

Лёгкий морозец кусал щёки и нос, обветренная кожа губ шелушилась, и я то и дело облизывала их, хотя и знала, что этого делать нельзя. Перчатки я не носила принципиально — не любила их, поэтому мои руки тоже страдали от холода. Мама ругала меня за то, что не берегу руки, но мне было чертовски неудобно в перчатках.

Забежав быстро в подъезд, поднялась по ступенькам на второй этаж дома, где находилась моя квартира. Нащупала ключи в сумочке и, быстро вставив ключ в замочную скважину, открыла дверь и прошмыгнула мышкой внутрь.

Только зайдя в квартиру, смогла глубоко и легко вдохнуть — тепло тут же проникло внутрь моего организма, разгоняя кровь по венам, принося мне тепло. Но не успела я начать раздеваться, как в кармане моего тёплого пальто зазвонил телефон.

Достав аппарат из кармана, тут же, не глядя на дисплей, приняла звонок, думая, что либо это родители, либо уже любимые подружки, которые уже какой день зовут меня на новоселье. Но я всю эту неделю работала почти без выходных, поэтому собраться все вместе мы всё никак не могли. Из-за чего Светка с Маринкой на меня обижались, как и их парня, с которыми мы также все вместе учились ещё в школе.

— Да, — приняла звонок, поднося аппарат к уху, при этом пытаясь придерживать его плечом и к тому же ещё и раздеваться — дико хотелось поскорее закутаться в тёплый плед, согревая ладони кружкой обжигающего кофе.

— Доченька, привет, — услышала счастливый и такой родной голос моей родительницы.

— Мамуль, привет. Что-то случилось? — спросила, прыгая на одной ноге, пытаясь расстегнуть заевший замок на ботфортах.

Чёрт. Да что с ним не так? Какой раз уже заедает этот чёртов замок. Нужно будет после праздников отнести их в ремонт, чтобы змейку посмотрели и наконец починили, а то доведут меня до нервного срыва.

— Нет, Соня. У нас всё хорошо. Я звоню спросить, как у тебя дела? А то ты уже несколько дней не звонишь. Мы с папой очень переживаем за тебя.

Голос у мамы грустный, беспокойный, отчего у меня на душе тут же начинают скрести кошки. Так погрузилась в работу с этими дежурствами, что просто не смогла позвонить родителям и узнать, как у них дела.

Чёртов Шестинский. Долго он ещё будет надо мной издеваться?

Наконец, кое-как сняв сапоги и облокотившись спиной о стену, тяжело вздохнула, потёрла пальцами лоб.

— Прости, мам. Просто я сейчас вся в работе. Почти без выходных работаю. Ты же сама понимаешь — скоро Новый год, много аварий, поэтому работы хватает, дежурств много.

Не хотелось говорить маме, что в действительности происходит у меня на работе. Она ведь расстроится. Будет переживать и накручивать себя. И не дай бог, ещё сорвётся и прилетит домой. Нет, я, конечно, соскучилась и только рада была бы её увидеть, но расстраивать дорогого для меня человека категорически не хочу. Поэтому и приходится врать. Частично.

Потому как аварий на гололёде в действительности прибавилось, как и нам работы. Так что мои слова — лишь отчасти ложь, а в целом я говорю правду. Но всё равно червячок внутри меня начинает грызть. Никогда у меня от родителей не было секретов, вранья. И это причиняет мне дискомфорт. Становится дико стыдно. Хоть и в первую очередь я думаю о них. Об их здоровье.

— Хорошо. Но ты, Соня, пожалуйста, будь осторожнее.

— Хорошо, мама. Как там папа? Я соскучилась по вам. Мне очень вас не хватает.

— Папа хорошо. Привет тебе передаёт, а ещё сказал, чтобы ты наконец бросила свою работу. Ты сутками пропадаешь на ней. Света белого не видишь.

Тут, конечно, они правы, но я слишком сильно люблю своё дело, свою работу. С детства мечтала спасать и лечить людей. Поэтому не могу я отказаться от того, что приносит моей душе радость, хоть и не всегда.

Родители периодически заводили со мной разговоры о смене работы, порой мы даже ссорились на этой почве. Но ничего они не добились. Я твёрдо стояла на своём, желая работать там, где нравится, и делать то, что люблю всей душой.

А тяжело на всякой работе. Поэтому бросать любимое дело я категорически не собираюсь. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

— Мам, ты же знаешь, как я люблю то, чем занимаюсь. Это моя жизнь.

— Соня, мы с папой всё прекрасно понимаем, но ты же молоденькая девочка, а уже работаешь как проклятая, днями и ночами.

— Мам! — сказала резко. Ругаться я не хочу, но этот разговор меня доконает. — Давай не будем об этом. Я не хочу с тобой ругаться.

— Хорошо, — мама согласилась, но в её голосе я услышала расстройство, и чувство вины в который раз принялось царапать мою душу.

— Мам, прости, пожалуйста, — в голосе раскаяние и грусть.

Я не хочу ругаться с родителями, но из-за всей этой ситуации на работе — всё это давит на меня, выводит из равновесия, отчего я злюсь, нервничаю и сама не своя. Но мама тут ни при чём, и в чём-то, конечно, она права. Но сейчас для меня моя работа — это жизнь.

— Всё хорошо, доченька. Просто мы с папой волнуемся за тебя.

— Всё хорошо, мамуль. Ты не переживай.

Ещё какое-то время мы поговорили с родительницей, потом тепло попрощались, ну а я, переодевшись в удобную одежду, поплелась на кухню.

Аппетит пропал окончательно, хотелось только выпить кофе, от которого я уже начала чувствовать зависимость. Поэтому, заварив себе чашку ароматного напитка, я устроилась за столом, устремив взгляд на непогоду за окном — а метель снаружи разбушевалась не на шутку.

Вот и как идти по такой погоде, когда всё замело, и передвигаться тяжело и невыносимо? И такси не вызовешь, потому как либо цену заломят несусветную, либо добираться будем трое суток по такой-то погоде.

Но выбора у меня нет — приехать на работу нужно вовремя. Уверена, что Шестинский проконтролирует, во сколько я пришла — и пришла ли вообще. Хоть он и прекрасно знает, как я отношусь к своей работе. И именно этим и манипулирует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Допив кофе и помыв кружку, направилась в свою комнату. Укутавшись в плед, легла на кровать, предварительно выключив звук мобильного, чтобы меня не беспокоили. Всё же нужно хорошо отдохнуть, чтобы на работе не совершить никакого косяка, от которого не только моя голова полетит, но и кому-то может стоить жизни. А я не могу позволить это допустить.