Моисей Маркович поехал на Николаевский вокзал.

Сотни возмущенных железнодорожников сгрудились возле самодельной трибуны, поддерживая возгласами ораторов, поносивших большевиков.

Володарский смело взобрался на трибуну. Но едва он произнес первые слова, как толпа взорвалась оглушительным ревом:

— Долой комиссаров! Надоело! Детишки пухнут с голоду!

Говорить ему не давали. Звуки тонули в пронзительном свисте.

— Зиновьева давай! Зиновьева! — требовала толпа.

— Мы ему покажем мировую революцию! — выкрикнул кто-то.

Митингующие загоготали, заулюлюкали.

— Бей его!

К Володарскому потянулись жилистые, натруженные руки. Лица людей перекосились от ярости. Еще минута, и комиссара стащат с трибуны, растопчут, разорвут в клочья.

— Товарищ Володарский! — услышал он шепот сзади. — Надо уходить. Спускайтесь.

Говорил испуганный пожилой человек в железнодорожной форме. Уловив подозрительный взгляд Володарского, успокоил:

— Не бойтесь, я свой, из ячейки.

Неуклюже, пятясь задом, Володарский начал спускаться с трибуны. Толпа еще больше вошла в раж.

— Не отпускайте его, братцы! — подлил масла в огонь чей-то визгливый голос. — Не отдадим, пока не приедет Зиновьев!

— Комиссара — в заложники! — подхватили десятки глоток.

— Вы что, с ума сошли? — увещевал толпу большевикжелезнодорожник. — Пропустите товарища Володарского к автомобилю! Живо! Ну, кому я говорю?

Путь к «бенцу» преграждал десяток крепких молодых людей.

— Приедет, приедет Зиновьев, — уговаривал их большевик-железнодорожник. — Сейчас комиссар позвонит ему. Позвоните, товарищ Володарский?

— Да, конечно, — пообещал обескураженный Володарский.

Толпа не хотела верить. Пока человек из ячейки вел с нею нервный диалог, к Володарскому приблизился еще один незнакомец и тихо прошептал:

— Следуйте за мной. Я выведу вас отсюда.

Воспользовавшись тем, что внимание толпы на какоето время было поглощено вспыхнувшей ссорой, готовой перерасти в драку между защитником Володарского и агрессивно настроенными людьми, второй железнодорожник из числа членов большевистской ячейки благополучно вывел комиссара в безопасную зону.

Отвлекающий маневр удался — толпа опомнилась, когда «бенц» Володарского взревел мотором и, окутавшись дымом, рванул с места. Вдогонку полетели проклятия и угрозы. Кто-то пытался угодить камнем, но он, к счастью, не долетел.

— Товарищу Зиновьеву ни в коем случае нельзя сюда ехать, — произнес ошеломленный Володарский.

— Это уж точно, — согласился шофер, на глазах которого происходила безобразная сцена.

— Григорию Евсеевичу, наверное, сообщили об этом инциденте, — продолжал Володарский. — Боюсь, как бы он уже не выехал с Обуховки… Его надо предупредить. Вот что, товарищ Юргенс, поворачивайте-ка в Смольный. Оттуда мы его быстрее разыщем.

Подъехали к Смольному. Возбужденный Володарский начал выяснять, где Зиновьев.

"В секретариате председателя Петросовета сказали, что Григорий Евсеевич на Обуховском заводе. С ним Луначарский.

— Надо срочно отыскать Григория Евсеевича, — распорядился Володарский. — Ему ни в коем случае нельзя ехать на Николаевский вокзал. Оттуда может поступить ультиматум… Там такое творится…

На поиски и предупреждение Зиновьева вызвались ехать сотрудницы его секретариата Зорина и Богословская.

Только отъехали от Смольного, как Зорина сказала:

— А вдруг он уже в пути? Как бы не разминуться…

— Правильно, — согласился Володарский. — Товарищ Юргенс, поверни-ка к Невскому районному Совету. Позвоним на Обуховку, наведем справки.

Шофер притормозил у райсовета. Зорина и Богословская остались в машине, а Володарский вошел в здание.

В это время впереди показался двигавшийся навстречу автомобиль. Рядом с шофером сидел человек в пенсне и с острой бородкой.

Глазастая Зорина толкнула под локоть Богословскую.

— Смотри, Нин, да это же Луначарский. Странно, а где же Григорий Евсеевич?

Зорина выскочила из автомобиля и отчаянно замахала обеими руками. Встречная машина притормозила.

— Анатолий Васильевич, вы с Обуховского? Григория Евсеевича там нет?

— Отчего же нет? Там он. Выступает. Если поторопитесь, то, может быть, еще застанете. А что, срочно нужен?

— Очень срочно, Анатолий Васильевич.

— Ну, тогда поспешите.

Луначарский уехал. Он был в плохом настроении. Зиновьев взял его с собой на завод как одного из первоклассных большевистских ораторов. Однако из их попыток уговорить обуховских рабочих не идти на столкновение с советской властью ничего не получилось. Зиновьева и Луначарского не слушали. Симпатии людей были явно на стороне эсеров и меньшевиков. Расстроенный Луначарский решил, что ему делать на заводе нечего, и уехал. Зиновьев пошел по другим цехам, надеясь на более лояльное отношение.

Когда Володарский вышел из здания Невского Совета, Зорина сообщила ему: только что проехал Луначарский и подтвердил — Зиновьев на Обуховском заводе.

— Поехали, — распорядился Володарский. — Нам надо перехватить его. Боюсь, что с Николаевского вокзала ему уже позвонили.

Юргенс, которому передалось общее нетерпение, рванул машину с места. Седоков подбросило, но никто не выразил недовольства.

Ехали быстро. И вдруг движок как-то странно зачихал, а потом и вовсе заглох. «Бенц» встал. Пассажиры вопросительно уставились на шофера.

— Бензин кончился, — обескураженно произнес Юргенс.

— Ну и ну! — рассердился Володарский. — Я ведь с утра предупреждал, что поедем на Обуховский. Неужели нельзя было вовремя заправиться?

— Я рассчитывал, что хватит. А тут непредвиденные поездки… — оправдывался шофер.

— Ладно, чего уж теперь, — примирительно произнес Володарский. — Где мы находимся? Есть здесь откуда позвонить в гараж или на Обуховский?

Он вышел из машины и стал оглядываться вокруг. В ста метрах от того места, где встал автомобиль, виднелась старая часовенка.

Сергеев находился возле часовни с двух часов дня.

День был жаркий, на небе ни облачка, солнце жгло немилосердно. Тень, отбрасываемая часовней, постоянно менялась, и террорист перемещался вслед за нею.

Ожидание всегда утомительно, а тут тем более. Вотвот появится долгожданный автомобиль, и весь мир узнает о нем, доселе мало кому известном Сергееве.

Автомобиль между тем не показывался, и террорист начал волноваться.

Время от времени он заходил за часовню и в который раз проверял браунинг, вынимал и снова вставлял запалы в гранаты.

Одолевала нестерпимая жажда. Перед выходом на задание он наскоро перекусил. Колбаса была сильно переперченная, из конины, и теперь мучительно хотелось пить. Не надо было есть эту колбасу. В следующий раз надо учесть и такую деталь.

А будет ли он, следующий раз? Удастся ли остаться живым? Сергеев смотрел на синее небо, на ветхие деревянные домишки в заброшенном переулке, почему-то названном Прямым, и заставлял себя не думать о том, что этого он может больше никогда не увидеть.

Время тянулось медленно. Час шел за часом, а автомобиля все не было.

В одном из домишек открылось окно, и Сергеев увидел хозяина, ставившего на стол самовар. Сейчас будет пить чай. Террорист облизнул пересохшие губы — стаканчик кваску бы сейчас!

Следствие установит фамилию хозяина — Павел Михайлович Пещеров, бывший анархист, вдовец. Он находился дома и с беспокойством наблюдал за подозрительным молодым человеком в темном пиджаке и рыжеватой кепке, который с полудня торчал у часовни, явно что-то вынюхивая. Уж не наводчик ли?

У экс-анархиста был повод для беспокойства. От прошлой бурной деятельности у него осталось кое-что из золотишка, и бывшие сотоварищи об этом знали. Пещеров боялся их прихода. На всякий случай открыл окно: в случае чего можно выпрыгнуть самому или незаметно выбросить в огород старый валенок, где спрятаны драгоценности. Пусть ищут их в доме, сколько влезет…