По рассказу этого офицера кремлевской охраны, Берия в сговоре с бывшим командующим Московским военным округом генералом Артемьевым и комендантом Москвы генералом Синиловым намеревался арестовать членов Президиума ЦК в Большом театре, на премьере оперы Шапорина «Декабристы». Он даже вызвал в Москву несколько воинских соединений, в том числе танковую колонну, чтобы окружить Большой театр и вынудить членов Президиума ЦК принять его условия.

Но об этом проведалаармейская разведка и проинформировала Маленкова. Одна танковая колонна по Минскому шоссе двигалась к Москве. Чтобы остановить танкистов, направили четырех сотрудников восемнадцатого отделения Главного управления охраны. «Победа» с кремлевскими стражами встретилась с головным танком как раз напротив панорамы «Бородинская битва».

Старший колонны отказался отвечать на вопросы и пригрозил смять «Победу» в консервную банку, если она не оавободит путь. Отменить приказ о движении к Большому театру может только действующий Маршал Советского Союза.

По легенде, которую любят рассказывать до сих пор ветераны Главного управления охраны, колонну остановил маршал Ворошилов. В ту пору он был Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Одевшись в маршальскую форму, он на машине прибыл к станции метро «Маяковская», куда уже подошла танковая колонна. Ворошилов развернул ее в обратном направлении.

Генеральный прокурор Руденко, выясняя у заместителя Берии генерала Масленникова причину ввода войск в Москву, дал ему понять, что он, как и его шеф, ответственен за организацию заговора против правительства. Боясь ареста и допросов, Масленников застрелился.

Масленников, который при Берии командовал внутренними войсками, действительно застрелился. Ситуация повторилась в августе 1991 года, когда покончил с собой министр внутренних дел СССР Борис Пуго, который тоже вводил войска в столицу по решению ГКЧП.

С этой версией можно было бы согласиться, если бы не одна мелочь: внутренние войска МВД СССР, которые возглавлял Масленников, танков на вооружении не имели.

Как видим, ни у Жукова, ни у Москаленко, ни у Зуба (полковника, в то время начальника политуправления Московского военного округа, его свидетельства о тех событиях тоже опубликованы) о войсковых маневрах упоминаний нет. А как у военных рангом помельче? Записки «крупняка», скорее всего, предварительно читали «наверху». Может, у кого-либо из чинов поменьше проскочили интересующие нас сведения?

Конечно, неблагодарная это работа — перелопатить многие десятки сборников военных воспоминаний, газетных подшивок. Но что поделаешь — охота, как говорится, пуще неволи.

И, представьте себе, нашел. Рассказ А. Скороходова, тогда подполковника, о том, как их гвардейский зенитный артиллерийский полк, находившийся в подмосковном поселке, «готовили на войну» с Берией.

Это произошло двадцатого июня 1953 года. Обратили внимание на дату? День, как обычно, шел по установленному распорядку. Скороходов, замещавший командира полка, уехавшего в отпуск, составлял план штабных тренировок на предстоящий месяц. Потом пошел пообедать. Успел съесть тарелку борща, как его срочно вызвали на КП. В телефонной трубке он услышал знакомый голос начальника штаба артиллерии округа полковника Гриба:

— Сейчас же снарядите машину с тридцатью автоматчиками и тремя офицерами. Всем выдать по полному боекомплекту. Через два часа быть в штабе округа. О выезде доложите!

Команду Скороходов выполнил через полчаса, взяв солдат в полковой школе. И сразу же новое приказание — выслать еще одну машину и тоже с тридцатью автоматчиками.

Между тем новый приказ:

— Развернуть батареи на огневых позициях, действовать по плану боевой тревоги!

Вой сирены привел в движение весь военный городок. Главный пост молчит, никаких донесений о появлении воздушных целей не передает. Из жилых домов выбегают офицеры. Солдаты под дружный вскрик «раз-два, взяли…» выкатывают из парка тяжелые пушки. Поступает и новое приказание: объявить боевую тревогу батареям, находящимся в лагере, на стрельбище.

Скороходов повел колонну сам. Сержант на проходной широко открыл ворота, полк трогается и сразу же останавливается.

По шоссе мимо артиллеристов стремительно проносится головной танк. «Тридцатьчетверка» на большой скорости идет в сторону Москвы, из глушителя вылетает чернью дым, пушка и пулемет расчехлены, в открытой башне видна фигура танкиста в шлеме и черном комбинезоне. За ним движется большая колонна машин. Истошный рев моторов, дымный чад, резкий запах солярки. Неужели опять война? А может, это Берия стягивал к столице войска МВД для захвата власти? Но ведь танков-то они не имели…

Наконец, и машины Скороходова выезжают на шоссе. Первая позиция недалеко — десяток километров. Дорога идет мимо двухэтажной дачи, обнесенной высоким забором с рядами колючей проволоки поверх. Ворота ее закрыты наглухо, но кажется, что в глазок кто-то зорко наблюдает. Более года назад командир дивизии запретил ездить мимо этой таинственной дачи. Теперь Скороходов посчитал обстоятельства чрезвычайными и повел колонну по «запрещенной» дороге. Неожиданно метров через двести перед головной машиной как из-под земли появляются двое военных. Один — полковник в кителе с погонами войск МВД, другой — молоденький лейтенант в гимнастерке, тоже «малиновый», с автоматом на груди. Низенький, плотный полковник с красным от жары лицом встает поперек дороги, подняв руку.

— Немедленно возвращайтесь в свои казармы. Я уполномочен от имени правительства передать войсковым частям — все приказания отменяются.

И он разводит руки в стороны, показывая, что двигаться дальше можно, только переехав через него.

— Я получил приказ от своего командира и буду выполнять, пока он сам его не отменит, — кричит Скороходов.

— Вы ответите за свое преступление! — Полковник свирепеет от бешенства. — Я вас предупреждаю… Немедленно поворачивайте назад в казармы!

И он оборачивается, будто за ним стоит по меньшей мере рота солдат с пулеметами, а не один неуверенно топчущийся лейтенант.

Малиновые петлицы и полковничьи погоны в те годы могли быть причиной крупных неприятностей, но Скороходов действовал строго по уставу и чувствовал себя абсолютно правым.

— С дороги, полковник! Я выполняю приказ. Не то сейчас вызову солдат и уберу вас силой!

Скороходов кивнул водителю, машина тронулась, полковник отскочил на обочину, бессильно грозя кулаком.

Вскоре батарея втянулась на огневую позицию. Объявили боевую тревогу. Все пришло в движение, расчеты снимали пушки с крюков тягачей, закатывали в подготовленные окопы. Раздалось тарахтенье подвижной электростанции, у оптической трубы уже стоял разведчик и внимательно оглядывал небо, ожидая увидеть надвигающуюся армаду самолетов. Но голубое небо по-прежнему было чистым.

Скороходов доложил начальнику штаба артиллерии, что три батареи уже заняли огневые позиции. В ответ — новый приказ:

— На все огневые позиции батарей завезти по полному комплекту боеприпасов. Открыть склады, взять снаряды…

По радио передают самые мирные известия — гдето убирают урожай, играют в футбол. Клавдия Шульженко поет о любви. А полк занял боевые позиции около Москвы.

Так в боевой готовности провели три дня. Наконец с КП округа дали «отбой», и все батареи, кроме дежурных, возвратились в городок.

Только второго июля дошел слух: всему причиной был Берия.

Скороходову в то время дважды приходилось приезжать в штаб Московского военного округа, на территории которого находился бункер с именитым арестантом. В октябре пятьдесят третьего года, когда Скороходов вместе со своим командиром дивизии приехал туда в первый раз, их машину, полевой «газик», остановили на углу. Дальше пошли пешком.

Вход в штаб напоминал чем-то известную фотографию Смольного в 1917 году. На площадке с колоннами стояли два станковых пулемета с заправленными лентами, около них сидели на табуретках по два пулеметчика. У пропускной «вертушки», помимо дежурного контролера, стояли еще по два автоматчика. Справа в стене портала — окошко бюро пропусков, и возле него вооруженные солдаты.