Ну а остальное общеизвестно — Хрущева задвинули в пенсионеры сразу после доклада, прочитать который заставили Суслова.

(Записано А. Иващенко незадолго до смерти Г. Воронова)

По свидетельству Ф. Бурлацкого

(Бурлацкий Федор Михаилович — общественный и государственный деятель, писатель. В годы правления Хрущева работал в аппарате ЦК КПСС, был спичрайтером первого секретаря.)

Судя по рассказу Сергея Хрущева, Микоян не показал протокола (беседы с Галюковым. — Н. З.) Никите Сергеевичу, он только в общей форме передал ему эту историю. И, вероятно, передал в успокоительных тонах. Поэтому Хрущев не принял никаких контрмер. Я не верю в версию, которая промелькнула в воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так он устал. Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить XX съезд, или июнь 1957 года, или Венгрию в 1956 году, или Карибский кризис. И был еще Хрущев в прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так.

Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник — Микоян по-настоящему побоялся включиться в борьбу…

… О чем раздумывал Микоян, выслушав рассказ Галюкова? Быть может, вспоминал свою молодость, когда каким-то странным образом ему удалось ускользнуть из тюрьмы в Баку? Он был в числе 27 бакинских комиссаров, но расстреляно было только 26, а Микоян спасся. Или он вспоминал, как Сталин при его участии расправился с Каменевым, Зиновьевым, Бухариным? Или свое выступление в 1937 году на одном из партийных совещаний, когда он требовал: бить, бить, бить? Но, быть может, он думал о неудачной попытке снять Хрущева в 1957 году и своих колебаниях в тот момент — на чью сторону встать?

Кто знает. Микоян уже после снятия Хрущева продолжал занимать высокий пост и ушел только по старости, с почетом и сохранением всех благ для себя и своей семьи. Вручил ли он те записи Брежневу и когда — до заседания Президиума ЦК или в перерыве, когда соотношение сил стало для него вполне ясным, — неизвестно. Но, так или иначе, сыгранная им во всей этой истории роль выглядит крайне странной. Думаю, что он использовал сообщение Сергея в своих целях.

(Записано 27 мая 1997г.)

Приложение N 17: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

Председатели КГБ о снятии Хрущева

(В. Е. Семичастный и А. Н. Шелепин спустя четверть века о заговоре в Кремле)

Семичастный, Шелепин. В июле (1964 г. — Н. З.) уже в открытую говорили против Хрущева. Еще весной, накануне его 70-летия (в апреле), окружение было возмущено его нетерпимостью.

Семичастный. Здесь следует подчеркнуть, что заслуга Хрущева состояла в том, что он создал обстановку, при которой его смещение произошло на Пленуме гласно, без создания обстановки чрезвычайности. Я даже не закрывал Кремль для посетителей, и экскурсанты обычным путем шли на осмотр Кремля.

Во время заседания Президиума ЦК, уже к концу первого дня — 13 октября, ко мне начались звонки членов Президиума Верховного Совета СССР, членов ЦК, которых к тому времени уже было много в Москве. Одни возмущались: «Ты что сидишь, Хрущева снимают, а ты бездействуешь!» Другие, наоборот, волновались, что Хрущев останется.

Что было на Президиуме, я не знал — там не был. Я позвонил Брежневу, сказал, что затягивать обсуждение дальше нельзя — могут быть непредсказуемые действия: вокруг много волнений. Ну, они быстро свернули.

Вопрос. Когда Вы узнали, что Президиум ЦК по Хрущеву состоится 12-го? Известна ли была эта дата заранее? Знали ли ее все участники «заговора»?

Шелепин. Насчет «заговора». Опять-таки надо помнить традиции того времени, в частности, проведения партийных собраний. Как было тогда и у вас? Секретарь «Петр Иванович», готовя собрание, подходил к одному, другому и говорил: «Тебе надо выступить по такому-то вопросу». Что же вы думаете, такой практики не было при подготовке Пленума и о таких событиях не знала армия, КГБ? И этот Пленум готовили, как и все тогда партийные собрания: Брежнев и Подгорный беседовали с каждым членом Президиума ЦК, с каждым секретарем ЦК. Они же вели беседы с секретарями ЦК союзных республик и других крупнейших организаций, вплоть до горкомов. Был разговор с Малиновским, Косыгиным. Говорили и со мной, я дал согласие…

… Брежнев проявил трусость — уехал в ГДР. В его отсутствие уже говорили с Семичастным.

Семичастный. И я сразу дал согласие. Уже накануне празднования 70-летия Хрущева шли разговоры, что дальше терпеть такое нельзя, то есть это было еще весной 1964 года. И я был в числе первых, с кем вели разговор. Кстати, когда говорили с Косыгиным, первое, что он спросил, — какова позиция КГБ, и тогда дал согласие.

Шелепин. 10-го состоялась последняя беседа с Малиновским. Тот тоже сразу же дал согласие! И это понятно: Хрущев резко поссорился с военными. И дело не только в сокращении армии на 2,5 миллиона человек, что, я считаю, сделано было правильно, но он постоянно грубо оскорблял маршалов, не считаясь с их человеческим достоинством. На смещение Хрущева были согласны и кандидаты в члены Президиума ЦК.

Президиум заседал неполных два дня. Говорили об ошибках Хрущева, его грубости. Выступал и я. Разговор шел не о личном, ибо Хрущев меня выдвигал, и личных обид у меня на него не было.

В теперешних публикациях много выдумки, неточностей. В частности, Ф. Бурлацкий, Р. Медведев пишут, что Хрущев все понял, когда сел в самолет, — и самолет-то не тот, и охрана другая… И хотел лететь в Киев… Это неправда. Вместе с ним был его сын, и его свидетельские показания говорят о другом.

Семичастный. Никто его личной охраны не трогал, никаких дополнительных кораблей в Черное море никто не вводил, как сейчас домысливают. Усиление патрулирования было обычным, как всегда, когда выезжал на отдых глава правительства. Да и зачем это было делать? Не в Турцию же он мог уплыть?

Вопрос. Итак, Брежнев прилетел из ГДР 11-го. Подгорный из Кишинева — утром 12-го… А кого из членов Президиума ЦК вы можете назвать главными действующими лицами, организаторами?

Шелепин, Семичастный. Брежнев и Подгорный.

Шелепин. Вот тогда и было решено сразу собраться и немедленно созвать Пленум. 12-го вечером собрались все члены, кандидаты в члены Президиума и секретари ЦК. Ни Малиновского, ни Громыко не было, как об этом пишут, они не входили в состав Президиума ЦК. Долго уговаривали Брежнева позвонить по ВЧ — вызвать Хрущева из отпуска. Брежнев трусил. Боялся. Не брал трубку. Наконец его уговорили, и он, набрав номер, сообщил Хрущеву о готовящемся Пленуме.

Хрущев: «По какому вопросу?»

Брежнев: «По сельскому хозяйству и другим».

Хрущев: «Решайте без меня».

Брежнев: «Без Вас нельзя».

Хрущев: «Я подумаю».

Семичастный. Мы разошлись. Брежнев постоянно звонил мне: «Ну как?» Только в полночь мне позвонили, что Хрущев заказал самолет в Адлер. Летел он с сыном, Микояном и своей охраной — взял пять человек, а мог взять и больше в десять раз. Уж 50 человек-то у него были. Дата проведения Пленума не обговаривалась заранее, а сложилась силой обстоятельств. Если бы Хрущев не дал согласия на приезд в тот день, никто бы его силой не притащил, и дата Пленума могла быть иной.

Хрущев прилетел (вместе с Микояном) в Москву 13-го в середине дня. Встречали его во Внуково-2 я и Георгадзе. Обычно встречающих было значительно больше. Но это его не насторожило, он только спросил: «Где остальные?» — «В Кремле». — «Они уже пообедали?» — «Нет, кажется, Вас ждут». Поздоровались за руку, обычно. Хрущев был спокоен. Отправились эскортом машин. Я ехал в конце и по дороге остановился на обочине, отстал от них. (Дело в том, что раньше я ездил без охраны, а на эти дни дали мне сопровождающего, поэтому в машине оказался знакомый охране Хрущева человек, и, чтобы не смущать впереди едущих, я отстал.) В Кремле вся охрана была прежняя. Я ее сменил только после начала работы Пленума.