Я делюсь своими мыслями с изобретательным Нанабоем, и в тот же вечер он заключает соглашение с баньяном[26] по имени Ван Малей Вержей, крупным торговцем, имеющим филиал в Джибути. Цель оправдывает средства. Получив деньги за фрахт вперед, я сумею выйти из положения.

Я приобрел шаррас у некоего Хадилаля Ремлаля, который торгует гашишем с разрешения правительства. Но в Бомбее у него не хватает нужного мне количества: основные запасы хранятся в лавке в Хошиярпуре, на границе Кашмира.

Получив разрешение, я заявляю Тернелю о своем намерении купить товар. Он изумлен тем, что я так легко согласился уплатить столь высокую пошлину за продукт, предназначенный для химической промышленности. Я объясняю ему, что моя цель заключается не в том, чтобы получить немедленную выгоду, а лишь сделать первую попытку в преддверии будущих крупных дел.

— И все же подождите, — говорит мне Тернель. — Не предпринимайте ничего, не повидав Пинто, быть может, он найдет средство уладить дело.

На сей раз мы навещаем достойного чиновника на дому. Его жилище обставлено по-европейски, но всюду снуют голые перепачканные индийские ребятишки, звенящие браслетами. Женщины-индианки, испуганные моим появлением, быстро исчезают. Двери закрываются, шторы задергиваются, и в глубине покоев смолкают шум и крики. Пинто тоже одет на индийский лад и выглядит смущенным — наше неожиданное вторжение в его личную жизнь застало его врасплох.

Тернель рассказывает ему, что, столкнувшись с трудностями, я решил приобрести меньшее количество шарраса, чтобы уплатить пошлину. Таким образом, оба приятеля теряют комиссионные, на которые рассчитывали.

Сначала я боялся, что совершил промах, позволив Тернелю узнать, какие огромные деньги я готов заплатить. Но Тернель ни о чем не догадывался, и мое решение лишь подогревает его интерес.

Пинто берет у меня разрешение на приобретение товара, подписанное им у начальника таможни, разглядывает его с улыбкой и погружается в раздумья. Он протирает очки, с важным видом водружает их на свой крючковатый нос и, выдержав паузу, берет в руки перо. Слегка обмакнув его в небольшой чернильнице, он пишет в углу моего свидетельства волшебные слова: «Duty paid» (пошлина уплачена).

Он передает бумагу Тернелю, и тот, судя по его вопросительной улыбке, ничего не понимает. Я понимаю еще меньше, и мы оба глядим на Пинто с недоумением.

Пинто потирает руки и откидывается в кресле. Он словно говорит: «Глядите, как это просто, до чего просто обвести вокруг пальца наших хозяев-англичан, этих спесивых лордов, которые даже не удостаивают нас взглядом. А мы ползаем себе, как кобра в траве джунглей, и эти дураки не знают, что мы можем запросто выбить у них почву из-под ног».

Наконец оракул поясняет:

— Эта пометка означает, что разрешение начальника таможни имеет силу лишь в том случае, если пошлина уплачена. Я действую, исходя из своего долга, в финансовых интересах империи.

Сделав паузу, он разглядывает нас сквозь щелки своих полуприкрытых глаз.

Мы понимаем все меньше и меньше.

— Однако, — продолжает Пинто, — начальник таможни Хошиярпура, у которого тоже есть помощник — индиец, как и я, — может, если вы постараетесь, подумать, что вы уже заплатили пошлину в Бомбее. А в бомбейской лавке, куда вы придете забирать доставленный товар, решат, что вы сделали это в Хошиярпуре. Поскольку до вас такого случая здесь не было, никто не знает, кто должен выписывать вам квитанцию об уплате пошлины, и, если вы сумеете понравиться, никто и не станет до этого докапываться. Если все пройдет так, как я рассчитываю, вы сможете, не правда ли, дать мне пять рупий с каждого seer.

Разумеется, я соглашаюсь, и мы собираемся откланяться. Открывая дверь, Пинто небрежно добавляет:

— Я написал на разрешении «400» цифрами. Я мог бы написать это и буквами, но подумал, что при случае всегда можно подставить еще один нуль…

Я теряю дар речи, ошеломленный тем, с какой легкостью старый индиец обращается с юридическим документом.

Я догадываюсь, какую опасность может представлять для нас эта подделка. Старый плут наверняка оставил у себя копию документа и сможет меня шантажировать, если я попадусь на его уловку.

На улице Тернель объясняет мне преимущество арабских цифр.

— Согласен, — отвечаю я, — это очень простой способ, но ради чего им пользоваться? Мне все равно нечем платить за четыре тысячи seer, за которые Пинто получит двадцать тысяч рупий. И к тому же я не хочу прибегать к столь ненадежному средству. Если я смогу когда-нибудь купить четыре тысячи seer, то сделаю это гораздо проще и не стану ничего платить Пинто. Вы знаете в Кашмире торговцев, связанных с центральным Китаем. Можно покупать товар прямо там, а не везти его через всю Индию. Тогда вопрос о пошлине отпадет сам собой. Ведь вы не откажетесь от денег, на которые претендует Пинто? Я обязуюсь впредь выплачивать вам комиссионные в размере пяти рупий за seer. Прозондируйте почву относительно покупки товара в местах его производства. Остальное я возьму на себя, и нам не нужно будет прибегать к махинациям, которые столь любезно предлагает нам секретарь начальника бомбейской таможни. Ваш годовой доход составит тридцать тысяч рупий (двести пятьдесят тысяч франков).

Я рассчитываю, что жадность Тернеля станет залогом его верности. К сожалению, позднее я убедился, что нельзя рассчитывать на продажного человека, ибо он изменит вам при первой же возможности, как только кто-нибудь предложит ему более выгодное дело.

За два дня мы пересекли северную Индию и добрались до вокзала в Хошиярпуре. Это небольшая станция с единственной железнодорожной колеей, где прибытие поезда всякий раз становится событием. Начальник станции занимается садоводством и вспоминает о работе только тогда, когда ему приносят жалованье.

В поезде очень мало пассажиров; видимо, европейцы заглядывают сюда крайне редко, и мое присутствие вызывает всеобщее любопытство.

Я уже могу кое-как объясниться по-английски. Но мое поведение резко отличает меня от английских чиновников. Местные жители никогда не видели французов, но относятся к ним с симпатией, зная, что мы воевали с англичанами.

В героическую эпоху Дюплекса англичане настраивали против нас местное население и заставляли новобранцев дезертировать, внушив им, что мы шьем солдатские сапоги из кожи священных животных. Позже мы отплатили им тем же, распространив слух, что английские патроны делаются из телячьей кожи. Эта небылица разнеслась по всем казармам, и солдаты-индийцы, завербованные англичанами, перестали прикасаться к патронам.

Повозка везет меня в Даак-Бунгало (приют путешественников), ибо в этом затерянном крае нет гостиниц. Заведения подобного сорта были основаны английскими властями во всех городах, поселках и даже среди джунглей, чтобы создать условия для туристов.

К каждому бунгало приставлены повар и слуга, получающие жалованье от правительства. Дома хорошо обставлены, в них есть и ванны, и столовые, и курительные комнаты, а в парке оборудован корт для тенниса. Здесь чувствуешь себя хозяином, все услуги бесплатны, деньги уходят только на продукты, которые повар покупает на рынке. Разумеется, нельзя задерживаться здесь надолго, через сутки нужно уступить место другому гостю, но в местах, где почти нет приезжих, можно оставаться сколько угодно.

Устроившись в бунгало, я отправляюсь к компаньону Хадилаля Рамлаля с рекомендательным письмом. Я застаю индийца в лавке, и, прочитав письмо, он везет меня на склад, где хранится шаррас.

Я впервые еду на воловьей упряжке, но эти быки движутся гораздо быстрее, чем парижские лошади в пору моего детства.

Склад размещается в большом административном здании, смахивающем на тюрьму, — государственная собственность во всех странах мира отмечена печатью авторитарной власти. Угрюмая железная дверь, неприветливый привратник, высокая стена, ощетинившаяся бутылочными осколками, круговая дорожка и большой двор, посреди которого стоит двухэтажное здание со множеством низких дверей, запертых на висячий замок. Тяжелая дверь с грохотом закрывается за мной, и я спрашиваю себя, выпустят ли меня обратно.