Я спрашиваю, как найти выход в открытое море, и они указывают на довольно широкий фарватер, обозначенный на моей карте как тупик. Следуя по нему, судно приблизится к берегу и угодит в еще более хитроумный лабиринт. Ложь наших гостей убеждает меня в том, что парусник привлек внимание береговых жителей. Разведчики, явившиеся под видом просителей, вернутся домой и расскажут о нашем бедственном положении. Мы попали в мышеловку и прикованы к этому месту до утра. Я заявляю старому арабу, что он останется у нас до тех пор, пока мы не выйдем из рифов, и приказываю поднять на борт его пирогу.

Почувствовав себя пленником, он предлагает вывести нас из лабиринта до наступления ночи. Я соглашаюсь, ибо теперь он знает, что ему непоздоровится, если он попробует нас обмануть. Он заводит нас в такие дебри, куда я ни за что не рискнул бы забраться. Проходы настолько узки, что приходится вести судно с помощью багров. Мне все время кажется, что судно сейчас сядет на мель. Приставив револьвер к виску лоцмана, я заявляю, отнюдь не шутя:

— Если только судно коснется дна, я отправлю тебя с сыном на съедение акулам.

Эта угроза, в которой араб ничуть не сомневается, оставляет его равнодушным. Оказавшись в безвыходном положении, он, подобно всем мусульманам, смирился со своей участью. Я вижу, что мои слова окончательно парализуют его волю, и боюсь, что он не справится со своими обязанностями. Однако, пропетляв в лабиринте полтора часа, мы проходим опасную зону без происшествий и вновь возвращаемся в центральный фарватер. Теперь можно включить двигатель и выбраться из рифов до того, как стемнеет.

Я выпускаю лоцмана на волю, вручив ему на прощание небольшой подарок. Мне кажется, что я заслужил его уважение, и, если когда-нибудь еще мне доведется побывать в этих краях, он встретит меня как желанного гостя, разумеется, при условии, что я не окажусь безоружным.

У выхода из рифов расположен островок, где на высоком холме находится могила шейха Мирбата, и тут же раскинулся рыбацкий поселок с неплохой якорной стоянкой. Раскалла вспоминает, что в детстве знавал здесь богатого араба-судовладельца, у которого можно было бы оставить юного Мухаммедана. Однако местные суда курсируют по Суэцкому заливу и даже доходят до Суэца, поэтому лучше не возбуждать любопытства обитателей поселка присутствием европейца, и еще до наступления ночи мы становимся на якорь в бухте к югу от острова.

Я вижу суда, стоящие у причала в бухте, расположенной севернее, к которой подступают хижины и дома с плоскими крышами. Кадижета и Шехем отправляются на переговоры с местными жителями. Возвращаются примерно через час в сопровождении трех спутников, и один из них, судя по сединам и великолепному серебряному кинжалу за поясом, видимо, знатная особа. Двое других, скорее всего, его слуги.

Я спускаюсь в машинное отделение и с помощью Мухаммеда Мола принимаюсь отвинчивать головку цилиндра мотора. Теперь, когда я перепачкан в смазке и одет в грязные лохмотья, во мне невозможно признать европейца.

Юсуф, играющий роль капитана, оказывает гостю достойный прием. Меня же представляют ему, как механика-марокканца. Мое искусство производит на старого араба неотразимое впечатление. Глядя, как я открываю чрево машины и копаюсь в ее внутренностях, после чего она не перестает работать, он заключает, что я наделен колдовскими способностями или даром целителя, и просит у меня лекарство от кожной болезни, ибо все его тело покрыто лишаем. Я живо изготовляю волшебную мазь из смеси серы и жира и предписываю ему натираться этим средством каждый вечер после молитвы, обещая, что через неделю он будет здоров.

Тем временем Шехем ведет торг по поводу раба со спутниками важного гостя. Но продать Мухаммедана оказывается труднее, чем мы предполагали. Для этого требуется заверенное кади свидетельство, подтверждающее, что данный раб был приобретен за определенную цену и является законной собственностью хозяина.

Подобный закон существует или существовал раньше в Эфиопии. Мне рассказывал об этом ученый-антрополог Гриоль, с которым произошел следующий забавный случай.

Абиссинский вождь подарил ему молодого раба, тот, видимо, был украден или забрел к нему сам. Через некоторое время в довольно крупном городе Гондаре некий человек узнал в этом парне своего раба и обратился с жалобой к властям. Суд постановил, что Гриоль должен не только вернуть раба, но и пойти в услужение к его законному владельцу. Это случилось в 1933 году. Разумеется, приговор не был приведен в исполнение, но у Гриоля сохранился любопытный документ с текстом решения суда.

В арабских странах существует такой же закон, и я заставил Шехема отказаться от его намерения. Я послал старому шейху волшебную мазь с молодым рабом, наказав ему вернуть мне пустой сосуд на следующий день. Но я не стал дожидаться возвращения Мухаммедана и той же ночью отдал приказ к отплытию. Таким образом мы наконец избавились от юного невротика.

Мы прибыли в окрестности Мувайлиха за три дня до встречи в заливе. Теперь, когда мы находимся под надежной защитой арабского берега, никакие ветры не помешают нам прибыть на место в назначенный час.

Вся бухта у входа и к востоку от залива Абака совершенно пустынна. Не видно ни корабля, ни рыбацкого баркаса — лишь цепь полуприкрытых водой рифов протянулась насколько хватает глаз. Море раскинулось бескрайним лучезарным ковром, переливающимся зелено-голубыми красками с причудливыми оттенками на фиолетово-розовом фоне неба. Неровная цепь аравийских гор и величественный синайский массив замыкают вдали северный полукруг горизонта. Нигде я не видел столь удивительно чистых, сочных и гармонически сочетающихся красок. На рассвете и закате небо окрашивается в божественные, не поддающиеся описанию тона. Ни один художник не смог бы отобразить их на своем полотне.

Впрочем, я уже рассказывал об этом в «Контрабандном рейсе». Но эти картины оставили в моей душе такой неизгладимый след, что я никогда не устану о них вспоминать. Поэтому да простит мне читатель некоторые повторы.

В южной части Суэцкого залива обычно дуют неистовые ветры, причиняющие небольшому судну сильные неприятности.

В назначенный день я вхожу утром в бухту и укрываюсь за небольшим мысом, где мы договорились встретиться. Свидание должно состояться в четыре часа дня, но море неспокойно, и лучше стоять на якоре, чем бороздить залив в ожидании встречи. Еще до рассвета мы швартуемся у берега, надежно укрытого от ветра. Небо залито светом, воздух свеж и прозрачен, все дышит спокойствием.

Я приказал поднять на палубу бидоны с шаррасом, чтобы заранее подготовиться к переброске груза. В случае опасности можно будет быстро выкинуть их за борт. Я обозреваю берег в подзорную трубу — все безлюдно и голо, да и кто может забрести в этот затерянный край?

Выпив кофе, я спускаюсь на землю с тремя матросами, чтобы осмотреть местность и выбрать тайник на случай, если сегодняшняя встреча не состоится. Нужно заранее все предусмотреть, ибо мне не хочется оставаться в заливе со столь опасным грузом.

Юсуф поджидает нас на борту вместе с другими матросами.

Мы пробыли на берегу с четверть часа, когда один из моих людей заметил двух всадников, скачущих крупной рысью с юга берегом моря. Я с трудом различаю их, ибо и одежда и несущие их животные своей окраской сливаются с местностью. Это пограничники, и я понимаю, что нам не удастся спокойным шагом дойти до лодки, спустить ее на воду, добраться до судна и оказаться вне досягаемости для выстрелов. Если же мы обратимся в бегство, все будет испорчено. Поэтому нужно смириться с неизбежным и постараться найти выход из положения.

Мы продолжаем прогуливаться по пляжу, гоняясь за крабами и морскими птицами, словно дети. Всадники приближаются, и мы направляемся к ним со спокойной улыбкой. Увидев, что мы не собираемся бежать, пограничники-египтяне — сержант и солдат — успокаиваются и немного замедляют шаг.