Консул сразу же пытается завладеть инициативой и пустить разговор по нужному руслу. Будучи грозой местных буржуа и собственных подчиненных, в беседе со мной он не спешит выпускать коготки.

Мои опасения сразу же оправдываются: этот человек — всецело на стороне Тернеля. Он дает мне понять, что все переговоры придется вести только с ним.

Я храню ледяное молчание, ожидая, когда консул исчерпает свои доводы. Затем в нескольких словах я расставляю все по своим местам, доказывая Ласниеру, что Тернель — мошенник, с которым опасно иметь дело.

Я думал, что Тернель привез на «Кайпане» шесть тысяч seer шарраса, но из речей консула мне становится ясно, что количество его возросло вдвое. Видимо, аферист приобрел новую партию на деньги Троханиса и Сулимана. Но тогда выходит, что Тернель воспользовался дважды одним и тем же разрешением и обманул вдобавок власти Бомбея? В таком случае это может иметь серьезные последствия не только для жулика, но и для тех, кто берет его под свое покровительство.

Ласниер не из тех людей, что обременяют себя укорами совести, он смотрит на вещи с практической стороны и умеет извлечь выгоду из любой ситуации.

— Меня не интересует, обманул ли Тернель бомбейские власти, — говорит он, — какое мне до этого дело, ведь мы — на Сейшельских островах. Ситуация такова: вы гонялись за своим товаром полгода и понесли серьезный ущерб по вине Тернеля. Он обязан выплатить вам компенсацию. Но что он может вам дать? Его «Кайпан» — старая ржавая калоша, а денег у него больше нет. Следовательно, остаются лишь шесть тысяч seer шарраса, купленного одновременно с вашим. Я не возражаю против того, чтобы вы их получили, но считаю, что будет справедливо, если товар останется собственностью Тернеля. Теоретически он может вам его уступить, но в таком случае вы возьмете на себя в частном порядке обязательство реализовать шаррас и отдать ему прибыль.

— Сударь, мне неприятно обсуждать подобные вещи. Я требую вернуть мой товар. Если я соглашусь признать партию Тернеля своей собственностью, то стану в некотором роде его сообщником, в то время как мой долг — любой ценой не допустить скандала, в котором оказался бы замешанным представитель Франции. Кроме того, этот товар и так полагается мне по закону как компенсация за огромный ущерб, причиненный вашим подопечным. Если мои требования кажутся вам чрезмерными и вы не понимаете моей озабоченности честью Родины, я буду вынужден искать защиты у правосудия. Вы говорите сейчас от имени Тернеля, заботясь лишь о собственных интересах, но если бы вы спросили у него совета, то думаю, что он предпочел бы отдать мне товар, нежели отправляться на галеры.

— Но я тоже несу расходы! — восклицает господин Ласниер. — Я жертвовал своим временем, своим трудом! Я не намерен оказаться в дураках!

— Короче, вы хотите получить небольшое вознаграждение? Я не возражаю, и мы можем обговорить этот вопрос, но знайте, что я не желаю вести переговоры с Тернелем. Если вам это не подходит, я возьму лишь то, что принадлежит мне по праву, и обращусь к властям с ходатайством о конфискации остального груза, вывезенного обманным путем под моим именем и без моего ведома.

Мы договорились о новой встрече на следующее утро при участии Тернеля.

Придя к Ласниеру вновь, я вижу Тернеля, сидящего в уголке напротив письменного стола консула. Завидев меня, он встает с вымученной улыбкой, тщетно пытаясь казаться невозмутимым. Я подчеркнуто не подаю ему руки и сразу же перехожу к делу. Прежде всего я высказываю Тернелю все, что о нем думаю, и, будь у него хоть немного гордости, он сгорел бы со стыда. Но он выслушивает все с глупой улыбкой, переваливаясь с боку на бок и качая головой, словно ручной медведь. Видимо, Ласниер хорошенько отругал его перед моим приходом: мошенник беспрекословно подписывает соглашение, которое я ему продиктовал. Этот документ гласит, что Тернель признает весь товар, привезенный «Кайпаном», моей законной собственностью и возвращает ее мне.

Я отправляюсь к метру Луазо, ожидающему меня с лихорадочным нетерпением, и ошеломляю его столь молниеносной развязкой.

Вскоре над аферистом уже потешается весь город, и Тернель укрывается на своей вилле вместе с женой, у которой, как говорят, сдали нервы.

Я посещаю королевского прокурора, довольно молодого человека с тщательно выбритым лицом, говорящего по-французски с легким акцентом. Фамилия — Дево — свидетельствует о его французском происхождении. Умный, образованный и воспитанный прокурор сразу же внушает мне симпатию. Он рассказывает мне, что с самого начала заподозрил в Тернеле мошенника. Несмотря на то что рабочий день давно окончился, он задержался, чтобы узнать обо всех перипетиях этой детективной истории. Как только Дево получил мою жалобу, направленную в Бомбей, он приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать проискам Терне-ля, но его невозможно было остановить законным путем. Прокурор говорит, что губернатор тоже с интересом следит за развитием дела и горит желанием со мной познакомиться. Мы отправляемся к нему во второй половине дня. Дево сопровождает меня в качестве переводчика.

Губернатор, ирландец по национальности, еще молод: ему лет сорок от силы, и он уже генерал. Это очень высокий, довольно худощавый человек со спортивной фигурой, одетый с небрежной элегантностью. Он принимает нас с сердечным радушием, свойственным вельможам.

В ходе беседы я слышу несколько не слишком лестных намеков в адрес Ласниера и стараюсь изо всех сил сгладить впечатление, произведенное на англичан моим соотечественником. Какое мнение может сложиться у иностранцев о правительстве, которое поручило представлять его интересы за границей подобному человеку?

На следующее утро, в воскресенье, я подвожу свое судно к причалу. К нам пожаловал губернатор со своим помощником, а затем в мою каюту спускается господин Дево. Я забавляю его рассказом о первой встрече со здешним полицейским. Он уже частично знает эту историю из протокола, в который было занесено даже мое шуточное предложение повторить заход в порт.

После обеда — еще один любопытный визит. На палубу «Альтаира» решительно поднимается двухметровый верзила с замашками кирасира и обращается ко мне со следующими словами:

— Господин д’Эмерез де Шармуа собственной персоной, из старых аристократов, дворянин до мозга костей. Мы с вами из одного круга, сударь, насколько мне известно.

Очевидно, его ввела в заблуждение моя фамилия с частицей «де».

Он рассказывает мне о своих островах, откуда он привозит гуано. Наконец я узнаю об истинной цели его визита: сразу же по прибытии Тернель, разыгрывавший из себя набоба, обещал купить у него какую-то концессию и обязался в письменной форме выплатить шестьдесят тысяч рупий двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года, то есть через три дня. Узнав, что миллионы Тернеля в виде шарраса уплывают вместе со мной, дворянин счел своим долгом их конфисковать. Я заявляю ему, что Тернель действительно является владельцем шести тысяч seer шарраса, и я готов оставить их на Маэ. Однако в таком случае товар все равно не попадет к нему в руки, так как его заберут власти. Я предлагаю господину д’Эмерезу де Шармуа встретиться с самим Тернелем, чтобы придумать какое-нибудь другое решение.

Я тотчас докладываю Ласниеру о новых осложнениях. Тернель бормочет что-то в свое оправдание, но в конце концов признается, что действительно обещал сиятельному владельцу островов приобрести у него концессию за гуано. Это не отвечает интересам Ласниера, который рассчитывал поживиться за счет шарраса Тернеля. Я предлагаю передать дело в суд, где Тернель признается, что купил шаррас, прикрывшись моим именем, и обязуется вернуть мне товар. Тернель воздевает руки к небу и испускает горестный стон. Он производит впечатление жука, упавшего на спину и беспомощно перебирающего лапками…

Ласниер впадает в ярость: этот человек способен на любые крайности, чтобы отстоять свои кровные интересы. Он заявляет, что только такой ценой Тернель может спасти шаррас, и ему не пристало упираться после всех допущенных им бестактностей.