Уже вторую ночь, я спал плохо, все время ворочался и просыпался. Отец уже несколько дней не появлялся дома, что обиднее вдвойне. Было настолько противно от его равнодушия, что, появись он здесь, я был растерзал его на части, хоть немного уняв притаившийся в душе гнев.

Сейчас же я сидел в комнате и без сил смотрел в окно, глаза закрывались сами собой, спать хотелось до безумия. Я лег на кровать, но уснуть вновь не получилось. Я сел, не зная чем отвлечь себя от дурных мыслей, крутившихся в моей голове в последние дни.

К концу второй ночи, окончательно вымотался, с моих губ вновь сорвались слова молитвы, так отчаянно и часто я не обращался к Богу за всю прожитую жизнь. Почти ничего не съев за весь день, я провалился в сон.

Мне снилась мама. Она, как и в детстве, гладила меня по голове и напевала услышанную где-то мелодию. Ее добрые глаза смеялись, а платье из чисто-белой ткани делало ее воздушной и легкой.

Я был вновь ребенком, это вызывало такой восторг в моем уже взрослом мозгу, такую бурю эмоций, что я засмеялся. Мама откуда-то достала два венка: один из желтых бархатных цветов, который она надела на мою голову, а второй — из сиренево-синих васильков оказавшийся на Луизе.

Небо ровного светло-голубого цвета, словно летом, было безоблачно. Моя голова лежала у нее на коленях, и я глядел снизу вверх. Благодаря небу серые глаза Луизы приобрели голубой оттенок.

— Однажды ты встретишь девушку, она попросит у тебя помощи. — Она нежно погладила мои волосы и слегка задела пальцем кончик моего носа, дразня. — В ней ты будешь нуждаться гораздо больше, чем она в тебе.

Мама, по-прежнему улыбаясь, встала, и я провалился сквозь струящуюся невесомую ткань. Удивленно заморгал, не в силах понять, как такое могло произойти. Она удалялась. Сейчас я знаю с чем это можно сравнить: словно смотришь мультик, где человек появляется то в одном месте, то в другом, минуя промежуточные образы. Я смотрел и не мог уловить ее движений, будто бы она перемещалась с места на место, пока я моргал.

— Мама подожди меня!

— Ты должен остаться, — такого голоса в повелительной интонации я никогда от нее не слышал.

Не понимая, почему мне велено сидеть на этой безжизненной поляне, я тянул ей в след руки, но какая-то сила удерживала меня на месте не давай вскочить на ноги. Мои мольбы не были услышаны.

Я проснулся, голова лежала на руках. Так и уснул я, сидя за чтением учебника, а теперь все тело затекло и мурашки начали свой разбег по телу.

Воспоминания о сне всели в меня ужас, внутри все противно сжалось. Тут же вскочив и чуть не упав, запнувшись о валяющиеся подушки, в приступе бессилия раскиданные вчера по полу, я поспешил в комнату Луизы.

На дворе все еще царили сумерки, на горизонте начинала слегка виднеться яркая полоска восхода. Я вбежал в комнату, едва не сорвав с петель деверь.

Нани, дремавшая около кровати Луизы, вздрогнула, проснувшись.

— Что такое? — вымолвила она, спросонья потирая глаза. — Уже утро?

— Нет, — запыхавшись, ответил я, упершись руками в колени и стараясь отдышаться. — Как мама?

Шторы в комнате были занавешены на ночь, и помещение освещалось несколькими свечами, уже догорающими в подсвечниках.

— Да все хорошо, — Нани протянула к ней руку, потрогать есть ли жар, ее лицо исказило удивление, сменившееся ужасом. Она большими глазами посмотрела на меня.

Я все понял сразу. Тот сон…. она прощалась со мной. Ее больше нет. Дотронувшись до ее руки, я сжал ее, все еще надеясь, что Нани ошиблась. Но нет, молитвы не помогли.

Быстро выбежав из комнаты и с грохотом впечатав дверь в стену, я помчался вниз, на улицу. Остановился и закричал от переполняющего горя так громко, что с верхних ветвей взлетели напуганные птицы. Не оставляя времени на раздумья, подбежал к загону для лошадей. Мой конь встревоженно посмотрел на меня, подняв уши и прислушиваюсь. Вскочив на голую спину рыжего скакуна и схватив за гриву, я с силой ударил по его бокам. Он заржал и ринулся вперед, очень легко перелетев через деревянную ограду. Мое тело подбросило, и я еле удержался на нем.

Я не различал дороги и только когда конь поднял кучу брызг, понял, что мы оказались в реке. Я соскользнул в воду, вынырнул, сразу схватился за гриву. Ноги уходили в вязкий ил, холодный и мягкий, словно слизняки ползут по ногам. Стало противно от этого ощущения. Похоже, что животное было радо побрызгаться в воде, меня же купание сразу освежило, заставив думать.

Кое-как выбравшись на берег, я упал на траву и зарыдал. Настолько плохо мне никогда не было. Я не мог остановить текущие слезы и всхлипы, из-за них в легких не хватало воздуха. В конце концов слезы закончились, и остаток дня прошел как в тумане.

Я не возвращался домой весь день и только под вечер убедил себя, что это необходимо. Каждый шаг давался с трудом, сердце щемило, глаза вновь щипали предательски подступающие слезы. Я не знал, как себя вести и куда деваться.

Только я зашел в дом, Нани, словно все это время ждавшая меня в холле, сразу обняла меня. Видно было, как она переживает. Глаза покраснели, плечи осунулись, ее фигура казалась меньше, чем обычно. Я не мешал ей, так мы простояли минут пять.

— Такое горе, а господин Дэниэл так и не приезжал, — в голосе чувствовалась горечь.

— Мне все равно где он и что с ним, — зло кинул в ответ. — Я бы хотел принять ванну.

На самих похоронах и после них я не проронил и слезы. Холодная и бледная Луиза была так же прекрасна, как и при жизни. Ее одели в любимое платье с короткими рукавами и яркими цветами. Обе руки от самого локтя закрепили розовыми лентами, связав их вместе за запястья. Это создавало иллюзию полупрозрачных перчаток.

Я смотрел на нее и не мог отвести глаз.

Родственников было не так много, а видеть их хотелось еще меньше. Приход отца я проигнорировал, а его речь о Луизе вселила в меня не только неприязнь и презрение к этому человеку, но и ненависть. Сразу после церемонии я покинул всех и ушел к себе. Все произошедшее хотелось забыть, как страшный сон, гораздо сильнее, чем прошлую потерю. Я настолько вымотался за последние дни, что чувствовал себя ничего не желающим овощем.

Так прошла неделя. Я почти ничего не ел, но пил много. Бутылку за бутылкой, потом провал и вновь сладковатая дурманящая жидкость. Ни разу я не позволял себя таких вольностей в распитии вина.

Однажды, взглянув на себя в зеркало, я ужаснулся. Я настолько стал похож на отца. Странно, но помню единичные случаи, когда он был пьян. Откуда же вдруг такое сходство? Я всматривался в непонятного цвета лицо, в опухшие красные глаза и был сам себе противен.

Загулы по тавернам и кабакам меня так сильно преобразили, что не осталось и следа от прежнего Алекса. Захотелось смыть эту грязь, содрать ненавистное лицо. Я ударил кулаком и разбил зеркало, оцарапав костяшки.

Лежа на кровати, я перебирал в памяти последние дни: рожи пьяных мужиков, постоянные их драки, гулящие девки, прикасаться к которым я раньше брезговал, танцы на сцене и на столах, смех в большей степени противный и хриплый. Если б меня увидела в таком виде Луиза, то сгорела бы со стыда.

Внизу послышался громкий голос отца, вернувший меня в реальность. Он на кого-то кричал. Я, слегка пошатываясь, пошел на голос.

Дэниэл пребывал в паршивом состоянии духа и орал на молоденькую служанку, ту самую, которая в прошлый раз несла в руках тазик.

— В чем она виновата? — зло крикнул я, увидев, что она прикрывает одной рукой левую щеку.

— Не твоего ума дела. Посмотри, на кого ты стал похож!

— Да уж лучше так, чем быть убийцей.

— Это была случайность, я оборонялся, она напала первая.

Я не спеша спускался по лестнице, слегка касаясь перил. Их прохлада, казалось, освежала все тело.

— Я не верю ни единому слову, — кивнул головой служанке, чтоб она уходила по своим делам.

Дэниэл повернулся ко мне, совершенно забыв о девушке. Его глаза блестели от нескольких выпитых бокалов: