Слишком часто мой обращенный ходил по краю обрыва, находясь на грани нарушения договора, но предусмотрительно не совершая последний шаг. Меня это не устраивало.

Моей главной целью стало не допустить, чтобы Адис начал рьяно проявлять самостоятельность в решениях, не посоветовавшись или не поставив в известность меня. Только один раз он ослушался и лишил жизни человека, оказавшегося близким родственником Адиса, по его словам, случайно.

Тогда-то в памяти и всплыли странные слова моего подопечного относительно родни. Я усмехнулся, поняв, что он и не планировал долго убиваться о них. Вне себя от ярости я налетел на него:

— Ты больше не убьешь ни одного родственника! Ни дай Бог до меня дойдет слухи об еще одной случайности.

— Отшлепаешь меня? — Усмешка в голосе.

Я прижал его к стене и проговорил, цедя каждое слово:

— Я запру тебя в подвале заставив пройти все круги Ада вместе со своими жертвами бессердечный мерзавец. — Произнося это в моих глазах читалось презрение, в его — неприязнь. — Уверяю тебя муки твоего обращения покажутся тебе детской забавой.

Он неприятно расхохотался, я подавил соблазн вытереть кожу в тех местах, где мои руки соприкоснулись с ним.

Чувствительно сжав ему горло добавил:

— Твое безумие и одержимость выйдут тебе боком. — Презрительно выдал я, сжав пальцы. Он захрипел, но и сейчас не стал сопротивляться или пытаться освободиться.

Наказание Адис отбывал в подвале прикованный за руки и ноги к стене, на шею был надет железный ошейник, цепи от которого тянулись к рукам, ограничивая движения и не оставляя ни малейшей возможности оказаться на свободе. Спустя три дня я пришел освободить его, тело Адиса повисло на держащих его оковах.

— Еще подобные выходки будут? — Я потянул за волосы назад, поднимая его голову. Голодные глаза смотрели прямо на меня. — Хватит притворяться, что не слышишь меня.

Адис даже не моргнул, прислушиваясь к стуку копыт приведенного мной барана. Животное забилось в дальний угол, чувствуя мощный выброс негативной энергии, жалобно заблеяло. Я хмыкнул, разговаривать с Адисом сейчас было действительно бесполезно, слишком молод, слишком сильно завладела им жажда. Я освободил левую ногу и почувствовал, что его тело стало твердым и холодным, кожа превратилась в безжизненную бумагу.

Он из последних сил рвался вперед, не чувствуя, насколько сильно железные кольца ранят его кожу, запах бегущей крови под пушистой шерстью сводил с ума. Я освободил ему правую ногу и снял железный ошейник, и с легкостью удерживая его обезумевшее обессиленное тело, открыл тиски, сковывающие запястья, поднял и швырнул его на середину комнаты.

Распластавшись на полу, Адис не стал тратить время, чтобы подняться, а сразу пополз вперед по холодному, камню, с холодящим звуком ногти скребли по нему, пальцы скрючены, тело словно вообще не имело костей и изгибалось из стороны в сторону. Баран выпучил испуганные глаза и жалобно заблеял. Страх, обуявший животного, окутывал его плотным коконом. Адис медленно, словно охотящийся зверь, приближался к жертве, в последний рывок он вложил все силы, прижав к полу барана и зажав морду, наклонился ниже, полностью накрыв своим телом. Копыта заскребли по полу, как будто животное пыталось убежать. Последний жалобный стон, и подвал заполнил только звук трапезы Адиса. Он жадно, большими глотками глотал кровь. Я слышал, как сердце животного, этот чудесный, природный механизм готов остановиться, и Адис втянул в себя кровь, желая поглотить ее всю, и с придыханием выпустив воздух, упал на белую, кудрявую тушку.

— Прошу, не делай больше так. Ломка организма, наступившее бессилие и возрастающий с каждой минутой страх от бесконечности минут может свести с ума. — Его голос звучал жалко, полученная кровь затушила костер голода, но угли продолжали гореть, силясь вспыхнуть новым пламенем.

— Тебе известны мои требования, выполняй их. — Я помнил, что значит для молодого вампира голод, неумение замедлить все процессы, введя себя в подобие спячки и с каждой минутой ощущать усиливающуюся жажду, разъедающую тебя изнутри и сжигающую сознание и мысли.

— Извини за мою выходку, — он слизал с губ начавшую засыхать кровь. — Я постараюсь, но не обещаю быть послушным учеником, слишком уж я вспыльчив и непостоянен.

Адис прекрасно понимал, прикинься он безропотной куклой, я не поверил бы. Мне и так было предельно ясно, что как только Адис сможет противостоять мне по силе, сразу попытается избавиться от не желаемого надсмотрщика. Постоянно быть начеку и опережать его на шаг стоит в приоритете в последующие годы увеличения его силы.

— В этом доме с нами станет жить Энджил. — Он кивнул, сев и облокотившись о стену. — Прислугу и людей, остающихся на ночь и приходящих сюда, не рассматривать в качестве пропитания. Если возникнут какие-то сомнения, сразу обращаться ко мне.

— Как долго я буду жить здесь? — Он приходил в себя, взгляд приобрел четкость и ясность.

— Это зависит от тебя, а присматривать за тобой я буду всегда.

— О, я тронут, ты готов посвятить мне свою жизнь, быть моей личной нянькой, — к Адису вернулась прежняя манера общения, он пытался стереть рукавом с ткани на груди кровь, размазывая еще больше.

Наконец, осознав, насколько это бессмысленное дело, сорвал с себя рубаху, разорвав на несколько частей:

— Я всю жизнь был самостоятельным и всегда сам принимал решения. Меня, как и многих в наше время, воспитывали гувернантки с няньками. Родителей я видел не чаше одного раза в месяц, поэтому особой привязанности к ним не испытывал. Единственное что я любил тогда, это учиться. Я прочитал все книги в домашней библиотеке, любезно пополняемой моими родителями. — Я был удивлен откровениями Адиса. — Клянусь, что ты — маменькин сынок. — У меня дернулся правый уголок рта. — Не обижайся на мои слова, но жить самостоятельно ты начал не так давно. Я всегда ставил цель и достигал ее и, если желаемая цель сейчас недостижима, она откладывалась на время. Я реалист и покорить нереальные заоблачные вершины никогда не стремился.

— К чему эта исповедь? — Мне и так все сказанное открылось при обращении.

— То, что ты обещаешь, не значит, что это исполнится в реальной жизни. Ты стал таким не по собственному желанию, я узнавал, обращение было почти насильственным, ты не ставил перед собой цели на такой длинный период жизни. Ответь, эта цель у тебя вообще есть? — Он смотрел мимо меня, голый торс с коричневато-бордовыми разводами от крови, стройный и мускулистый вздымался при каждом вздохе, в руке все еще зажаты клочья рубахи.

Его слова не тронули.

— Основных целей в жизни не так много: деньги, власть, замужество, любовь или страсть, прочие являются ветвлениями от этих. Деньги приводят к власти, путешествиям, дорогой одежде, страсти. То же самое можешь обрести, заполучив власть. Замужество принесет детей, любовь. Любовь и замужество вместе встречаются редко, скорее любовь заменяет уважение. Зачастую страсть подменяет любовь, я считаю, что это чувство очень опасно, однако именно оно может помочь добиться многого. Ты выбрал власть и деньги. Денег у тебя недостаточно, чтобы получить власть, поэтому твои дальнейшие шаги предвидеть не так сложно.

— Я так и знал, что услышу нечто подобное, и ты уйдешь от ответа. Если попросишь, я поведаю о своих планах, своими же ты делиться отказываешься.

— Достаточно, — оборвал я его затянувшиеся речи. — Учитывая, при каких обстоятельствах ты вынудил себя обратить, странно ждать от меня бесед по душам.

Через месяц после этого разговора Энджил переехал в мой дом. Все имущество их семьи было распродано, деньги пошли на уплату долгов. Для удобства я устроил для него комнату на первом этаже.

— Тебе нравится дом? — Я занес его в комнату на руках и опустил на кровать.

— Нормальный, — его безжизненный голос навевал тоску.

— А комната как? — Энджил даже не поднял головы, чтобы осмотреться вокруг. — Светлая, поднимающая настроение.