Она замолчала.

— Ваша дочь наблюдает за нами из окна, — я сказал это, не поднимая головы, чувствуя на себе взгляд Лилит.

— Неугомонная девка. Главное, чтобы она нас не слышала. Постоим здесь, а то вздумает еще пойти следом, — беспокойство Аниты, как матери, желающей уберечь детей от поступков, о которых они будут жалеть, мне были понятны. — А лучше уходи, — лицо Аниты стало суровым, между бровей залегли глубокие морщины.

— Понимаю, ты боишься за Лилит. Поверь мне, я ее не трону. Я пришел, потому что мне нужен твой совет, разобраться самому у меня не получается. Пойми, по пустякам я не стал бы тебя беспокоить.

Она прищурилась, протянув мне руку. Я принял ее. Ладошка у Аниты была грубой, кожа сухая, шелушащаяся. Не взирая на это, рука оказалась приятной на ощупь. Я знал, что по-другому не могут выглядеть руки работающего человека, даже с замужеством и с обретением благосостояния она не осела дома, вздыхая у окна от безделья, не бросилась развлекаться и танцевать на приемах. Танцы со светскими сдержанными беседами ей не пришлись по вкусу, Анита устроила себе маленький сад на заднем дворе и выращивала там цветы, овощи и травы. Раньше я любил приходить и наблюдать за тем, как Анита разговаривает с цветами. В один из таких вечеров, по нелепой случайности, я столкнулся с прекрасной Лилит — тогда она еще была совсем девочкой — и, к сожалению, проник в ее сердце. Анита одернула меня, развернув мои мысли в другое направление. Моя память окунулась в недавний сон, где разливалась, выйдя из берегов, прозрачная река.

Я открыл глаза, мои руки свободно покоились вдоль тела. Анита кивала, потирая и встряхивая свои, скидывая ненужную, чужую энергетику. Я ждал ее вердикта. К моему удивлению, она развернулась ко мне спиной и взялась за ручку двери, собираясь открыть.

— И это все? — изумился я ее поступку.

— Мне нечего добавить, в начале нашей беседы я все сказала. — Анита открыла дверь, шагнула внутрь и, глядя на меня сквозь оставшийся узкий дверной проем, добавила: — Перестань мучить себя и ложись спать, в течение нескольких месяцев все разрешиться. Расслабься и прислушайся к своей интуиции, она подскажет в каком направлении двигаться дальше.

Я растеряно стоял на крыльце. Что я ожидал? Четких рекомендаций? Это просто глупо.

Когда я зашел в гостиную, я увидел, насколько Энджил рад моему приходу. Он выехал в центр комнаты, произнеся:

— Я думал, что ты не успеешь. Мне хотелось провести этот вечер вдвоем, без тех людей, которые приходят к нам.

— Мне известно, что эти люди тебе не нравятся. Пойми, общение необходимо и, думаю, ты согласишься, что без их визитов стало бы скучно проводить время. — Я остановился в дверном проеме, задумавшись. — Энджил, ты настолько великолепно выглядишь, что для сегодняшнего вечера мне стоит переодеться.

Брат покрутил в пальцах вьющиеся локоны, забранные назад, выбивающиеся пряди он убрал за уши. Яркий камзол с сверкающей золотой вышивкой освежил его лицо, добавив жизни. Глаза блестели, как два чистейших голубых озера с черными бездонными зрачками. Ресницы были темнее на пару тонов, чем волосы. Именно поэтому глаза смотрелись не как необработанный бриллиант, а как великолепная картина в дорогой оправе.

Раньше, когда я жил вместе с Николасом и Еланой, мы часто ради удовольствия наряжались в дорогие одежды, демонстрируя их друг другу. Когда мы втроем гуляли по набережной, весело смеясь и показывая свою юношескую беззаботность, это привлекало внимание. Многие взгляды были обращены на нас, мы вызывали зависть. Наши бесшабашные действия, к примеру, хождение по перилам, громкие крики, прыжки с моста в воду, демонстрировали нашу свободу и вызывали искреннее недоумение и недовольство у прохожих. Когда мы решали веселиться, мы веселились на полную катушку. Наши развлечения отличались от человеческих забав. Они были более дерзкими, опасными, щекочущими нервы, доводящими сознание до исступления.

Мне часто вспоминалось, как мы бежали по лесу, не разбирая дороги — ветви больно хлестали по лицу, особенно сухие и безжизненные, — перепрыгивали через упавшие стволы полусгнивших, трухлявых деревьев. В одном из таких чудесных мест мы с Николасом бросались со скалы вниз в кристально чистую и холодную воду озера. То чувство, когда ты словно погружаешься в лед, который принимает тебя и расступается для тебя, незабываемо. Вода была настолько ледяной, что будь я человеком, непременно умер бы от переохлаждения. Много было дурачеств, жаль, что они остались в прошлом.

Эти воспоминания заполнили меня, пока я переодевался, приводя себя в заслуженный вид. Я оделся как на традиционный прием, центром этой ночи должен быть Энджил. Белую рубашку с жабо и свободными рукавами, с изящными рюшами, закрывающими наполовину мои кисти. Остальная одежда черного, строгого цвета, внутренняя подкладка насыщено алая. Я посмотрел на себя в зеркало, удовлетворенно кивнув. Головной убор одиноко остался лежать в коробке, сегодня он был бы явно лишний.

— Ты великолепен. Представляю, сколько женских сердец ты разбил. — Это было сказано в шутливой форме, и отвечать было не обязательно.

— Не так много, как ты думаешь. Я никогда не был женским угодником, — и, предвидя его следующий вопрос, сказал: — Всему виной плохие отношения между моими родителями.

— Зато я отрывался на полную катушку, — усмехнулся Энджил. — Можешь себе представить, я будто только что прозрел. Я всегда думал, как мы оказались вместе, а теперь понимаю, что противоположности притягиваются. Мы ведь такие разные, хотя, обещай, не будешь смеяться, порой, мне кажется, что нас связывает что-то. Скажешь, глупость, да?

Я улыбнулся, как можно искреннее, не желая, чтобы меня обличили во лжи:

— Ну ты выдумщик, Энджил. С твоей фантазией тебе впору писать книги, — высказал я свое мнение, раскладывая на круглом столике черно-белую доску и начиная расставлять недавно приобретенные шахматы. — Я играю черными, ты белыми. Посмотрим, кто из нас победит.

Энджил подъехал ближе и начал пододвигать к себе белые фигуры.

— Не понимаю твою любовь к миниатюрным резным предметам, — я честно пытался понять его страсть к прекрасному.

— Новые шахматы, — словно не слыша моих слов, изумился Энджил. — Из чего они сделаны? Нет, не говори, дай угадаю. — Он покрутил одну из фигур в руках, погладил, поскреб поверхность ногтем. Все фигуры были аккуратно вырезаны и отполированы. — Это кость. — Победная улыбка озарила лицо. — Думаю, я не ошибся.

— Твои глаза не обманули тебя, это кость коровы.

— Прекрасное произведение искусства, — подытожил свои слова Энджил. — Приступим к игре.

В свое время я не увлекался подобными увеселениями, Энджил же прекрасно умел играть и количество белых фигур на доске превосходило мои. Мой брат был превосходный стратег, а в плане терпения ему могли бы позавидовать многие.

Наши отношения, после моего признания, приобрели более доверительный характер, общение стало более открытым.

— Опасный момент, — усмехнулся Энджил, убирая одну из моих фигур с доски. — Прошлый наш разговор не совсем завершился, поэтому предлагаю его продолжить и узнать друг друга немного лучше.

Я призадумался, пытаясь вспомнить, когда и о чем мы разговаривали, одновременно кивнув, соглашаясь на откровенный разговор. По лицу Энджила было понятно, что он рад моему положительному ответу.

— Не знаю, о чем ты хочешь поговорить, но, судя по нашему внешнему виду, нам сейчас не помешало бы женское общество.

— Ты угадал тему для разговора, словно прочитав мои мысли, — с поля оказалась убрана еще одна из моих фигур. Посмотрев на меня и увидев мое замешательство и тревогу от его слов, он пояснил: — Я только имел в виду, что наши мысли иногда схожи.

— А, да, я так и подумал, — я отвернулся, пряча лицо за падающими на него волосами.

Я не сомневался, что Энджил прекрасно знал, что я могу читать мысли, и ставил себе какую-то защиту, преодолеть которую мне было не под силу. По правде говоря, я даже не мог помыслить, кем в реальности является Энджил и что за силы спрятаны в этом хрупком, прекрасном, покалеченном теле.