...

Егор неторопливо следовал к цели. Мягкой поступью приближался к гаражу, из небольших окон которого лился тёплый свет. Чем ближе он был, тем отчётливей до него доносилась музыка. Плавная, мягкая. Вызывающая лёгкое томление. Желание. Он знает эту песню. Остановился возле двери и прислушался. Да. Это “Cocaine”. Исполнительницу он не помнит, но песня старая и когда-то она даже была в его плейлисте.

Пальцы коснулись рукояти и мягко надавили, приоткрывая дверь. Заглянул, чувствуя необъяснимое волнение. Словно преступник, опасающийся быть пойманным. Но ведь на деле всё почти так и обстояло. Он здесь нежданный гость. И нежеланный. Но это только подстёгивало. Будоражило внутренних чертей.

Никого не увидев, парень шагнул вперёд, тихо прикрывая за собой дверь. Осматриваясь и обходя внедорожник, что принадлежал главе семейства. Прошёл вглубь, ориентируясь на звук. Осторожно, стараясь ничего не зацепить и не оступиться, и снова остановился напротив очередной двери, выкрашенной в оливковый цвет. На пороге стояли кроссовки почти детского размера. Ощутил, как его собственная вена на шее начала яростно пульсировать, подавая сигналы. Откуда это всё?!

Ему просто скучно. Другого объяснения он пока всему этому не находил. А она мишень. Всегда ею была. И до сих пор таковой остаётся. Это просто Муха и её закидоны. Признаваться себе в том, что это были его закидоны, Гордей не хотел. Это всё она. Чудная, немного странная. Слабая и сильная одновременно. Порой она напоминала ему маленькое животное, которое загоняют в угол.

Егор обхватил кноб и прокрутил тот, плавно открывая дверь и... будто попадая в другой мир.

Маленькое помещение было светлым и каким-то слишком домашним. Стены, выкрашенные в белый и всё тот же оливковый цвета создавали ощущение того, что он находится в лесу, а не в гараже, или как выразилась мать Мухи: в мастерской. В центре комнатушки стоял большой круглый стол, заваленный коробками, какими-то пакетами и маленькими деревянными брусочками. Здесь пахло клеем и жжённым деревом. Вдоль стен было множество полок, забитых всякой утварью: от коробок, из которых торчали еловые шишки и до ниток-шпагата вперемешку с лентами разных оттенков.

Егор тихо переступил порог и, оставив дверь приоткрытой, повернул голову правее, замечая ту, из-за которой он сюда притащился. Ксенакис. Плавно покачивая бёдрами в такт музыке, копошилась на полке, перебирая какое-то барахло в очередной коробке. Несмотря на мешковатые штаны, это выглядело привлекательно. И одновременно забавно. Она ни черта не слышала, стоя к нему спиной и пританцовывая. Он даже услышал, как она тихо подпевала. Гордеев сделал пару шагов и замер, когда увидел под ногами ковёр. Ковёр? Ему что, снять обувь нужно?!

Парень завис ненадолго, обдумывая, стоит ли развернуться и свалить отсюда на хрен? Что он вообще здесь делает?! Ему не нравился этот нездоровый интерес. Она не та, на кого ему стоит тратить своё время.

— Какого хрена ты здесь делаешь?! — её звонкий голос прорезал тёплый воздух в помещении. Егор, вскинув брови, посмотрел на девчонку. Растерялся на миг, — вали отсюда, Гордеев!

Её агрессивное наступление и собственное замешательство резко полоснули по раздутому эго. Он собирался уйти? Хер там, коротышка!

Нарочито громко захлопнул дверь и посмотрел на неё. Прямо, холодно. Она буквально почувствовала, как ей в лицо впиваются ледяные крошки. Теперь растерялась она. Прочистила горло и открыла рот, чтобы что-то сказать, но Гордеев опередил её:

— На больную ты не смахиваешь, — шагнул вперёд, наступая на ковёр.

Она опустила взгляд на его ноги. Он тоже. Девушка была в носках причудливой расцветки.

— Что ты здесь забыл? — Даниэла постаралась не зацикливаться на ускорившемся сердцебиении. Стиснула пальцы в кулачки и спрятала руки в карманах худи. Ей не нравился этот его взгляд. Совсем. Там не было насмешки или злости. Это что-то другое. То, от чего по хребту начинают бегать мурашки. Равнодушие и что-то ещё. Непроницаемость. Хладнокровие. Так смотрит маньяк на жертву, бьющуюся в конвульсиях.

Она с сожалением взглянула на его кроссовки, которыми он топтался по ковру. Она не ходит здесь в обуви! Даже зимой! По её просьбе отец распорядился заменить здесь полы на тёплые. А этот...

— Я поздороваться зашёл. Ты против? — остановился возле стола и провёл по нему кончиками пальцев, собирая пыль и опилки.

— Против. Тебе здесь не рады, — поборола желание отвернуться от него. Нельзя поворачиваться к нему спиной. Не смей, Дани.

— А твоя мать была мне очень рада. Даже дорогу к тебе указала, — растёр по пальцам пыль и снова осмотрелся, — неплохое гнездо. Прячешься здесь?

— Не обольщайся, — фыркнула и снова покосилась на его ноги, — сойди с ковра.

— Что? — взглянул на неё так, будто она ляпнула какую-то ересь, — зачем?

— Потому что он чистый! Я хожу по нему босиком!

Это же было так очевидно! Что за кретин?! Он специально это делает!

— Окей, — кивнул и сошёл с ковра. Она почти выдохнула с облегчением, но не успела. Потому что лёгкость сменилась очередным ударом под дых, когда он просто скинул кроссовки со своих ног и снова подошёл к столу.

— Ты... — проглотила нарастающий ком в горле, — ты издеваешься? Я сказала: убирайся! А не будь как дома!

Она на мгновение закрыла глаза, чувствуя, что терпение вот-вот лопнет. Лопнет? И что дальше? Именно сейчас она пыталась отогнать от себя мысль, что ничего не поменялось. Она стала взрослее. Но не сильнее. Увы. А ведь так хотелось в это верить.

— Чем ты тут занимаешься? — проигнорировал её выпад. Он настоящий профи в пренебрежении к чувствам и желаниям окружающих.

— Не твоё дело, — нервничала сильнее с каждым его движением. Ей не нравилось, что он трогал её вещи. Словно оставляя ядовитые метки на всём, к чему прикасается, — не трогай мои вещи.

— Эти? — он взял со стола оставленный ею телефон.

— Положи! — взгляд Даниэлы переместился от тёмных глаз к своему мобильному, дисплей которого тут же загорелся, когда Гордеев взял его в свои руки.

— Да, ладно тебе, — отмахнулся от девушки и посмотрел на экран. Увидел там Муху в обнимку с каким-то типом. И... ему это не понравилось. Словно его игрушку кто-то без спроса забрал себе, — кто это? Твой Витя, который тогда за тобой не приехал? — вспомнил о каком-то Вите, про которого в тот дождливый день спрашивала Аня.

— Верни! — сделала шаг к нему и тут же притормозила. Она не хотела сдаваться. Расправила плечи и задрала голову выше, — у тебя совсем совести нет?

— Совести? Что это? — улыбнулся ей своей надменной улыбкой и провёл по экрану пальцем. Телефон тут же разблокировался, — ты не предусмотрительна, Муха. Знаешь об этом? Кто в наши дни оставляет телефон без блокировки? А если потеряешь?

— Верни мне его! — крикнула, когда он и дальше продолжил пялиться на дисплей и тыкать пальцами по нему, — верни!

Не сдержавшись, кинулась к нему в безуспешной попытке схватить то, до чего ей не дано было дотянуться. Гордеев поднял руку, полностью вытягивая её, и лишая девушку каких-либо шансов.

— Остынь, Муха, — рассмеялся, глядя на её потуги.

Даниэла почти зарычала от злости. Невольно раздула от ярости ноздри, когда он задрал голову, чтобы самому видеть телефон, и открыл галерею. Перед глазами запестрели десятки маленьких иконок.

Откровенно говоря, его уже совершенно не волновало то, что он может найти в её мобильном. Больше волновало то, что в попытке достать желаемое, Ксенакис невольно касается его тела. Слишком близко. Слишком напористо. Почти трётся об него, заставляя в нижней части живота что-то зашевелиться. На секунду он опешил.

Слишком приятно, мать её.

Не задумываясь, свободной рукой перехватил тонкую талию и прижал к себе с той силой, которую ей точно не преодолеть. Она ахнула и открыла рот. Глаза девушки округлились. Ротик с пухлыми губками приоткрылся. Пару секунд она ловила ими воздух...

— Ты больной?! — почти закричала и, позабыв о телефоне, попыталась оттолкнуть парня, — пусти!