Зарычала, бросая телефон на соседнее кресло, и отчаянно впиваясь пальцами в руль.

Что, если вызвать полицию?

Взгляд Даниэлы замер на узкой дороге... страшно. Было ощущение, что она идёт по минному полю. Стоит ей сделать один неверный шаг, и всё станет ещё хуже.

Она снова схватила телефон и, найдя его номер, лихорадочно водила по дисплею, набирая сообщение.

Я вызвала полицию.

Отправила, и даже перестала дышать, глядя на заветные галочки.

Ну же... прочти. Ты вообще знаешь, что такое страх?!

Он не читал. Оттого, натянутые тугой струной нервы, буквально звенели от напряжения. Она слышала этот звук, и внутренности от него сжимались в ком. Почти невыносимо.

Развернула машину и направилась обратно. Спина покрылась тонкой влажной плёнкой, а пальцы, стискивающие руль, постоянно норовили соскользнуть по кожаной поверхности. Нога над педалью газа то и дело подрагивала, и Дани перестала чувствовать собственную машину. Сердце колотилось о корень языка... так не должно быть...

Даниэла уверена: подойди она сейчас к зеркалу, и на её голове найдётся не один седой волос. Гордеев её в могилу сведёт...

Сколько времени прошло с тех пор, как она оставила их одних? Минут пять? Или десять? Возможно, нашлись те, кто разнял парней? Или хотя бы угомонил Гордеева?

Девушка остановила автомобиль, спрятав его в тени деревьев и зарослей позади злополучного кафе. Тихо хлопнула дверью и, крадучись, прошла вдоль кустарников. Дани ничего не слышала. Хотя была достаточно близко, чтобы услышать даже небольшой шум. Остановилась, тяжело дыша. Осмотрелась, но не найдя ни единой души рядом, двинулась дальше. Обходя небольшое здание, и взмокшими ладошками цепляясь за красные кирпичные стены.

Это безумие. Это какой-то сумасшедший дом. Спектакль, в котором ей приходится принимать непосредственное участие. Должно быть, она сама в этом виновата.

Замерев на углу, она сделала глубокий вздох. Зажмурила глаза, считая, что это придаст ей храбрости. И, сделав всего лишь один шаг, услышала неподалёку глухой хлопок, а вслед за ним рычание двигателя. Хруст гравия, говорящий о том, что кто-то уезжает.

Ненормальный. Больной кретин... убирайся отсюда!

Даниэла вышла из-за здания и, оглядевшись, поняла, что на стоянке нет автомобиля Фёдора. Её взгляд остановился на лужице размазанной по сухой земле крови... это было ужасно.

— Тебе ведь сказали, чтобы ты валила домой, Муха! — Дани вздрогнула от испуга. Обернулась в правую сторону, замечая под раскидистым клёном тёмную фигуру. Это был Егор... конечно. Федя не назовёт её Мухой.

— Ты настолько тугая? — продолжил парень, отступая от рукомойника, закреплённого к стволу дерева и стряхивая с рук капли воды. Они заискрились под солнечными лучами, привлекая внимание. Дани не сразу сообразила, что он идёт к ней. А когда поняла, то, кажется, было слишком поздно.

Рванула с места, но Егор нагнал её и уже через пару секунд, схватив за локоть, дёрнул на себя с такой силой, что девушка едва не свалилась с ног. Вскрикнула и попыталась вырваться. Его мокрые руки неприятно обожгли кожу. Толстовка, до этого висевшая на плечах, упала на пожухлую траву.

— Пусти! — жалобно пискнула, скрипя зубами от напряжения, — я закричу! Пусти!

— Ты хотела, чтобы мы побывали здесь вместе, м? Разве не так? — он позволил издевательской усмешке скользнуть по своим губам. Снова дёрнул её, приближая к себе окончательно. Её грудь ударилась о твёрдый мужской торс.

— Ненавижу тебя! — раздула от ярости ноздри, и ногтями впилась в его плечи, — больной! Тебя лечить надо!

Её лицо скривилось от отвращения. Верхняя губка приподнялась, а носик сморщился, будто перед ней падаль, а не человек.

Не человек...

Заметила, как темнеет его взгляд. На глазах меняется выражение лица. Ликование и ирония сменяются гневом. Чёрным и липким. Смердящим.

Она заиндевела в его стальной хватке. Перестала дышать, утопая в злобе, которую он не пытался скрывать. Захлёбывалась в собственной ярости и какой-то обречённости.

Егор ещё больнее стиснул пальцы на её руке, причиняя жгучую боль. Она зашипела. Потянул на себя, склоняясь над миниатюрной фигуркой. Заметил панику в больших глазах-хамелеонах. Панику, что снова непоправимо накрывала её с головой.

Дани открыла рот... попыталась набрать в лёгкие побольше кислорода.

Действительно собралась кричать?

Егор опустил взгляд на её губы и тихо хмыкнул.

Не сейчас, Ксенакис. Снова. Не сейчас.

Перехватил свободной рукой её затылок и, удерживая голову, на выдохе впился в полные и такие манящие губы. Проглотил её крик и забрал себе весь воздух, который она так усердно запасала для себя.

Нет... кричать ты будешь потом, Муха.

Дани завыла ему в рот. Завопила, словно ей в глотку вливают расплавленный свинец. Лёгкие загорелись огнём, когда он сначала забрал себе воздух, а затем вдохнул в них свою отравленную жизнь.

Ноги на миг подкосились, но его сильные руки удерживали её так, словно Егор был всегда готов к её сопротивлению. Ждал ударов её маленьких, но таких острых кулачков. Ждал, что её зубы вонзятся в его плоть. Что она снова попытается схватить его за волосы. Любое движение контролировалось. Будь то её нога, рука или поворот головы.

— Отпусти! — успела прохрипеть, когда его губы скользнули на шею, — пусти! — лихорадочно задышала и всё же сделала попытку отпихнуть его, — Я закричу! Клянусь тебе, что закричу! Егор!

Он замер, тяжело выдыхая ей в шею горячий воздух. Ослабил хватку на затылке и медленно опустил ладонь на её лицо. Оглаживая щёку и спускаясь туда, где до этого были его губы. Пятерня мягко обхватила тонкую шею, а большой палец застыл на пульсирующей венке. Она так яростно билась, заставляя кожу в этом месте вибрировать.

— Ты... — его голос вероломно надломился. Что же она с ним делает? — зачем ты вернулась, Ксенакис? Тебе же ясно было сказано, чтобы ты убиралась...

— У меня в отличие от тебя есть сердце, Гордеев. Мне не чуждо беспокойство за других, — ответила, глядя сквозь него. Дрожала от прикосновения его пальцев. Чувствовала, как бьётся сердце. Как отчаянно пульс заставляет дрожать венку под слегка шершавой подушечкой его пальца, — таким ударом можно убить человека.

— Я знаю, каким ударом можно убить человека, Муха, — совсем немного отстранился от девушки. Просто, чтобы можно было посмотреть ей в лицо, — но, как видишь, эта тварь даже смогла сесть за руль.

— Отпусти! — набравшись сил, Дани снова оттолкнула его от себя. На этот раз Егор не стал её удерживать. Отпустил, позволяя девчонке отступить и даже поднять упавшую с плеч толстовку тёмно-зелёного цвета. Он очень ей шёл.

— Что ты здесь забыла, Муха? Какого хера ты тут оказалась? — его тёмные брови сошлись переносице, а глаза презрительно прищурились, — у тебя что, нехватка мужского внимания? Я сказал тебя разбежаться со своим оленем, а ты нашла себе ещё одного?

Озвучил то, что вертелось на языке. Ты же была девственницей? А теперь что? Во вкус вошла?

— Ты не можешь указывать, что мне делать, Гордеев! С какой стати? Думаешь, можешь распоряжаться мной? Тем, с кем мне общаться? — Даниэла нахмурилась так же, как и он. Даже смело шагнула в его сторону, поднимая указательный палец перед его лицом. Смешно...

— Разве нет? — не смог сдержать усмешку, глядя на то, как она стоит из себя сильную и независимую.

— Ты никто! Понял?! Ноль! Пустое место! — её голос плавно переходил от тихого рычания к шипению. Крылья носа взлетали, раздувая ноздри, а острый подбородок упрямо выскакивал вперёд. — Ты не имеешь никакого права указывать мне! Кто ты? Ты невоспитанный больной ублюдок! Думаешь, всё, что ты творишь, сойдёт тебе с рук? Ты ошибаешься! Рано или поздно ты ответишь за всё, что творишь! Ты ответишь за каждую слезу, что я пролила! Из-за тебя! Бумеранг так сильно пройдётся по тебе, Гордеев... ты будешь ползать в моих ногах, вымаливая прощение! Ты будешь... ссс!