– Понял, – произнёс Григорий. – А что с добычей? Воины‑то уже косятся на возы.

– Руки укоротим, если потянутся раньше времени, – жёстко ответил я. – Всё сгрузить в мой двор, под охрану.

– А когда делить будем? – спросил отец. – Парни ждут. Им обещанное нужно.

– Завтра, – подумав сказал я. – Отдохнём ночь, а завтра к обеду пусть воины приходят к моему терему в старую крепость. Там начнём делить всё по справедливости. А сегодня пусть с семьями побудут, в бане помоются, дух переведут. На пьяную голову делёж устраивать только ссоры плодить.

Григорий ухмыльнулся в усы.

– Мудро. Ладно, пошёл я караулы расставлять.

Суматоха у ворот улеглась не сразу. Народ галдел, обсуждая добычу, бабы охали, разглядывая телеги, груженные с верхом, а мальчишки шныряли между колес, норовя потрогать трофейные сабли или хотя бы погладить бока чужих коней.

Я же чувствовал, как накатывает усталость, которая всегда приходит после финиша. Когда ты бежишь марафон боли нет, есть только цель. Но стоит пересечь черту, как мышцы вспоминают каждый пройденный километр.

– Ратмир! – окликнул я своего верного помощника, когда мы въехали во двор моего терема. – Распорядись насчет разгрузки.

Холоп тут же возник рядом, готовый ловить каждое слово.

– Все снимать, Дмитрий?

– Нет, – я покачал головой, спешиваясь и бросая поводья подбежавшему конюху. – Большую часть телег не трогать. Драгметаллы – серебро, золото, украшения, это в мою кладовую под замок. Ткани, шёлк, парчу – туда же, от сырости подальше. Продукты, что могут испортиться, – в ледник или сухой подклет. Остальное пусть стоит под охраной до завтра.

– Понял, – кивнул Ратмир. – А делить когда? Парни уже шепчутся.

– Завтра, – повторил я ему те же слова, что недавно сказал Григорию. – Завтра, как и обещал, на площади перед старой крепостью. И передай всем: делёж будет честным, но по моим правилам.

Я прошелся по двору, разминая затекшую спину. В голове уже складывалась схема распределения. Я не собирался быть жадным, но и в альтруизм играть не мог, мне нужны были ресурсы для развития.

– Ратмир, – снова позвал я, когда он уже собирался бежать выполнять поручения. – Еще одно. Предупреди парней, чтобы губу не раскатывали на казенное имущество. Тюфяки, порох, запасные болты, сабли для арсенала, это всё пойдет в общую казну крепости. В мою долю это не входит, но и в дележ не пойдет. Это – безопасность Курмыша. Лошадей тоже завтра распределим: боевых оставим, кляч раздадим или продадим крестьянам.

– Справедливо, – согласился Ратмир. – Парни поймут. Они ж не дураки, понимают: чем отбиваться будем, если татары нагрянут.

Он замялся, переминаясь с ноги на ногу. Я знал этот взгляд. Что‑то еще гложет, какой‑то неудобный вопрос.

– Ну, говори, чего мнешься, как девка на выданье?

– Да тут такое дело, Дмитрий… – он понизил голос и кивнул в сторону крытой повозки, где сидели женщины из гарема Барая. – А с девками этими что делать будем? С теми, что… ну, для утех которые.

Я посмотрел на повозку.

– А что с ними не так? – спросил я, хотя уже догадывался к чему он клонит.

– Воислав и Глав… они ж поглядывают. Да и не только они. Девки‑то русские, что там были, диво как хороши, хоть и натерпелись… Парни бы и жениться не прочь, семьи завести.

– Ну, так пусть женятся, – пожал я плечами. – Я препятствовать не стану. Дело молодое.

– Так холопы же они, Дмитрий Григорьевич… – с горечью в голосе произнес Ратмир. – Воислав и Глав. Ты ж знаешь закон. Женится холоп, жена, а потом и дети холопами станут. А мы ведь все свободными родились и… – он сделал паузу. – В общем, не хотят они своим кровиночкам ярмо на шею с рождения вешать? Вот и маются.

А ведь действительно…. Я так привык воспринимать Ратмира, Глава и Воислава как своих соратников, как боевых товарищей, что забыл об этой проклятой сословной стене. Для меня они были людьми, которые прикрывали мне спину, которые шли за мной в огонь и воду. А для мира XV века они были вещами.

– Слушай, Ратмир, – медленно произнес я, глядя ему прямо в глаза. – Ты прав. Этот вопрос надо было решить уже давно. Я как‑то… замотался.

– Да я понимаю, – вздохнул он. – Не до того было. Война, стройка…

– Нет, не понимаешь, – перебил я его. – Сегодня вечером зови Глава и Воислава ко мне в баню. И сам приходи.

Ратмир удивленно вскинул брови.

– В баню? С тобой? Эм… зачем это, господин? Не по чину же…

Я усмехнулся, хлопнув его по плечу.

– Последний вечер холопства провожать будем, друг мой. Вот как попаримся, как веничком березовым вас отхожу, всю дурь и грязь дорожную выбью – так и выйдете оттуда свободными людьми.

Ратмир застыл, а его лицо вытянулось, и даже рот приоткрылся. Он смотрел на меня так, словно я только что на его глазах превратил воду в вино или взлетел в небо без крыльев. В его глазах читалась смесь неверия, надежды и какого‑то щенячьего восторга.

– Дмитрий… – голос его дрогнул. – Ты… ты серьезно?

– Серьезнее некуда, – улыбнулся я. – Ладно тебе, Ратмир. Думаешь, я не знаю, что вы хотите свободными быть? Или думаешь, я забыл наш разговор в степи, когда мы за Лёвой отправлялись? Ты тогда жизнью рисковал не меньше моего. И Воислав, когда стрелу словил, не жаловался. И Глав… Вы заслужили это. Давно заслужили.

Ратмир вдруг шагнул ко мне и, забыв про субординацию, сгреб меня в медвежьи объятия.

– Спасибо, Дмитрий… Спасибо, – прохрипел он мне в ухо. – Век помнить буду. За тебя… да я за тебя в пекло…

– Ну все, все, задушишь, – я похлопал его по спине, освобождаясь. – Ты же нас не погонишь? – отстраняясь спросил он.

– Дурак ты, Ратмир, – беззлобно усмехнулся я. – Куда я вас погоню? Вы же моя правая рука. И левая. И глаза на затылке. Нет, конечно. Жалование вам положу, как вольным дружинникам. Долю с трофеев получите наравне со всеми. Землю дам, когда время придет. А так… мало что для вас изменится. Я ведь… по сути, вас не неволил. Против совести идти не заставлял, не бил от слова совсем… Дома у вас на зависть многим, да и на столе соль с мясом не редко видел. Так что, думаю, грех вам жаловаться на меня.

– Всё верно говоришь, – произнёс Ратмир. – Просто… неожиданно это. Вольная…

Он помолчал, переваривая услышанное, глупо улыбаясь своим мыслям. Видимо, уже представлял, как скажет жене. Потом встрепенулся, вспомнив, с чего начался разговор.

– Так что с девками‑то делать, Дмитрий? В амбар их к остальным пленным? В избы к крестьянам распределить, так как бы… – замялся он, и я понял почему. Женщины‑то красивые, жены мужей приревнуют, и тогда быть беде.

Нет, селить их к крестьянам нельзя было. Разумеется, потом расспрошу их, узнаю откуда родом и, если родня осталась, отправлю при первой же возможности по домам. Ну а если нет, то пусть остаются. Незамужними им недолго тут придётся ходить.

Немного подумав, я покачал головой.

– Старая казарма сейчас пустует, вот туда их и определи. Пусть помоются, поедят нормально. Охрану поставь, но скажи, чтобы не обижали.

Вечером того же дня моя баня, срубленная из толстых сосновых брёвен, гудела, как растревоженный улей, в который вместо дыма пустили хмельной пар.

Жар стоял такой, что уши сворачивались в трубочку. Каменка шипела, плюясь кипятком, когда Григорий, крякнув, поддавал ковшом настоя на мяте и березовых почках. Дух стоял – хоть ложкой ешь. С запахом распаренных веников, мужского пота и свежего пива, бочонок которого мы распечатали в честь победы.

Здесь собрался только ближний круг. Григорий, развалившийся на полке, и Богдан, сидевший рядом с ним, посмеиваясь смотрели на Семена и Лёву. Как я успел понять, они подшучивали друг над другом, споря кто лучше – лучник или мечник. По мне, так глупость несусветная, но вспомнив сколько споров было в моё время между сноубордистами и лыжниками, туда не лез. Победителей в этом споре точно не будет.

И, конечно, тут находились трое моих холопов: Ратмир, Глав и Воислав.