Они сидели на нижней полке, чуть в стороне, соблюдая негласную субординацию. Хотя сегодня границы стирались. В бане, как известно, генеральских погон нет, а крестов на шее под веником не разглядишь.

– А ловко ты, Дмитрий Григорьевич, отряд того мурзы спеленал! – хохотнул Богдан, опрокидывая в себя кружку холодного пива. – Я думал, рубиться придётся насмерть, а мы их как кур передушили.

– Вот опять ты лукавишь! – воскликнул Семен. – Мы их перестреляли! Что опять же говорит, что лук всему голова!

– Которая от сабли отлично отлетает! – огрызнулся Богдан. И несмотря на резкость в тоне, он тут же спросил у Семёна. – Тебе пива подлить?

Он как раз сделал последний глоток, и по его лицу было видно, что обижаться он даже не думал. И махнув рукой, произнёс.

– Эх! Хорошо идёт! Давай, Богдан, лей не жалей!

– Ахах‑ха‑ха, – посмеялись мы все.

– Я‑то, – продолжил Семён, – когда увидел, как берёза падает, чуть сам с косогора не скатился от смеха. Видели бы вы их рожи!

Воислав, сидевший осторожно, чтобы не тревожить перевязанное плечо, криво улыбнулся. Ему париться было нельзя – свежая рана не любит жара, может открыться кровотечение. Но я настоял, чтобы он пришёл. Просто посидеть в предбаннике, попить пива, послушать. Да и чего уж говорить, он ни капли не возражал.

– Ну что, друзья, – я поднялся. – Победа – это славно. Добыча – ещё лучше. Но есть у меня дело, которое откладывать больше нельзя.

Разговоры стихли. Григорий приоткрыл один глаз, внимательно глядя на меня.

Я подошёл к кадушке, где запаривались свежие дубовые веники. Выбрал самый пушистый, тяжёлый, с широким листом. Встряхнул его, обдавая всех брызгами.

– Ратмир, Глав, Воислав, – позвал я холопов, которые ждали только этого момента.

В бане повисла тишина, нарушаемая только шипением камней.

Они поднялись, и я слегка приложил их вениками по спине.

– Это был последний раз, когда кто‑то смел вас ударить по спине, и вы ответа не могли за себя дать, – разумеется, я утрировал, но вроде меня все поняли.

После чего достал три скрученные грамоты из плотной бумаги.

– Здесь вольные: вам, женам и детям. С этого дня вы никому ничего не должны, кроме Бога и совести. Долги ваши прощены, кабала порвана.

Я повернулся к Семёну.

– Семён, принимай пополнение. Ратмир отныне твой заместитель. Будет тебе правой рукой. Добро?

Семён широко ухмыльнулся и протянул Ратмиру руку:

– Добро! А то я зашиваюсь с этими новиками. Ну, брат Ратмир, с волей тебя!

Ратмир пожал руку, всё ещё оглушённый, и отошёл в сторону, прижимая свиток к груди, словно величайшее сокровище мира.

– Глав! – задумчиво произнёс я. – Ты, Глав, человек хитрый. Скользкий, как налим. Но мне такой и нужен. Не спину гнуть, а умом работать. Ты теперь вольный. Но, – я поднял палец, глядя ему в глаза, – от меня ты так просто не уйдёшь. Ты назначаешься моим личным порученцем. И заместителем по делам… тайным.

Глав, вытирая лицо, прищурился.

– Это по каким таким тайным, Дмитрий Григорьевич?

– А по таким. Слушать, где говорят. Смотреть, где прячут. Знать то, что другие скрывают. Шпионить ты будешь за соседями нашими. Я тебе потом всё объясню, и по трезвой голове подумаем, как всё обставить.

Он кивнул, и я повернулся к Воиславу, коему протянул третий свиток.

– Бери. Свободен.

Воислав перехватил грамоту здоровой рукой, поднёс к губам, поцеловал печать.

– Спасибо… я уж думал, так холопом и помру.

– Живи долго, – усмехнулся я. – Богдан!

– А? – отозвался здоровяк, уже изрядно захмелевший.

– Воислав к тебе в десяток идёт. Твоим заместителем.

– Вот умеешь ты радовать, Дмитрий Григорьевич! – гаркнул Богдан, хлопая Воислава по спине так, что тот поморщился. – Видел я его в деле, и стрелу эту как получил тоже видел. Но даже с ней саблю не выпустил из рук, и татарина, на него бегущего, зарубил.

Я поднял кружку. Пена перелилась через край, падая на дощатый пол.

– Ну, друзья! За волю! За новую жизнь! И за Строгановых!

– За Строгановых! – грянул нестройный, но мощный хор голосов.

Мы пили, смеялись и у меня создавалось впечатление, что здесь и сейчас рождалось что‑то большее, чем просто дружина. Здесь ковался костяк моего будущего рода.

Вскоре я покинул баню. Остальные ещё оставались допивать пиво, но мне уже хотелось на боковую.

У крыльца моего терема, как и положено, дежурили двое новиков. Парни молодые, старательные, стояли, опираясь на копья, и боролись со сном. Увидев меня, они встрепенулись, вытянулись во фрунт.

– Всё спокойно? – спросил я, поднимаясь по ступеням.

– Да, Дмитрий Григорьевич! – гаркнул один из них, кажется, Петька. – Тишь да гладь.

– Добро. Бдите.

Я вошёл в дом. В горнице было тепло и тихо, пахло сушёными травами. Холопки уже спали, оставив на столе крынку с молоком и ломоть хлеба. Но есть не хотелось. Хотелось только одного – упасть лицом в подушку и провалиться в сон без сновидений.

Я стянул сапоги, с наслаждением расстегнул ворот рубахи и, добравшись до кровати, рухнул на неё, даже не раздеваясь полностью. Мышцы ныли, требуя покоя.

«Завтра… всё завтра… Делёж, споры, стройка…» – мысли путались, становясь вязкими.

– Тук‑тук‑тук, – я поморщился, не открывая глаз.

– Кого там нелёгкая принесла? – проворчал я. – Спите, утро вечера мудренее!

Дверь скрипнула.

– Дмитрий Григорьевич… – раздался неуверенный голос новика с крыльца. – Тут это… к тебе пришли.

Я со стоном сел на кровати, потирая лицо ладонями.

– Кто? Богдан или Семен пришли доказывать, что меч лучше лука? – появилась у меня глупая догадка.

– Не, барин. Тут девка из тех, что с похода привезли.

Сон как рукой сняло.

На крыльце, зябко кутаясь в тонкую шаль, стояла Инес. Новики переглядывались, не зная куда девать глаза – то ли на неё пялиться, то ли в землю смотреть.

– «Хороша девка», – пронеслась у меня мысль.

Мы несколько секунд сверлили друг друга взглядом.

– Ты мылась? – неожиданно для самого себя спросил я. Вопрос вырвался раньше, чем я успел подумать о приличиях.

Было видно, что не этого она ожидала. Инес моргнула, сбитая с толку, но быстро взяла себя в руки и отрицательно покачала головой.

– Нет, сеньор. Нам дали воды только напиться. А в реке… холодно.

Я посмотрел на неё внимательнее.

– Жди здесь, – бросил я и вернулся в дом.

Схватил с лавки стопку чистых льняных простыней – полотенец в этом времени нормальных не сыщешь, да и не до жиру. Взял кусок мыльного корня* (Мыльнянка лекарственная   (Saponaria officinalis )).

Выйдя обратно, я сказал ей.

– Идём.

Новики проводили нас ошарашенными взглядами, но задавать вопросы не посмели.

Я повёл её обратно, к бане. Все уже разошлись, но сруб, сложенный на совесть, остывал долго. Жар там должен был сохраниться ещё на пару часов как минимум.

В предбаннике было тепло и влажно, пахло распаренным деревом и мужским духом. Я зажёг лучину, от неё запалил сальную свечу в глиняной плошке.

– Проходи, – я открыл дверь в парилку.

Инес шагнула внутрь и тут же отшатнулась, прикрыв лицо рукой.

– Dios mío… – выдохнула она, кашляя. – Почему тут так жарко? Это что, пыточная?

– Это баня, – усмехнулся я, входя следом и плеснув на камни совсем немного воды, просто чтобы освежить воздух. – Не бывала в таких?

– Нет… У нас в Кастилии, и даже у мавров… там воздух тёплый, приятный. А здесь печёт, будто в преисподней.

Я резко обернулся к ней, приложив палец к губам.

– А ты там была? В преисподней?

Инес вскинула на меня взгляд, полный огня.

– Я была в плену у татар, сеньор. Это достаточно близко.

Я покачал головой, подходя ближе.

– Будь осторожна в своих словах, Инес. За сравнение православной бани с адом дьякон Варлаам тебя по головке не погладит. У нас тут с богохульством строго.

– Это ваш епископ? Тот тощий человек в чёрном? – спросил она.