Лицо Филарета немного разгладилось. Мои слова, подкреплённые цитатой из Писания, попали в цель. Миссионерство – это богоугодное дело, а крестить «арапа» – это вообще подвиг.

– Добро мыслишь, отрок, – кивнул епископ. – Если сможешь привести её к свету Истины, велика будет твоя награда на небесах. Варлаам поможет тебе в этом.

– Непременно, владыка, – поддакнул игумен.

Мы ещё несколько минут пообщались о делах насущных. Я подтвердил, что сдержу своё слово насчёт десятины и колокола, и заверил их, что всё будет по чести.

– Когда солнце будет в зените, – сказал я, глядя на поднимающееся светило, – мы начнём делёжку на площади перед старой крепостью. Приходите. Там и отмерим долю Божью.

– Придём, Дмитрий Григорьевич, – важно кивнул Филарет. – Благослови тебя Господь на дела справедливые.

Они развернулись и пошли по своим делам.

– Ну что ж, – пробормотал я себе под нос, – с церковью разобрались. Теперь самое сложное. Своих не обидеть.

Вскоре собралась моя дружина, новики, холопы, и даже те, кто оставался охранять Курмыш. Люди стояли полукругом, переминаясь с ноги на ногу, косясь на разложенные кучи добра. Глаза блестели. Еще бы – такой добычи эти края не видели давно.

Я поднялся на небольшое возвышение. Рядом со мной стояли Григорий и Богдан.

– Слушайте меня, воины! – мой голос разнесся над площадью, перекрывая шепот и гул. – Сегодня мы делим то, что взяли своей кровью и потом. Но, прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы каждый из вас уяснил одно правило. – Я сделал паузу, обводя взглядом ряды. – Крепость, это не только стены… это оружие, которое эти стены защищает. Поэтому… – Я указал рукой на отдельно сложенную груду, накрытую рогожей. Ратмир по моему знаку сдернул ткань. – Тюфяки, порох, запасные болты, наконечники, древки, – перечислял я, – а также лучшие трофейные сабли, кольчуги, шлемы, копья, луки и стрелы – всё это не идет в дележ.

По рядам прошел недовольный ропот. Кто‑то сплюнул, кто‑то нахмурился. Я ожидал этого.

– Тихо! – рявкнул Григорий, и ропот мгновенно стих.

– Это – оружейница Курмыша, – продолжил я жестко. – То, чем мы будем встречать врага, если он придет завтра. Это то, что спасет ваши жизни и жизни ваших семей. Никто не унесет казенное имущество домой, чтобы оно ржавело в сундуке. Оно будет храниться в оружейной, смазанное и готовое к бою.

Я увидел, как лица старых воинов, тех, кто поумнее, начали разглаживаться.

– Но! – я поднял палец. – Тем не менее у меня есть совесть, и каждый из вас, за счет своей доли, может обновить свое снаряжение. Если у тебя кольчуга рваная, а в этой куче лежит добрая, панцырь или бехтерец татарский, бери. Но свою старую сдашь в казну. Мы оценим разницу и вычтем из твоей доли по справедливости. То же касается шлемов, сабель и боевых коней. Хочешь коня лучше? Бери трофейного, своего сдавай в табун крепости.

Теперь ропот сменился одобрительным гулом. Это было честно.

– Ну а теперь… – я кивнул Богдану. – Начинаем.

Сутра и до обеда я, Богдан, Григорий, Семен, Ратмир… в общем все те, кто вчера сидел со мной в бане, помогали мне распределить добычу на равные части.

Это была тяжелая работа, но она того стоила. На площади уже не было моей доли, я её уже отделил. Не было доли церкви, Варлаам и Филарет, когда их доля была готова, не высказали слов против. Также тут не было доли Великого князя. В общем… здесь было только то, что причиталось простым воинам.

Григорий повернулся спиной к кучам, скрестив руки на груди. Старый, проверенный веками способ, исключающий любые обиды. Слепой жребий.

Богдан подошел к первой куче – там лежали отрезы ткани, какая‑то утварь, немного серебряной посуды и инструменты.

– Кому? – громко спросил десятник, указывая на добро.

– Архипу! – не оборачиваясь гаркнул Григорий.

Статный воин из десятка Семёна, Архип, вышел из строя, и сгреб свое добро.

– Кому? – Богдан перешел к следующей куче.

– Игнату!

– Кому?

– Степану!

Процесс пошел. Люди подходили, забирали причитающееся, оттаскивали в сторону, тут же начиная рассматривать, меняться, прикидывать.

Но я вмешался в ход жребия, когда дело дошло до особых наград.

– Стоп! – скомандовал я.

Григорий обернулся.

– Теперь по заслугам, – объявил я. – Есть те, кто в этом походе показал себя лучше других. Кто лез первым, кто прикрывал, кто думал головой.

Я вызвал Григория.

– Сотник! – я протянул ему тяжелый кошель с монетами и отличный трофейный шлем с бармицей. И плевать, что он мой отец. Григорий реально заслужил награду больше других.

Следом был Семён.

– За то, что твои стрелки били без промаха, – ему тоже достался кошель с серебром и новый лук, который ранее принадлежал мурзе Бараю.

Семён принял дар с достоинством, кивнув мне.

Потом пошли десятники. Богдан получил свою долю сверх общего жребия. Затем я начал вызывать простых воинов. Тех, кого я приметил в бою у балки и при штурме ворот.

– Ратмир! – позвал я своего теперь уже вольного заместителя. – За то, что сыграл роль мурзы лучше самого мурзы.

Ратмир вышел, смущенно улыбаясь, под одобрительные хлопки товарищей.

Вскоре очередь дошла до Прошки. Того самого, что уснул на посту у моей палатки.

– Прохор! – позвал я. По началу Григорий хотел его лишить добычи, но я решил, что это уже чересчур. Но промариновать его всё же решили, поэтому назвали его имя, самым последним из тех, кто принимал участие в походе… не считая новиков.

Он вышел, волоча ноги, а в толпе повисла тишина. Многие слышали угрозу Григория, когда охаживал Прохора кнутом.

– Ты совершил ошибку, – глядя ему в глаза сказал я громко. – Ошибку, которая могла стоить нам всем жизни. Но ты прошел поход до конца. И ты проливал кровь врагов вместе с нами.

Я кивнул Богдану и тот вынес примерно две трети от положенной ему доли.

– Получи свое, – сказал я. – Тут меньше и ты, я думаю, понимаешь почему. – Он кивнул. – Пусть это будет уроком тебе и всем остальным. Сон на посту стоит дорого. И скажи спасибо, что берем деньгами, а не головой.

Прошка схватил остатки своей доли, кланяясь чуть ли не в пояс:

– Спасибо, господин! Спасибо, Дмитрий Григорьевич! Век помнить буду!

Как я узнал позже, этот шаг был правильным. Воины видели: я справедлив. И я наказываю, но не уничтожаю своих.

Затем настал черед тех, кто оставался в Курмыше. Охрана крепости, дело неблагодарное. Славы нет, добычи нет, одна скука и комары. Но без надежного тыла нет победы.

– Те, кто берег наш дом, пока мы были в отлучке! – крикнул я.

Им выделили малые доли. Не такие жирные, как участникам похода, но достаточные, чтобы люди не чувствовали себя обделенными. Кусок ткани жене на сарафан, топор, немного серебра.

И, наконец, новики. Молодые парни, вчерашние крестьяне и сироты, которых я взял с собой скорее для обкатки.

Они стояли в конце строя, жадно глядя на горы добра, тающие на глазах.

– Новики! – скомандовал я. – Шаг вперед!

Парни вышли, нестройно равняясь.

– Добычу делят опытные воины. Вам пока рано набивать сундуки серебром и золотом. Но воин начинается с оружия и коня.

Я махнул рукой в сторону коновязи и оружейной пирамиды.

– Каждому из вас – боевой конь из трофейных! Каждому – сабля и кольчуга! Не новые, но надежные. Владейте, учитесь, и в следующем походе добудете себе золото сами!

Глаза пацанов загорелись таким восторгом.

– Ура Дмитрию Григорьевичу! – завопил кто‑то из молодых.

Дележ подходил к концу. Оставались только самые спорные вещи: россыпь мелких драгоценных камней, женские украшения, перстни, которые трудно было оценить на глаз и поделить поровну.

Поделить это честно было невозможно. На всех рубинов не напасёшься… Поэтому я собрал всё в кожаный мешок.

– В ближайшие дни я поеду в Нижний Новгород. Там я продам камни и украшения, после чего вырученные деньги разделю между всеми поровну, до последней деньги. Слово Строганова.