– Он, по-моему, колдун. Я думаю, что мне снятся самые важные этапы его жизни.

Гольдштейн задумался, потом сказал:

– Значит, это не он в тебя вселяется. Зачем колдуну это нужно? Ведь он, как я понимаю, черный маг?

– Судя по его поступкам, да, - ответил Макс.

– Так значит, он либо нашел способ стать бессмертным, либо что-то еще. А хоронить свою душу в мече, а потом еще вселяться в чужое тело - просто бессмысленно для него. Расскажи поподробнее, что именно ты видишь?

Макс пересказал Гольдштейну свои сны. Тот задумался, потом сказал:

– Ты должен постараться их запоминать. И рассказывать мне как можно подробнее. В любом случае, я думаю, это как-то связано с твоим мечом и духом, живущим в нем. Возможно, сны могут стать ключом.

– Ключом к чему?

– Еще не знаю… - пробормотал Гольдштейн.

Видя, что тот погрузился в глубокую задумчивость, Макс приблизился к Виктории. Девушка сегодня тоже была неразговорчива и о чем-то размышляла. Она выглядела озадаченной и как будто что-то пыталась решить для себя.

– Что с тобой? - спросил Макс.

– Не знаю, мне как-то не по себе. Когда вы все вышли во двор, граф попросил меня остаться на минуту. Мне кажется… - Виктория замолчала, нерешительно покусывая губы.

– Что кажется? - поторопил ее Макс.

– Мне кажется, он и правда меня любит. Так странно!

– Что же в этом странного? Ты себя в зеркало видела? Странно было бы, если бы кто-нибудь тебя отверг!

Виктория печально опустила глаза:

– Но ведь Гарт отверг меня…

– Что за глупости! - возмутился Макс, - Он любит тебя, как ты можешь в этом сомневаться?

– Тогда почему он не пошел с нами?

– Я почему-то уверен, что вы еще увидитесь, - успокоил ее Макс, - Просто у него какие-то дела, он же сказал тебе сам.

– Не знаю… - вполголоса проговорила Виктория, - Я вот подумала, как обидно, что я не могу ответить на чувства Пржевецкого. Он такой понятный, а Гарт для меня просто загадка. Но я ничего не могу с собой поделать, я люблю только Гарта.

– Все будет хорошо, - неуверенно проговорил Макс и отъехал, оставив Викторию обдумывать свои отношения с мужчинами.

В вопросах любви он знатоком не был, самому ему еще никогда не приходилось влюбляться, поэтому давать девушке советы не мог. Макс испытал чувство, похожее на любовь, лишь раз - в гостях у Лесной девы. Тогда он готов был сделать все, лишь бы остаться с ней навсегда. А теперь ему уже казалось, что это было временное помешательство. Но иногда вспоминались грустные синие глаза, и сердце сладко и непривычно замирало. Что-то подобное Макс чувствовал, глядя в глаза Ани, но думал, что это вызвано хрупкостью и беззащитностью девушки. Ее хотелось опекать и оберегать.

Дорога, по которой ехал отряд, отнюдь не была пустынной - по ней то и дело проносились кареты, запряженные тройками и четверками лошадей, громыхая, проезжали телеги, скакали верховые. Из этого Макс сделал вывод, что где-то не очень далеко находится еще один город.

– Странно, - сказал он, - почему по дороге так много городов? Раньше и деревни-то редко встречались.

– Так столица недалеко, - ответил Гольдштейн, - Эта дорога ведет именно туда.

Вдруг он озадаченно замолчал, потирая рукой обширную лысину, затем громко воскликнул:

– Ну, конечно! Как же я раньше-то не догадался! Желтый в столице!

– С чего вы взяли? - изумился Макс.

– Потому что столица называется Староград!

– Ну и что?

– Вспомни, Белый сказал: "Постарайтесь успеть до старости"! Это был намек на название города.

– Вот это да! - Виктория тоже выглядела удивленной, - С чего это он взялся нам шарады загадывать? Что, нельзя было сказать нормально?

– Наверное, нельзя, - вступилась за Белого Аня, - Мы же не знаем, что происходит.

– Вот и просветил бы, - пробормотал Макс, в душе недолюбливающий Белого за излишне пафосное поведение.

– А сколько еще ехать до столицы? - спросила Милана.

Гольдштейн снова потер лысину, что-то прикидывая в уме:

– Дней пять, если верхом.

– А говорил, недалеко! - возмутился Макс.

– Конечно, недалеко. Дорога хорошая, погода тоже. Что такое пять дней? - примирительно сказала Виктория.

– К тому же, к вечеру будем в Волчке, там и переночуем, - добавил Лев Исаакович, и, видя непонимающие лица спутников, пояснил:

– Волчок - это такой город. Славится своими игрушками. Там делают лучшие волчки, и еще неваляшек.

Макс поехал рядом с Аней. Присутствие девушки действовало на него умиротворяюще. Она взглянула на Макса и улыбнулась:

– Ты все еще сердишься, когда думаешь о Белом? Не надо, рано или поздно все выяснится.

Улыбка сделала ее лицо еще нежнее, будто осветив его изнутри. Макс подумал: интересно, каково встречаться с девушкой, которая всегда будет знать, что ты чувствуешь? С одной стороны, такая чуткость - это здорово, потому что позволит избежать многих разногласий, а с другой - вдруг ты испытаешь раздражение, или злость на нее, тогда как? "Хорошо еще, мысли читать не умеет", - усмехнулся он про себя.

Так, незаметно, в дружеских разговорах, без особых приключений, и промелькнул этот день. Усталое солнце опустилось совсем низко и висело над горизонтом, окрашивая его в малиновый цвет, а впереди появились зубчатые стены, из-за которых виднелась высокая башня.

– Вот он, Волчок, - сказал Гольдштейн, и первым подъехал к городским воротам.

Он положил руки на стену, и стоял некоторое время, закрыв глаза, потом проговорил:

– Город спокойный, но я вижу какие-то неприятности.

– Для нас? - уточнила Виктория.

– Для Макса.

– Какие именно?

– Я же экстрасенс, а не волшебник, - обиделся Гольдштейн.

После некоторого размышления Виктория резюмировала:

– Ну что ж, и на том спасибо. Предупрежден - значит, вооружен.

И она первая въехала в город, остальные последовали за ней.

Волчок выглядел очень симпатично: выглядывающие из буйной зелени деревьев невысокие деревянные дома, выкрашенные в яркие цвета, деревянные тротуары, мощенные булыжником мостовые. На воротах каждого дома красовался разноцветный волчок - символ города. В поисках постоялого двора всадники добрались до центральной улицы. Здесь дома были повыше, а деревьев гораздо меньше. Виктория с неудовольствием оглядывала узкие темные проулки, ворча про себя:

– Идеальное место для засады!

Наконец, постоялый двор нашелся. Он выглядел точно так же, как и его собратья в других городах: на первом этаже трактир, на втором - комнаты для постояльцев. Максу постоялые дворы с их одинаковыми комнатками и условиями, далекими от комфорта, порядком надоели. Он подумал, что с большим удовольствием ночевал бы в лесу, или в поле: пусть там и опасней, зато воздух свежий.

Во время ужина в трактире Виктория, видимо, памятуя о предсказании Гольдштейна, подозрительно оглядывалась по сторонам, внимательно рассматривая каждого посетителя. Не найдя ничего необычного, она немного успокоилась, но после ужина, поднимаясь на второй этаж, предупредила:

– Заприте дверь и держите оружие под рукой.

– Не волнуйся, с нами же Роки. Если что, залает, - беспечно ответил Макс.

На самом деле он вовсе не был таким спокойным, каким хотел казаться. С того самого момента, как он въехал в Волчок, Макс испытывал странное ощущение: он все время как будто чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Ему казалось, что кто-то, враждебный и опасный, следит за каждым его движением. Макс несколько раз резко оглядывался, пытаясь найти источник опасности, но не видел вокруг ничего и никого подозрительного или необычного.

Второй этаж был пуст.

– У нас что-то в последнее время плохо с постояльцами, - вздохнул хозяин, провожая гостей, - Не хочет народ путешествовать, опасно, смутные времена настали.

В комнате, которую он, как всегда, делил с Гольдштейном, Макс умылся и лег на кровать. Роки умостился под боком и успокаивающе сказал: